Анна заметила, как изменилось лицо Деборы за эти минуты. Теперь слез не было, глаза ее сверкали странным сухим блеском, возле губ лежала упрямая складка.

– Миледи, если, по воле Божьей, вам удастся покинуть Тауэрскую крепость, самое разумное – направиться в Вестминстерское аббатство.

– Но мой отец…

– Ох, леди Анна! Вам даже ослика не на что будет нанять! Я пришла сюда, не захватив кошелек, а на бредущую по пыльной дороге из города нарядную даму тотчас обратят внимание. Поэтому бегите в аббатство. Если вам удастся проникнуть туда незамеченной, настоятель наверняка не откажет вам в убежище. По крайней мере, королеве Элизабет он помог. Ну, а теперь свяжите мне руки за спиной и забейте платком рот. Да-да, я совсем не хочу, чтобы мой супруг догадался, что я по своей воле помогла вам бежать!..

Анна вдруг просияла и обняла баронессу, но Дебора нетерпеливо высвободилась.

– Торопитесь! Скоро явится немая служанка с вашим ужином. У вас в распоряжении ровно столько времени, сколько удастся скрывать побег. Ступайте, Анна. И да поможет вам Бог!

Баронесса легла на скамью, и Анна прикрыла ее овчинами, так чтобы не были видны светлые волосы Деборы. Когда она поднялась по ступеням, ею вдруг овладел такой страх, что она замешкалась, но потом, решив, что хуже того, что есть, случиться не может, решительно постучала.

Позднее Анна не раз вспоминала этот путь. Мимо попивавшего у жаровни эль стражника она проскользнула без помех. Дюжий лучник привык к тому, что пост у него спокойный, и без единого слова пропустил «баронессу». Анна поднялась по узкой витой лестнице и оказалась в тесной галерее, в конце которой виднелась приоткрытая дверь. Мимо двери по двору, гомоня, прошли стражники, затем лакеи в ливреях ее сестры. Анна вышла, опустив голову, чтобы тень от капюшона падала на лицо, и стараясь, чтобы ее походка походила на неторопливую поступь баронессы. Порой с нею раскланивались какие-то слуги, и она отвечала слабым кивком. Во дворе пылали факелы, и здесь ее на минуту задержала какая-то придворная дама, умолявшая баронессу отправиться с ней на башню, чтобы полюбоваться праздником на реке, но Анна лишь отрицательно покачала головой и, освободив руку, пошла дальше, молясь, чтобы та ничего не заподозрила. Хуже всего было, когда у ворот ее остановил офицер стражи и любезно осведомился у «леди Деборы», где сейчас находится ее супруг.

– Там, – невнятно ответила Анна, махнув в сторону башни Святого Томаса у реки. Но едва она направилась к Львиным воротам, за которыми уже виднелся опущенный через ров мост, как офицер снова ее окликнул.

– Вы уходите? Наверное, хотите взглянуть на королевскую барку?

Анна кивнула, но он вновь обратился к ней:

– Как это Кристофер не боится отпускать вас в город? Конечно, сейчас в Лондоне людно, но ведь и пьяной черни предостаточно.

Анна лишь пожала плечами и рассмеялась, стараясь подражать негромкому смеху Деборы, но, отходя, она все еще чувствовала, как взгляд начальника караула жжет ей спину. Затаив дыхание, она миновала ворота и вступила на мост. Она была так напряжена, что не сразу заметила, как вышла за пределы крепости и оказалась среди толпы. Лишь когда над ухом раздалось громогласное «Поберегись!», Анна едва успела увернуться от копыт скачущей лошади.

Она тотчас поняла, что здесь происходит. Мимо промчался подручный городского палача, волоча за собой на веревке мертвое тело в лохмотьях. Следом с улюлюканьем бежали ремесленные подмастерья и бродяги. Анна посторонилась, давая им дорогу. По старинному обычаю тела повешенных таскали по мостовым, пока они не превращались в груду окровавленного мяса.

Только теперь, словно очнувшись, Анна услышала грохот пушек, радостные вопли, звуки труб. В городе справляли праздник. Справляли вопреки вековым христианским канонам и установлениям – ибо только кутиле Эдуарду Йорку могло прийти в голову затеять это веселье на Страстной неделе, когда в полночь даже колокола должны умолкнуть вплоть до Светлого Воскресенья Христова. И Церковь допустила это. Что ж, епископы получат свое, зато народу будет памятно возвращение на трон блистательного и щедрого короля Эдуарда IV. Во всех кабаках и тавернах гремела музыка, народу на улицах было как никогда много, все были празднично одеты, многие несли факелы, на перекрестках жгли костры. Анну поразило множество вооруженных людей на улицах: повсюду виднелись начищенные шлемы, слышалось бряцанье стали, гулкий топот подбитых гвоздями сапог. Многие из солдат были навеселе, вели себя шумно и грубо, но, как ни странно, горожане терпели это, вероятно полагая, что, когда в городе целая армия, протест может обойтись дорого.

Двое потных подвыпивших латников пристали к Анне.

– Смотри-ка, Джереми, а вот и подходящая леди, чтобы развлечь нас с тобой. Постой, постой, куда ты так спешишь, красавица?

Анна вырвала у них полу плаща и постаралась затеряться среди прохожих.

Увлекаемая толпой, она двигалась вдоль набережной. Вокруг нее только и было речей, что о празднике на реке. Грохот пушек накатывался беспрестанно. Миновав шумный переулок, Анна оказалась в самой гуще толпы на площади, примыкавшей к Темзе. Слева высились темные постройки Лондонского моста, а дальше простиралась набережная, вся расцвеченная огнями иллюминации. Анну толкали со всех сторон, у нее не было никакой возможности выбраться из людского водоворота. Волей-неволей ей пришлось двигаться вместе со всеми, пока она не оказалась у самого парапета. К реке спускались тесные каменные лестницы. У воды колыхался тростник, доносился смешанный запах речной тины и отбросов. Вся Темза была осыпана огнями, поминутно в небо с треском взвивались и лопались ракеты, превращая ночь в день. Пространство реки было почти сплошь заполнено лодками с целыми семьями. Посередине, расцвеченные факелами и цветастыми полотнищами, виднелись три огромные барки. Одна из них, в центре, самая большая, борта которой были украшены расписными щитами с изображениями гербов, двигалась, увлекаемая на буксире маленьким гребным судном. На корме барки возвышался помост под парчовым балдахином. Анна невольно замерла, вцепившись в парапет. Она воочию видела короля Эдуарда с супругой, веселых и нарядных, восседающих в резных креслах, вокруг них расположились придворные, высшее духовенство, лакеи и пажи. Стражники в начищенных до блеска доспехах рядами разместились на ступенях помоста, и их суровые лица контрастировали с веселыми лицами придворных и самого короля. На носу барки, неистово дуя в трубы и гремя в литавры, стояли музыканты, и эта дикая музыка сливалась с хриплыми приветствиями с берега, взрывами фейерверка и грохотом пушечной пальбы.

Анна не могла отвести взгляда от королевской барки. Ей следовало спешить, но ноги словно приросли к земле. Сцепив зубы, она глядела на рослого красивого венценосца, ее бывшего жениха, которого она не видела уже много лет. Анна не понимала, как он может быть столь беспечен, когда ему предстоит решающая битва. Она видела ослепительную улыбку Элизабет, не спускавшей с супруга глаз, глядела на сверкающего алмазами и золотым шитьем сутулого герцога Глостера, восседающего по правую руку от Эдуарда. И этот тоже побывал ее женихом, хотя его сватовство вряд ли можно было признать удачным. Анна заметила, как брат короля повернулся к стоящему за его спиной священнику в епископской мантии и негромко ахнула – это был еще вчера исполнявший обязанности капеллана герцога Кларенса Джон Мортон. Анна почувствовала горькую досаду – священник с самого начала знал цену своей измены.

Королевская барка стала медленно разворачиваться, чтобы войти в реку Уолбрук[73]. Анна по-прежнему оставалась на месте, в окружении бешено орущей толпы. Теперь, когда барка начала поворот, ей стали видны лица придворных, окружавших королевскую чету. Сердце Анны невольно замерло, и она принялась искать глазами единственного человека, которого хотела бы обнаружить в свите короля, – Филипа Майсгрейва. О, если бы она смогла увидеться с ним! Тогда развеялись бы все ее тревоги. Филип сделал бы все возможное, чтобы отправить ее к отцу. Сердце принцессы забилось с неистовой силой, она переводила взгляд с одного лица на другое – но тщетно. Нет, Майсгрейва не было в окружении короля, но зато она заметила множество нарядных дам и вельмож, из тех, кого Анна никак не ожидала увидеть в свите. Ее дядя, епископ Джордж Невиль, сидел подле Джона Мортона. Его лицо напоминало застывшую в улыбке маску, он сутулился, чего прежде Анна никогда за ним не замечала. Украшенная алмазами митра епископа блистала, но в том, как он сидел, было нечто жалкое. Казалось, будь его воля, он не принял бы участия в этом торжестве.

На скамеечке у ног королевы Анна, мгновенно задохнувшись от ярости, увидела счастливую Бланш Уэд. Фрейлина, облаченная в роскошное пурпурное платье, все время поворачивалась к своей повелительнице, что-то говорила, и обе смеялись.

И в эту минуту Анна узнала в стоявшей за королевским креслом нарядной даме свою сестру. Гордая и великолепная герцогиня Кларенс, едва оправившись от родов, поспешила склониться перед женщиной, о которой раньше отзывалась лишь с презрением, в то время как Анна была обречена томиться в подземелье Тауэра. Изабелла и пальцем не пошевелила, чтобы хоть немного облегчить участь сестры.

Анна почувствовала, как к горлу подступают слезы. Среди придворных она обнаруживала все больше знакомых лиц: своих пажей, фрейлин, конюших. Даже столь преданная Ланкастерам Грейс Блаун, статс-дама двора принцессы Уэльской, теперь стояла на барке в свите королевы и выглядела совершенно довольной.

– Черт бы их всех сожрал с потрохами! – процедила Анна сквозь зубы. – Жалкие изменники!

Толпа вокруг шумела, осыпая королевский выезд благословениями и пожеланиями счастья, принцесса же Уэльская едва сдерживалась, чтобы не завизжать и не вцепиться в шевелюру ближайшего крикуна.

«Предатели! Вокруг ни одной честной души, – твердила она. – Все они отвернулись от меня, стоило только Йорку моргнуть!»