— А можно мне с тобой? — спросила Лена.

— Конечно. А потом я провожу тебя в школу, — согласился Тоньино.

Они вместе отправились на станцию, но Лене так и не удалось увидеть громадный концертный рояль: он был со всех сторон защищен деревянной обшивкой. Громадный ящик, выгруженный из товарного вагона, казалось, занял всю платформу маленького вокзала.

— Ну, ладно, тогда я пойду в школу, а то еще опоздаю, — разочарованно протянула Лена, пока трое мужчин, к которым присоединился еще и вокзальный носильщик, суетились вокруг гигантского ящика.

— Осторожнее, прошу вас, — раздался женский голос у них за спиной.

Одетта Сфорца лично прибыла на станцию, чтобы проследить, не повредят ли при транспортировке ее драгоценный «Бехштейн».

Лена попятилась, надеясь проскользнуть к выходу незамеченной.

— Тебя зовут Леной, верно? — остановила ее графиня Сфорца.

— К вашим услугам, — поклонившись, ответила молодая женщина, немного удивленная тем, что графиня все еще ее помнит.

— У тебя одно из тех лиц, которые не забываются, — пояснила Одетта с обаятельной улыбкой, словно угадав ее мысли.

Лена отметила про себя элегантность и ослепительную красоту графини. Ей припомнились ходившие одно время слухи о любовной связи между супругой графа Сфорцы и Спартаком Рангони, и она ощутила в сердце болезненный укол ревности, с грустью признавая, что не может состязаться с такой соперницей.

— С вашего позволения, мне нужно идти, госпожа графиня, — сказала Лена, пытаясь отступить достойно.

— В школу идешь? — спросила Одетта, указывая на книги, которые Лена держала под мышкой.

— Да, синьора, — подтвердила Лена.

Ей было не по себе под пристальным оценивающим взглядом графини.

— Ну, так я тебя провожу, — решила Одетта.

Прежде чем уйти, она предупредила рабочих:

— Позаботьтесь, чтобы мой рояль прибыл в Котиньолу в целости и сохранности.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как граф и графиня Сфорца окончательно покинули столицу, променяв ее на небольшую деревушку в Романье. Отсюда они иногда совершали более или менее длительные путешествия, однако граф Ардуино категорически отказывался возвращаться в Рим, утверждая, что тамошний воздух вреден для его здоровья. В действительности он просто хотел держаться подальше от Муссолини и его фашистов. Инакомыслящие подвергались жестоким преследованиям, поэтому граф Ардуино, не желая смешиваться с массами, восторженно носившими на руках своего дуче, почел за благо уехать подальше из столицы, якобы для поправки пошатнувшегося здоровья. И теперь, поскольку особняк в Риме был окончательно закрыт и прислуга распущена, Одетта решила перевезти в Котиньолу свой любимый рояль.

— Что ты изучаешь? — спросила она у Лены, беря ее под руку.

Одетта не забыла, что Спартак дал своей любимой лошади имя этой хорошенькой крестьяночки. Романтическая история разожгла ее любопытство: в первые месяцы жизни в деревне ей очень не хватало злословия римских салонов, однако впоследствии она стала находить сельские сплетни еще более занимательными и пикантными, хотя их героями выступали не сиятельные особы, а простолюдины.

— Мне надо сдавать экзамен за третий класс гимназии, — потупившись, ответила Лена.

— Ты просто необыкновенная женщина, — восхищенно заметила Одетта.

— Кто? Я? Не смею спорить с госпожой графиней, но поверьте, синьора, во мне ничего необыкновенного нет, — возразила Лена.

— Но ты ведь не станешь отрицать, что крестьянки, как правило, не изучают латынь, — пояснила графиня.

— Ох, это как раз мое слабое место, — со вздохом призналась Лена. — Мне с таким трудом даются неправильные глаголы… Не говоря уж о переводах с итальянского на латынь.

Они подошли к зданию школы, куда уже стекались со всех сторон группки учащихся. Многие из них здоровались с Леной.

— А ты не хотела бы поработать у меня? — вдруг спросила Одетта.

— Работа мне бы очень пригодилась, но мы живем в Луго. От Котиньолы это довольно далеко. — Лена изо всех сил старалась не выдать голосом своего волнения.

— Ты могла бы возвращаться в Луго каждое воскресенье. Мне нужна камеристка.

— А что такое «камеристка»? — в замешательстве спросила Лена.

— Личная горничная. Служанка, уделяющая все свое внимание только мне и никому другому. Это простая работа и совсем не обременительная, — пообещала Одетта.

— А как же моя школа?

— Ладно, будешь возвращаться в Луго на субботу и воскресенье. На неделе у тебя будет свободное время, чтобы готовить уроки. Я даже могла бы помочь тебе с неправильными глаголами. Что скажешь?

Судьба в эту минуту уже стучала в ее дверь. Лена решила, что примет предложение. Но необходимо было соблюсти приличия.

— Прежде чем дать ответ, я должна поговорить со своим мужем. Благодарю вас, госпожа графиня. — Она попрощалась и вошла в здание школы.

Глава 12

— Значит, ты хочешь стать прислугой, — презрительно хмыкнул Тоньино.

— Я же не говорю, что хочу стать воровкой! — обиделась Лена.

Они сидели за столом и ели суп из сушеных каштанов, последних из тех, что остались от прошедшей зимы. Джентилина, как всегда, предпочла съесть свой обед, сидя ближе к огню.

— Не нравится мне, что хозяйка будет тобой командовать, — буркнул Тоньино.

— А ты? Разве нельзя то же самое сказать и о тебе?

— У меня одна хозяйка: земля. Я служу земле, Лена. Это древнее благородное ремесло. Ты же готова служить особе, чье поведение, прости меня господи, весьма предосудительно. Это избалованная, капризная женщина. Знаю, знаю, что ты собираешься мне сказать: она будет тебе хорошо платить. Все верно, но платить она будет за удовольствие видеть тебя униженной. Она предлагает деньги, чтобы купить твое достоинство. Неужели ты этого не понимаешь?

— Я понимаю одно: ты не хочешь, чтобы я оставляла тебя одного на целую неделю, и под надуманным предлогом пытаешься заставить меня отказаться. Только не надо мне голову морочить. Не проще ли прямо сказать правду?

— Ты давно уже меня оставила, Лена, — тихо сказал Тоньино с безысходным отчаянием в голосе. — Хоть мы и живем под одной крышей и даже спим в одной постели, ты далека от меня.

Лена не ответила.

— Оставь ее, Тоньино, пусть делает как знает, — вмешалась Джентилина. — Женщину, как птицу, не удержишь в клетке.

— Вы правы, мама, — вздохнул Тоньино. — К тому же любая работа, даже самая черная, достойна уважения, если выполнять ее честно. И потом, я знаю, ты хочешь использовать свои заработки, чтобы мы могли перебраться в Америку. Но не забывай: у господ по семь пятниц на неделе. Сегодня зовут, а завтра того и гляди прогонят. Если такое случится, помни: здесь твой дом, а я твой муж, твоя единственная опора в жизни. Все остальное не в счет. Ладно, иди работать к графине. Я буду заезжать за тобой по субботам и провожать в школу, а в воскресенье вечером буду отвозить тебя обратно в Котиньолу. Заодно у меня будет повод повидать твоего брата Аттиллио и узнать, что он собирается дальше делать с моей землей. Я еще не видел ни чентезимо из арендной платы, что он мне должен.

— А что я тебе говорила? Да ему проще руки лишиться, чем раскошелиться хоть на грош, — напомнила Лена. — Спасибо, Тоньино, я была уверена, что ты поймешь, — добавила она чуть погодя.

С утра пораньше Тоньино запряг лошадь в повозку, пока Лена укладывала в холщовую сумку школьные учебники и смену одежды. По всей усадьбе уже распространился слух о том, что она идет служить в графский дом, и все женщины высыпали во двор, чтобы с ней попрощаться.

Они всегда были добры и внимательны к ней, но никогда не принимали ее в свою компанию: слишком уж сильно Лена от них отличалась. Ее сдержанность и скрытность, ее худенькая фигурка вечного подростка, наконец, ее страсть к учебе делали ее ни на кого не похожей. Как в Котиньоле, так и в Луго ее считали чужой, и сейчас вокруг ее отъезда уже рождалось множество слухов и кривотолков.

— В один прекрасный день она уедет с господами в Рим. Ей больше пристало жить в городе, чем в деревне, — говорили одни.

— Этот бедняга Тоньино никогда больше ее не увидит, — шептали другие, сочувственно цокая языками.

Маленькая Антавлева тоже прибежала попрощаться с подругой.

— Я буду скучать по тебе, — прошептала она на ухо Лене, обнимая ее.

— Что ты такое говоришь? Я же не на край света уезжаю. В субботу вернусь, а ты после школы зайдешь меня навестить, — заверила ее Лена.

— Гляди в оба, Лена. Мой папа говорит, что графиня… Ну, в общем, она… немного того…

— Немного чего? — улыбнулась Лена.

— Ну, немножко чудная, — шептала девочка, жарко дыша ей в ухо.

— Ну и что же? — Лене стало смешно.

— Надеюсь, она не будет тебя обижать. Мой папа говорит: чужой хлеб горек, у него семь корок.

— Все будет хорошо, вот увидишь. Не беспокойся обо мне. — Лена с благодарностью поцеловала малышку в щеку.

— А когда вернешься, расскажешь мне все-все-все? — спросила Антавлева.

— Обещаю. А сейчас извини, мне пора ехать, — улыбнулась на прощание Лена, с трудом высвобождая шею из цепких детских ручонок.

Она уложила на повозку свой холщовый мешок, попрощалась с плачущей Джентилиной и напоследок еще раз напомнила, что вверяет Тоньино ее материнской заботе на время своего отсутствия. Наконец Лена села рядом с мужем, и повозка тронулась.

Путешествие показалось ей бесконечно долгим. Тоньино замкнулся в угрюмом молчании.

Только когда перед ними наконец раскрылись ворота старинной виллы графа Сфорцы, Лена смогла облегченно перевести дух.

Пока она с любопытством оглядывалась кругом, им навстречу вышел один из слуг. Лена впервые оказалась в огромном саду, который в детстве много раз видела лишь издали. Она залюбовалась живыми изгородями, подрезанными с геометрической точностью, цветочными клумбами, розовыми и голубыми вьюнками, цепко обвивавшими ствол столетней магнолии. Все это буйство цветов и запахов служило как бы рамой, смягчавшей строгий и неприступный на вид фасад виллы. В центре высокие каменные ступени крыльца вели к парадному входу. У подножия лестницы, как демоны ада, скалили зубы два свирепых черных добермана. С высокой стены, окружавшей сад, за ними с невозмутимостью сфинкса следил кот.