Тот резко обернулся и, вглядевшись в бородатое лицо, удив­ленно присвистнул:

— Нероне Одерико?.. Неужели это ты?

— Тсс, приятель... — генуэзец приложил палец к губам. — Запомни: Нероне Одерико больше нет. Он умер. Я теперь кор­сар Элизео Вакка.

Элизео Вакка был третьим компаньоном, с которым Яуни­сио и Нероне бежали из тюрьмы и который погиб в нелепой трактирной драке.

— Ты теперь живешь под именем Элизео? — Яунисио в не­доумении пожал плечами. — Но почему? Его имя ничем не лучше твоего. Ты от кого-то скрываешься? Как тебя вообще занесло в Кафу?

— А тебя?

— Я — другое дело, я мореход, знаю все побережье от Кади­са до Трапезунда, — не без гордости заявил Яунисио. — А ты, насколько я помню, сухопутный разбойник и картежник.

— Ну, ты потише, — недовольно поморщился Нероне. — Нам с тобой кое-что известно друг о друге, но лучше об этом молчать. Знаешь, Яунисио, я рад, что тебя встретил.

— А я не знаю, рад ли видеть тебя, Нероне... то есть Элизео.

— Вот именно — Элизео! Мое прежнее имя забудь. Так вот, приятель, я рад тебя видеть, потому что ты мне можешь по­мочь.

— Гм... а захочу ли я тебе помочь?

— Думаю, захочешь, если я дам тебе несколько золотых ду­катов.

— О! Ты снова стал богат? Когда же успел?

— Пока не стал, но надеюсь разбогатеть, если займусь по­лезным промыслом.

— Чем же ты займешься, позволь полюбопытствовать?

— Тем же, чем и ты, — корсарством. — Нероне выразитель­но усмехнулся. — То есть я хочу сказать — честным корсар­ством.

— О-о! И ты думаешь, что Кафа для этого подходящее место?

— Я не шучу. — Нероне внезапно стал очень серьезным. — У меня есть немного денег, чтобы для начала купить лодку и присмотреть гнездо для ночлега. А дальше — дальше буду ловить удачу, которую мне пошлет бог или дьявол, уж не знаю кто.

Яунисио понял по глазам собеседника, что тот и вправду на­мерен вести серьезный разговор, и отвел старого знакомого в сторону, за стену вблизи малых морских ворот, где было не так ветрено и людно, как на причале.

— Ну, ладно, слушаю тебя... Элизео, — сказал он не слиш­ком приветливым голосом, и на его смуглом, обветренном ли­це морского волка отобразилась насмешка. — Чего ты хочешь от меня?

— О, совсем немногого. Хочу, чтобы ты показал мне побере­жье Таврики. Хотелось бы изучить здешние места, знать все бух­ты, бухточки, гроты и щели, где можно укрыться от бури и спря­таться от преследователей. Для начала возьми меня в плавание на своей галере, я же видел, что ты готовишь ее в путь.

— Да, «Лоба» сегодня отплывает в Константинополь.

— «Лоба»? Это в память о твоей неверной подружке, да?

— А тебе какое дело? — недовольно пошевелил густыми бро­вями Яунисио. — Меньше всего нуждаюсь в замечаниях тако­го содомита, как ты.

— Ну, ну, не сердись, я же пошутил, — примирительно ска­зал Нероне. — Мне все равно, как называется твоя галера, лишь бы она плыла вдоль таврийского побережья и останавливалась в тех местах, где обитают честные корсары... я хочу сказать, та­кие, которые не предают друг друга и нападают только на языч­ников, мусульман, а также разжиревших купцов, не желающих делиться с ближними. Если возьмешь меня на борт своей гале­ры, внакладе не останешься.

— Хорошо, я согласен, — кивнул Яунисио после некоторо­го раздумья. — Только плыть ты будешь не со мной, я остаюсь в Кафе. «Лобу» поведет один из моих помощников. Но ты не сомневайся: он не хуже меня знает все побережье Таврики, а по пути в Константинополь зайдет еще в Монкастро[9].

— Галера плывет в Константинополь? — слегка нахмурился Нероне. — Не опасно ли плыть так далеко, когда на носу зима?

— А что, ты боишься? — усмехнулся Яунисио. — Тогда жди весны. Или высаживайся где-то по дороге. Скажем, в Джалите. Но только как ты потом оттуда доберешься об­ратно в Кафу?

— Пожалуй, мне полезно будет проделать весь этот путь до Константинополя, — кивнул генуэзец. — Пойдем, познако­мишь меня со своими людьми.

У причала ждала лодка, которая должна была доставить не­скольких матросов к «Лобе», стоявшей на якоре в полумиле от берега. Среди этих матросов выделялся высокий стройный юноша лет девятнадцати-двадцати, в камзоле, перехваченном на талии кожаным поясом с пряжкой, и в плотном темном пла­ще, небрежно откинутом за спину. Из-под шляпы с узкими полами и высокой тульей выбивались непокорные каштановые волосы, почти закрывавшие уши и затылок. Этот молодой че­ловек по виду казался благородней своего окружения, но, ког­да Нероне заметил, как он ругается и награждает тумаками не­радивых помощников, то сделал вывод, что юноша ничем не лучше других корсаров.

— Вот этот парень и поведет «Лобу», — указал на него Яунисио.

— Этот? Да он же совсем еще юнец! — возмутился Неро­не. — И ты ему доверяешь вести корабль в такую неспокойную погоду?

— Именно потому и доверяю, — усмехнулся Яунисио. — Не каждый за это возьмется. Я и сам предпочитаю в холодное вре­мя сидеть на месте, а не носиться по волнам. Но можешь не беспокоиться: Ринальдо хоть и молод, но уже достаточно опы­тен, к тому же смел и силен. Среди моих людей он единствен­ный, кому я моху доверить корабль. Ну что? Ты не передумал пускаться в путь?

— Нет, не передумал. Я даже уплачу тебе все деньги вперед, только прикажи этому Ринальдо, чтобы останавливался в тех бухтах, которые меня заинтересуют.

Яунисио подозвал молодого человека и представил ему сво­его знакомца:

— Вот, Ринальдо, это мессер Элизео Вакка, он поплывет с вами на «Лобе».

— Воля ваша, вы хозяин корабля, — пожал плечами юно­ша. — Но знает ли этот синьор, что...

Светло-карие глаза Ринальдо вопросительно глянули на Яу­нисио, а потом на Нероне.

— Да, он знает, что мы... гм, не совсем купцы, — усмехнул­ся владелец галеры. — Но он и сам такой. Элизео в Таврике не­давно, здешние места не изучил, а потому хочет, чтобы ты по дороге показывал ему побережье и объяснял, где есть удобные укрытия. Ты все понял?

— Он поплывет с нами до Константинополя и обратно? — уточнил Ринальдо, и Нероне показалось, что во взгляде юно­ши мелькнуло недовольство.

— Это уж как ему будет угодно, — усмехнулся Яунисио. — Он заплатил мне за то, чтобы мы его взяли на борт, а дальше — не мое дело.

Оказавшись на корабле, Нероне скоро убедился, что мо­лодой капитан «Лобы» смотрит на него не только с оттен­ком недовольства, но даже с плохо скрываемым презрени­ем. Да и Нероне испытывал к Ринальдо невольную неприязнь, с самого начала посчитав его самоуверенным и надменным юнцом.

Галера была небольшой, но быстроходной и маневренной — как раз такой, чтобы догнать тяжелый купеческий корабль или уйти от погони, нарвавшись на парусники турецких пиратов. О боевом предназначении «Лобы» свидетельствовало наличие платформы для воинов, размещенной на носу корабля, и за­остренного, выступающего вперед тарана. Также на палубе были установлены большие дальнобойные арбалеты, тетива на которых натягивалась воротом.

Впрочем, Нероне изучал не столько судно, сколько его обитателей, стараясь найти себе среди них временных союз­ников. Скоро он обратил внимание на некоего Гоффо — неповоротливого увальня, чье прозвище вполне соответствова­ло его характеру[10]. На корабле он выполнял обязанности не матроса, а кока и при малейшей опасности спешил спрятать­ся в камбуз. Над ним подсмеивались, но Гоффо не обижался и, отличаясь болтливостью, был рад любому собеседнику. Не­роне быстро смекнул, что даже этому трусоватому толстяку хочется, чтобы его уважали, и принялся заговаривать с Гоф­фо, называя его бывалым моряком и самым необходимым на судне человеком. Результат не заставил себя ждать: скоро странный пассажир «Лобы» стал пользоваться особым распо­ложением кока, от которого узнал много подробностей об экипаже галеры. Больше всего Нероне интересовал капитан Ринальдо, по-прежнему вызывавший у генуэзца скрытую не­приязнь. Однажды, оставшись наедине с Гоффо, Нероне пря­мо у него спросил:

— Интересно, почему Яунисио доверил командование ко­раблем этому юнцу Ринальдо, когда есть моряки старые и опытные?

— Не все согласятся командовать кораблем, идущим по Черному морю в осеннюю непогоду, — поежился Гоффо. — Я вот сел на эту посудину только потому, что нет у меня дру­гого выхода: крупно задолжал хозяину, господину Яунисио.

А Ринальдо — он отчаянный, ничего не боится. Иногда так се­бя ведет, будто сам ищет своей погибели.

— Странный человек этот Ринальдо, — осторожно заметил Нероне. — С виду не похож на простого моряка.

— А он не простой! — охотно пояснил Гоффо. — Знаете, синьор, говорят, что Ринальдо — из семьи флорентийских нобилей[11].

— Да? И как же он оказался здесь?

— О, неисповедимы пути Господни, — вздохнул Гоффо. — Несколько лет назад, когда он плыл из Италии в Константи­нополь, на корабль напали турецкие пираты, захватили в плен всех пассажиров, среди которых были Ринальдо и его родичи. Уж не знаю каким образом, но Ринальдо удалось бежать, и он нашел пристанище в Галате[12]. С тех пор он сделался корсаром и старается, где только может, нападать на турецких разбой­ников.

— Он не любит мусульман? Мстит им за свой плен?

— Не знаю. По-моему, в вопросах веры он довольно терпим.

— Да, я заметил, что в вашей команде не все христиане. Вот, например, этот смуглый, курчавый, горбоносый... как его...

— А, Исмаил! Да, он зих или, иначе говоря, черкес. А в при­морской Черкесии много лихих пиратов. И сколько бы консу­лы Кафы ни заключали соглашений с князьями Черкесии, гор­цы все равно их нарушают. Особенно часто перехватывают галеры кафинских купцов возле пролива, на пути в Копу и Батияр[13]. Но у нашего капитана Яунисио и его друзей есть твердый договор с зихскими пиратами: они ловят свою добычу к восто­ку от Кафы и Амастриды, а мы — к западу. Что же до Исмаила, так он еще мальчиком попал в Кафу, знает здешние обычаи и всегда помогает в переговорах генуэзцев с черкесами.