— Дорогой Пьеро, — произнес голос, который директор узнал тотчас же, — я был уверен, что застану вас еще на работе. Сам я сплю мало, так что не удивляйтесь ночному звонку.

— Командор Мизерокки! Как поживаете? Давненько я вас не видел! — с радостью и облегчением воскликнул директор ресторана.

— Я не стал бы вас беспокоить в столь поздний час, но речь идет о совершенно исключительном случае, — объяснил собеседник дрожащим старческим голосом.

В первые послевоенные годы Антонио Мизерокки первым в Италии стал производить быстрозамороженные продукты. За несколько лет он сумел сколотить состояние, и с тех пор оно все увеличивалось, поскольку его предприятия приносили колоссальные прибыли. Будучи человеком замкнутым и нелюдимым, он вел уединенный образ жизни. Может быть, этому способствовало и изуродованное раной лицо.

— Слушаю вас, командор, — сказал Пьеро, привыкший к эксцентричности сильных мира сего.

— Хочу сделать заказ, — ответил старик.

— На сколько персон? — В голосе Пьеро зазвучал профессиональный интерес.

— Только на двоих.

— Я отведу вам самый укромный столик. Днем или вечером?

— Днем, к полудню, но я хочу снять весь «Сант-Андреа». В среду на будущей неделе. Завтра, если вы не против, я пришлю вам своего дизайнера для осмотра помещения. Хочу, чтобы он превратил ваш ресторан в теплицу, полную цветов. Уберите все столики, кроме центрального. Что касается меню, я готов довериться вашему вкусу, но прошу выбрать что-нибудь легкое и обязательно копченого фазана, которого вам доставляют из Шотландии. Он мне очень нравится. — Голос Антонио Мизерокки окреп.

— Правильно ли я вас понял, командор? Вы хотите снять весь ресторан для двух человек? — Впервые в жизни ему поступил столь экстравагантный заказ.

— Вы поняли меня совершенно правильно. Если можно, распустите на это время всех ваших официантов. Мне бы хотелось, чтобы вы сами, дорогой друг, подали нам угощение. Это все, — заключил престарелый командор.

— Согласен, — ответил Пьеро. — Все будет сделано по вашему вкусу.

— Спасибо. — И Антонио Мизерокки повесил трубку.

Присланный командором дизайнер появился в ресторане на следующий день в сопровождении двух помощниц. Это был не кто иной, как сам Забелли Контини, профессионал международного класса, бравшийся только за самые престижные проекты. Они работали все утро: производили замеры, изучали подсветку, набрасывали эскизы.

Во вторник, накануне назначенной даты, сразу же после закрытия, перед рестораном остановился грузовик, полный цветов. Одновременно прибыли шестеро садовников и сам Забелли с группой декораторов. Они проработали всю ночь напролет. На следующее утро, переступив порог своего заведения, сам Пьеро узнал его с трудом. Деревянный пол был устлан мягким ковром живого мха. Шпалеры белых роз полностью скрыли обивку стен. Вход в обеденный зал тоже был превращен в арку ползучих роз, а его потолок цветом напоминал безоблачное небо. Голубой была и тонкая камчатная скатерть, покрывавшая единственный столик, на котором кто-то уже расставил белые фарфоровые тарелки, хрустальные бокалы и старинные серебряные приборы.

Синьора Маддалена переступила порог ресторана «Сант-Андреа» вскоре после полудня. Пьеро встретил ее у входа, восхищаясь ее стройной фигурой, живыми глазами и все еще красивым лицом.

— Кажется, меня здесь кто-то ждет, — начала Лена, с изумлением оглядываясь вокруг.

— Командор Мизерокки недавно прибыл, — сказал Пьеро, предложив ей руку.

И Лена прошла внутрь, ступая по упругому мху и вдыхая опьяняющий аромат роз.

— Я вижу, ты под старость совсем выжил из ума, — приветствовала она Тоньино, уже сидевшего за столом, накрытым для них двоих.

Лена была растрогана до глубины души, но не хотела подавать виду.

— А ты все та же сварливая ворчунья, что и раньше, — ничуть не смутившись, ответил старик. — Извини, что не встаю. Мои ноги привели меня сюда и на этом считают свою работу законченной, — добавил он с улыбкой.

Пьеро отодвинул стул и помог Лене сесть напротив Тоньино. Никогда, за все сорок лет работы, он не испытывал такого удовлетворения от своей работы. Все происходящее глубоко тронуло его, и Пьеро был рад, что мог способствовать этому свиданию. Во встрече этих бесподобных стариков, несмотря на некоторую помпезность обстановки, не было ничего нарочитого или искусственного.

Пока синьора усаживалась, директор ресторана обратил внимание на брошь, приколотую к отвороту ее платья. Это было изумительное украшение в форме розы, и он не сомневался, что видит его уже не в первый раз.

— Сколько тебе лет, Тоньино? — шутливо спросила Маддалена.

— На десять больше, чем тебе, и ты это прекрасно знаешь, — ответил он с раздражением.

— Просто дряхлый старик, — задумчиво проговорила она, ласково пожимая ему руку.

— Ты благополучно добралась сюда? — поинтересовался Тоньино.

— Твой шофер — настоящий кудесник. Я спокойно проспала от Котиньолы до самого Милана. Немного восстановила силы после бессонной ночи. Знаешь, я так волновалась из-за нашей встречи, — призналась старая дама.

— Кому ты это говоришь! Я так счастлив тебя видеть! Хотя теперь мне не удается как следует разглядеть твое лицо. Я живу в мире теней, — грустно заметил командор Мизерокки.

— Вот и слава богу. Так даже лучше. По крайней мере, ты не замечаешь, насколько я постарела, — попыталась отшутиться Лена.

— Для меня ты все та же девочка, что и прежде, — прошептал Тоньино.

Пьеро, стоявший поодаль, вдруг припомнил, где он уже видел раньше жемчужную розу, приколотую к платью старой дамы.

Это случилось несколько лет назад. Джулиано Серандреи во время деловой встречи у него в ресторане выложил ее на стол вместе со связкой ключей. Он никак не мог найти зажигалку и вынул все из карманов пиджака. Директор подивился красоте украшения и тогда же спросил себя, зачем Серандреи носит его в кармане. Они даже пошутили по этому поводу.

— Какая красивая роза, — заметил Пьеро. — Вы ее взяли у цветочника, что торгует здесь у входа, доктор?

— Верно. Такие цветы дарят только завсегдатаям, — ответил ему тогда Джулиано, убирая украшение обратно в карман.

— Что ты пьешь? — спросил Тоньино.

— Воду, дорогой мой. По возможности, марочную, хорошего урожая, — усмехнулась Лена.

— Выходит, мы едем на одном и том же горючем, — с довольным видом заметил он.

Пока Пьеро наполнял фужеры, Лена огляделась вокруг.

— Какое чудо, Тоньино! Вот так, по-моему, должен выглядеть рай, если он вообще существует. Даже Спартак никогда ничего подобного для меня не делал, — призналась она, понизив голос.

— Именно это я и хотел тебе преподнести в тот день, когда мы поженились, — пояснил Тоньино. — Но, увы, на нашу долю выпали только нужда и лишения. Когда я разбогател, ты уже не была моей женой, а Спартак стал куда могущественнее меня. Жаль, что я не смог дать тебе того, чего ты заслуживаешь. Эта мысль не дает мне покоя.

— Ты вернул мне мою розу. Как ты узнал, что она мне так нужна?

— Ты же всегда любила все то, что тебе дарил Спартак. В том числе и эту розу. А ведь это я ее нашел тогда в стогу соломы. — Тоньино решил раскрыть давний секрет.

— В стогу соломы? Что ты такое говоришь? — Лена была поражена.

— Правду, которую утаил от тебя тогда. Эта брошка принадлежала графине Сфорца. В то время вся округа знала, что графиня и Спартак поехали кататься верхом и укрылись в сарае во время грозы. Там была сложена скирда соломы. Вот на этой самой соломе я через несколько дней обнаружил брошку и передал ему.

— Так вот как она к нему попала! — Лена весело рассмеялась и тут же подумала, что, доведись ей узнать эту новость шестьдесят лет назад, она пришла бы в бешенство, а кое-кому очень и очень не поздоровилось бы.

— Спартак пытался вернуть ее законной владелице, но прекрасная графиня отказалась взять обратно и оставила ему на память. Ну и тогда он подарил ее тебе.

— Я все еще была твоей женой, когда он мне ее дал. Ты все знал, но ничего мне не сказал.

— Это могло бы что-то изменить?

— Честно говоря, думаю, нет, — ответила Лена после минутного молчания.

— Вот видишь, — грустно усмехнулся Тоньино. — Ну а я продолжал тебя по-прежнему любить и очень страдал, когда ты меня бросила. Однако то, что в молодости представляется драмой, в старости начинает казаться просто историей, вроде бы и не с тобой приключившейся.

— А я иногда вспоминаю, какой была в молодости. Смотрю на себя сегодняшними глазами и вижу другого человека, почти незнакомого. Даже не знаю, что за мысли бродили в голове у той девчонки. Во мне ничего не осталось от той Лены, что когда-то вышла за тебя замуж. И я иногда говорю себе, что не будь я такой идиоткой, то разделила бы свою жизнь с тобой, — задумчиво проговорила Лена.

— Судьба выбирает свои пути, уму человеческому непостижимые. Я вовсе не уверен, что только мы сами решаем, каким должно быть наше будущее, — сказал Тоньино, словно размышляя вслух.

— Может, ты и прав. Но уверяю тебя, Спартака я выбрала сама. Я всей душой рвалась к нему, — призналась она.

— Ты в этом уверена?

— Так же, как и в том, что тебя я тоже любила, Тоньино. Клянусь тебе.

— Этого ты мне никогда раньше не говорила.

— Зато теперь я тебе даже больше скажу. Я не раз была готова оставить Спартака, чтобы вернуться к тебе. Ты что, не веришь мне, старый дуралей? — Она наклонилась к нему и провела рукой по его лицу.

— Почему же ты этого не сделала?

Лена не ответила. Вместо этого она сказала:

— Я тебя и вправду любила, бедный мой Тоньино. Знаешь что? Мне хотелось бы пройтись с тобой по бульвару заходящего солнца, рука об руку, как будто нам снова двадцать лет. И еще одно хочу тебе сказать: теперь, когда моя брошь вернулась ко мне, она больше не кажется мне такой уж важной. Единственное, что действительно важно, так это ты.