Симона Вилар - Коронатор

Анна внезапно всхлипнула.

– Господи, помоги моему отцу!

Стэнли взял ее руки в свои ладони.

– Уповать на Бога вовсе не означает, что следует сидеть сложа руки.

Анна опустила голову. «Если сможешь, помешай мне!» – звучало в ней. Да, все складывалось так, что ей не удастся свидеться с принцем Эдуардом. Она встала. Ее щеки, обрамленные волнами гладких каштановых волос, показались Стэнли мраморными, но глаза сверкали решимостью.

– Я согласна, барон. Я буду сопровождать короля в столицу. Однако при первой же возможности уеду, чтобы умолить супруга поспешить в Англию.

Лондон показался Анне серым и призрачным. Сидя в седле, она зябко куталась в розовый шелковый плащ, глядя на крутые темные крыши домов предместья Саутворк, за которыми возвышался бесконечный лес шпилей и колоколен столицы. В пелене моросящего дождя все выглядело зыбким и неустойчивым. Анна почувствовала, что ей вовсе не хочется въезжать в город.

До Лондона они добрались на удивление быстро. Лорд Стэнли взял на себя все хлопоты по сопровождению их кортежа, и Анна решила, что еще ни разу ей не доводилось путешествовать с подобным комфортом. Казалось, барон не упустил ни одной мелочи. Он заранее рассчитал, сколько миль они будут делать в день, чтобы двигаться достаточно быстро, но при этом не загнать лошадей и не причинить особых неудобств разместившемуся в закрытом паланкине королю. Барон предусмотрительно высылал вперед своих людей, и к прибытию кортежа всегда уже был накрыт стол, растоплены камины, согрета вода и, если дело шло к ночи, приготовлены удобные постели. Для Генриха Ланкастера непременно отводилось отдельное помещение, куда он удалялся с Лэтимером, так что короля мало кто видел в дороге. Зато Анна все время была на виду, держась впереди кортежа рядом с бароном Стэнли. Поначалу, правда, она опасалась, что беременность помешает ей чувствовать себя свободно в дороге и лорд Стэнли что-то заподозрит, однако, к ее облегчению, все шло превосходно, она прекрасно ела, ощущала себя бодрой, ее головокружения по утрам прекратились.

За время пути барон Стэнли поведал ей обо всем, что происходит в столице, сообщив, что ее дядя-епископ неплохо справляется со своими обязанностями, а сестра сейчас перебралась в Тауэр, ибо, едва Джордж взялся править в Лондоне, он тут же решил, что особняк Савой больше не соответствует его высокому положению и предпочел переселиться в древнюю королевскую резиденцию. Сейчас Кларенс в отъезде, а его беременная жена по-прежнему в Тауэре, и не пожелает ли принцесса также обосноваться в этой старой крепости, где они с королем чувствовали бы себя увереннее, чем в недостаточно укрепленном Вестминстере. Но Анна неожиданно возразила.

– Боюсь, леди Изабелла сочтет это ущемлением ее прав супруги второго протектора. К тому же Вестминстер мне гораздо более по сердцу, чем этот угрюмый Тауэр.

Лорд Стэнли ответил, что путь к Тауэру короче, чем в Вестминстер, и они быстрее смогли бы укрыть короля, минуя многолюдный Сити, но Анна упрямо промолчала. Барон больше не настаивал, поняв, что не все ладно между дочерьми Ричарда Невиля и Анну не удастся уговорить остаться под одной крышей с сестрой.

И вот они уже двигались по Саутворку. В воздухе чувствовался запах торфяной гари, навоза, нечистот – типичный дух предместий. Анна царственно восседала на белом Мираже, сбруя и упряжь коня были украшены серебряными колокольчиками, которые позванивали в такт его поступи. Король ехал на смирном соловом жеребце. Было решено, что в Лондон Генрих въедет верхом, ибо в Сити ему придется совершить церемонию принятия из рук лорда-мэра хрустального жезла. Это обстоятельство беспокоило всех, знавших о безумии Генриха, но уклониться можно было лишь в случае, если короля доставят по реке. Однако Лэтимер предупредил, что Генрих панически боится воды и при виде речных волн может начать буйствовать. Сошлись на том, что поскольку Генрих абсолютно не мог править конем, то барон Стэнли, как лорд-камергер двора, будет идти впереди, ведя на поводу лошадей короля и принцессы.

Анна покосилась на Генриха. Облачившись в серый бархат, он послушно держался за луку седла. В молодости он был неплохим наездником и сейчас сидел в седле по старой привычке. На голове короля была большая шляпа с широкой тульей и круглыми валиками полей, расшитых золотыми зубьями, наподобие короны. Казалось, будто шляпа была чрезмерно тяжела для короля – он сутулился, голова его клонилась, и было похоже, что он дремлет. Это всех устраивало.

Сеял мелкий, как мука, дождь. Анна ежилась в прилипшем к плечам плаще. Ее одели как можно пышнее, чтобы отвлечь внимание от короля, а самым ярким в ее гардеробе оказался этот легкий розовый плащ. Великолепный, с переливающимися складками тонкий плащ, который, покрывая круп коня, доходил почти до земли, не мог защитить от холода, и Анна дрожала в нем как осиновый лист.

Они медленно двигались среди темных деревянных домов Саутворка, а впереди шли лучники, освобождая кортежу дорогу. Анну поразила малолюдность Саутворка. Не было обычно стекавшейся к приезду монарха толпы, лишь нищие жались к обочинам и клянчили милостыню. Но даже ремесленники не бросали работу, чтобы приветствовать кортеж венценосца. Кузнецы продолжали стучать молотами у горнов, лавочники толковали с клиентами у своих навесов, клерки пробегали мимо, верховые сторонились, хмуро поглядывая на процессию. Анна понимала – Стэнли был прав, и в Лондоне вовсе не рады возвратившимся Ланкастерам.

Они миновали прямоугольную готическую башню Саутворкского собора и по Лондонскому мосту, который никто не потрудился украсить к приезду монарха, пересекли Темзу. Далее начинался Сити. Уже совсем стемнело, но барон все еще не приказывал зажечь факелы, и поэтому встреча с лордом-мэром и его шерифами произошла в полумраке. По традиции король получил таким образом право на въезд в старейшую часть Лондона, и лорд-мэр, в знак того что временно слагает свои полномочия, вручил монарху хрустальный, украшенный жемчугом жезл, сохранившийся еще с англосаксонских времен. Жезл вручался символически, и король должен был тут же его вернуть, но произошла заминка. Мэр стоял перед королем в своей роскошной пурпурной мантии, а король Генрих, казалось, по-прежнему продолжал дремать в седле. Вокруг послышался ропот, и Анна на Мираже придвинулась к лошади короля и негромко приказала:

– Бери!

Генрих послушно принял жезл и так и остался сидеть с ним.

– Государь, а теперь – верните.

Король приподнял голову и стал рассматривать жезл. В это время кто-то зажег факел, его пламя заиграло на украшениях рукояти жезла, и все увидели, с каким детским любопытством Генрих исследует блестящую регалию. Ропот стал громче. Мэр в недоумении протянул руки.

– Отдай! – резко, словно псу, приказала Анна, и Генрих, вздрогнув, уронил жезл. Тот упал в грязь, вокруг загалдели.

– Плохой знак! – слышалось в толпе. – Король уронил жезл Сити! Не долго ему властвовать здесь…

Анна сжала зубы и пустила Миража вперед. Конь короля тронулся следом, направляясь вверх по склону, в глубь города.

Путь через Сити показался Анне бесконечным. Тем временем дождь усилился, короля пересадили в носилки, и кортеж смог двигаться гораздо быстрее. Полумрак города, шипение гаснущих под дождем факелов, стук закрываемых на ночь ставен, глухой недружелюбный гул столицы – все это действовало на Анну удручающе. Горожане указывали на нее, толкуя насчет ее насквозь мокрого одеяния и того, что король рядом с ней еще более жалок. Кто-то в толпе съязвил, что она-то хоть и хорошенькая, но всего лишь принцесса Ланкастеров, а вовсе не королева, и неизвестно, станет ли ею когда-нибудь.

Выехав на Стрэнд, Анна пришпорила коня и крупной рысью поскакала к Вестминстеру. За ней последовал весь кортеж, прохожие сторонились и чертыхались, когда их забрызгивали грязью.

Во дворе Вестминстера царила суета. Епископ Невиль встретил принцессу на ступенях, широко раскрыв объятия.

– Дитя мое, да ты промокла и вся дрожишь! Какое безрассудство надевать в такую погоду легкий шелк.

Анна пробормотала сквозь зубы приветствие и, предоставив Стэнли и Лэтимеру позаботиться о короле, поспешила в свои покои.

Важная Грейс Блаун, выстроив придворных дам, собралась было произнести речь, но Анна раздраженно оборвала ее:

– Вы что, не видите, в каком я состоянии? Велите лучше принести сухую одежду, легкую закуску и подогретого вина с корицей.

– Но разве вы не собираетесь отужинать в большом холле? Там уже все готово.

Анна лишь вздохнула. Она была слишком утомлена. Единственное, чего она хотела, – добраться до постели.

В огромном, выложенном изразцами камине полыхали сосновые бревна, сложенные высоко, как в погребальном костре. Анна сбросила плащ, потом сняла громоздкий головной убор с мехом, жемчугом и вуалью и облегченно встряхнула тяжелой массой волос. Принесенное служанкой в чаше подогретое вино она несколько минут держала в руках, согревая озябшие пальцы, потом немного отпила, откусила от медового пирожка. На какой-то миг Анна расслабилась, глядя на огонь.

«Я дома, – подумала она, рассматривая мрачную роспись стен. – Я у себя. Это моя опочивальня».

В комнате было тихо. За витражами окон барабанил дождь, пучки свечей отражались на глянцевом полу, как в водах озера. От стен веяло холодом. Даже собак, которые обычно оживляли пустоту покоев, сегодня не было. Тускло мерцала позолота на мебели. И вдруг Анна остро почувствовала, что это вовсе не ее дом, что она здесь чужая, как и везде, где ей приходилось останавливаться. Вокруг нее чужие лица, праздные, равнодушные, лицемерные. И постоянное одиночество и пустота. Ее отец – единственный, кто был ей защитой, всего себя посвятил борьбе за трон для Ланкастеров. Для Ланкастеров, которые даже не протянули ему руку помощи. Отец ее мужа безумен, со свекровью они враги, сестра предала ее, муж сестры стал изменником, а супруг… Она уже решила, как поступит с ним. Она солжет. Единственный огонек, который станет согревать ее жизнь, – дитя от любимого человека. Завтра же она потребует, чтобы начали приготовления к отъезду. Ей надо торопиться, ибо чем скорее она увидится с мужем, тем вернее спасет себя… и дитя.