Уорвик не заметил, как выругался вслух. Вновь задремавший было Кларенс открыл глаза и внимательно поглядел на Делателя Королей.

«А ведь он сдает, – пришло в голову Джорджу, пока он разглядывал бледное, с желтизной лицо тестя с набрякшими под глазами мешками, его усталый рот с брезгливо опущенными уголками. – Его камердинер недавно проболтался, что граф подозрительно часто стал прибегать к помощи лекаря-итальянца, которого он вывез из Франции. Откуда эта бледность, эта золотушная желтизна, этот рыжий оттенок белков его глаз? Пьет он, конечно, много, однако в последнее время я не раз замечал, как его то и дело выворачивает наизнанку. А это весьма скверный признак».

И тут, словно в подтверждение своих мыслей, он увидел, что Уорвик вцепился в борт лодки и, склонившись вперед, стал давиться. Кларенс испытал злорадное удовлетворение. Не так уж и неуязвим этот медведь, что-то и его гложет изнутри. Он улыбнулся, но тут же смахнул улыбку, заметив, что Уорвик снизу вверх, через плечо оглянулся на него.

– Что смотришь, Джордж?

Придав лицу безразличное выражение, Кларенс слегка пожал плечами:

– Я размышляю о том, когда наконец вы соизволите принять принцессу Анну.

Ни для кого в Вестминстере не было тайной, что встреча отца с прибывшей из Франции дочерью закончилась скандалом. Уорвик требовал, чтобы принцесса Уэльская незамедлительно вернулась к мужу, Анна же, ссылаясь на бури и неспокойные воды пролива, отказывалась. Этот разговор происходил при закрытых дверях, но их голоса звучали достаточно громко, чтобы любопытные лакеи тут же разнесли весть. Пошли сплетни о том, что брак дочери Уорвика и принца Уэльского вовсе не идеален и даже более того – Анна якобы прибыла вопреки воле мужа и царственной свекрови Маргариты Анжуйской, и это привело в ярость Уорвика.

Однако постепенно все улеглось, особенно после того, как Анну Невиль весьма милостиво принял король Генрих. Вместе они долго молились у гроба Эдуарда Исповедника[8] и даже договорились совершить паломничество в Кентербери[9] по окончании зимних дождей. Но даже несмотря на расположение короля к невестке, Уорвик не принимал дочь, и если им и приходилось встречаться, то лишь во время официальных церемоний.

Дождь зашумел сильнее, вспенивая гребешки волн. Лодочник Джек пониже опустил капюшон. Уорвик, не ответив Кларенсу, глядел на унылые поля Вестминстера, на возвышающийся поодаль дворец английских королей. Огромный, совместивший в себе множество архитектурных стилей, несколько перегруженный каменными украшениями, замок Вестминстера как бы окружал аббатство с недостроенным, но уже удивительно легким, ажурным собором. На него-то и указал Джорджу Делатель Королей.

– Смотри, мой мальчик, вон там, за стенами аббатства, обитает шлюха Элизабет, ставшая королевой. Она воспользовалась правом убежища, чтобы родить под церковными сводами ублюдка, которого многие считают наследным принцем. Она дала йоркистам надежду. А моя дочь – клянусь вечным спасением! – вместо того чтобы понести от Ланкастера, примчалась сюда, уверяя меня, что ее переполняют дочерние чувства. Но, видит Бог, не для того я так высоко вознес ее, чтобы она вела себя, как когда-то в детстве, вытворяя все, что взбредет ей в голову. Ее долг быть рядом с принцем Уэльским, дать Англии наследника.

Джордж наклонился и тронул графа за рукав:

– А как же мы с Изабеллой, Уорвик? Ведь согласно договору в Амбуазе, если у Эдуарда и Анны не будет детей, наши отпрыски наследуют престол. Что же вас беспокоит? Или дитя Ланкастеров вам дороже, чем наше с Изабеллой?

Уорвик повел плечом.

– Не болтай глупостей! Мне безразлично, кто из моих внуков получит Англию. Но ведь сейчас на троне Ланкастеры, и не мне объяснять тебе, что прямая ветвь всегда предпочтительнее побочной.

Джордж засмеялся.

– Что-то вы не думали об этом, милорд, когда отшатнулись от Ланкастеров и поддержали моего отца в первые годы войны Алой и Белой Розы.

Не ответив, Уорвик вновь склонился над бортом в приступе тошноты. Джордж отпрянул, а Джек поднял весла, нерешительно поглядывая на господина. Уорвик наконец выпрямился и подставил дождю бледное спокойное лицо. Веки графа были опущены.

– Какой это гадостью нас накормили в Саутворке, а, Джордж?

Он широко распахнул свои хищные желто-зеленые глаза и, уставившись прямо в глаза зятю, проговорил:

– Я никогда не забываю о первенстве прямых потомков, мой мальчик. Даже тогда, когда имел столько власти, что мог дерзнуть сам занять трон. Да, я помнил об этом и поступал по чести, поэтому корона досталась твоему брату Эдуарду. Я очень люблю и тебя, и Изабеллу, но если родится Ланкастер, именно ему я отдам Англию.

Он говорил как хозяин, этот бледный худой человек, которого только что согнули пополам желудочные спазмы, и Джордж невольно отпрянул под напором той силы, которая бушевала в глазах тестя. Ему стало не по себе, и он поспешил обратить все в шутку:

– Видит Бог, это так, Уорвик. Когда мы приедем, я подниму первый бокал за благополучное зачатие Ланкастера. Ведь не глупец же Нэд Ланкастер, чтобы не сделать младенца такой красотке, как леди Анна. Кто бы мог подумать, что из лягушонка, каким она была в детстве, вырастет подобное чудо? Однако, как ни горько это сознавать, моя ослепительно прекрасная свояченица не слишком расположена ко мне.

– Это оттого, что ты чересчур усердно демонстрировал ей свое восхищение в присутствии Изабеллы. Не забывай, Джордж, мои дочери очень преданны друг другу, и Анна без колебаний предпочтет остаться без поклонника, чем обидит сестру.

Он хотел еще что-то добавить, но неожиданно умолк. К ним от Вестминстера спешила лодка, в которой восседал камергер графа лорд Арчер.

– Милорд, милорд граф! – кричал баронет. – Вас ищут с самого рассвета. Вчера ночью в Лондон вернулся герцог Экзетерский!

Уорвик сразу весь подобрался. Экзетер, бывший его недруг, а ныне союзник, как и большинство ланкастерцев, был отправлен им в Бургундию, дабы настоять, чтобы Карл Смелый не оказывал помощи беглым Эдуарду и Ричарду Йоркским. В противном случае Уорвик грозился в союзе с королем Людовиком начать против Карла военные действия. По сути, это был блеф, ибо Ланкастеры еще не настолько упрочили свою власть. Однако Уорвику надо было сделать все, чтобы задержать Йорков на континенте. И в связи с этим миссия Экзетера была чрезвычайно важна.

Уорвик взглянул на зятя.

– Ты слышал, Джорджи? Надо немедленно собрать Совет. Бог весть, что привез нам этот увалень Экзетер из Бургундии, но, клянусь истинной верой, любые новости лучше, чем совсем никаких. Совет состоится через…

Он услышал, как с башни Вестминстерского аббатства сорвался первый удар колокола, звавший к Аngelus[10].

– Совет состоится в три часа пополудни. Вас, милорд, я бы настоятельно просил присутствовать.

Лицо Джорджа вытянулось.

– Помилосердствуйте, граф! Я с ног валюсь от усталости, а мой вид оставляет желать лучшего…

– Неважно, – отрезал Уорвик. – Я тоже валюсь от усталости, но долг обязывает.

И, не глядя больше на зятя, он повернулся и, оттолкнув протянутую ему баронетом руку, легко спрыгнул на спускавшуюся к самой воде лестницу Вестминстера.

2

Отец и дочь

В комнате пахло лечебными снадобьями. Тяжелые бархатные занавески на окнах были опущены, и мрачные старинные стены освещались лишь пламенем камина. На постели лежал граф Уорвик, его рука бессильно свешивалась, и из надреза на вене в посеребренный таз, который держал на весу молоденький брадобрей, стекала вязкая струйка крови. Отворение крови, согласно медицинским представлениям, производилось лишь при искусственном освещении.

Из глубины огромной спальни, погруженной в полумрак, появилась фигура коренастого человека лет тридцати. Из-под плоского берета с наушниками на его лоб падали глянцевито-черные прямые волосы, а широкое темно-синее одеяние указывало на то, что его обладатель – лекарь.

– Вы по-прежнему постоянно чувствуете тупую боль в правом подреберье? – осведомился врач, говоривший с сильным итальянским акцентом.

Лицо Уорвика осталось непроницаемым. На лекаря он не глядел. Итальянец, сцепив пальцы, хрустнул ими и заговорил торопливо, коверкая слова, однако довольно складно:

– Santa Dio[11]! Синьор Ричардо, вы требуете невозможного! Я должен лечить вас да еще in petto[12], но я вижу, что вы сами беспрестанно воюете с собой. Вы не выполнили ни одного моего указания. Поистине вы губите себя! Я не зря провел восемь лет в медицинской школе в Салерно, и если вы прибегли к моей помощи, то для меня puntiglio[13] оправдать оказанное доверие. Рессаto[14], но…

Уорвик звучно прищелкнул пальцами, вынуждая лекаря умолкнуть, и жестом отослал брадобрея. Когда тот вышел, граф откинул одеяло, встал и запахнул халат, перетянув его серебристым шнуром.

– Клянусь гербом предков, синьор Маттео, что когда-нибудь вы лишитесь языка за свою болтливость. И я не хотел бы, чтобы именно меня вы заставили сделать этот шаг. Вот теперь – заметьте, только теперь, когда мы остались наедине, – я спрашиваю вас, каково мое положение?

Маленький итальянец выпрямился.

– Плохо! И вы сами, синьор, тому виной!

– Что же со мною?

– Наераr[15]. Она непомерно увеличена, поскольку вы уж слишком большую дань отдаете вину. Ваша милость, ваш организм в глубоком расстройстве и уже не справляется с нагрузками. Да как вы могли, сеньор, пропьянствовав где-то всю ночь, сразу отправляться на Совет!.. Неудивительно, что с вами случился после него обморок.

Уорвик криво усмехнулся.

– И счастье еще, что я лишился чувств после Совета. Иначе… Никто не должен знать о моей слабости. Слышите, сеньор итальянец. Даже при всей вашей болтливости вы должны молчать о моем недомогании.

– Ах, сеньор! Оставим это а раrte[16]. Будем говорить лишь о том, что non est census super censum salutis corporis[17]. И поэтому я настоятельно рекомендую вам полностью отказаться от переутомления, а также от всевозможных неразбавленных вин и от этой вашей омерзительной…