Маргот обернулась, чтобы опустить полы и не позволить дождю залить палатку, и Эмма бы этому воспротивилась, но ее сотряс новый приступ, и она, закрыв глаза, сосредоточенно пережидала мучительную боль внутри.

— Но почему так больно? Почему так рано? — вопрошала Эмма, стиснув зубы, а страх все ширился и креп в ее сердце. — Роды Уаймарк не так начинались.

— Каждые роды отличаются от других, — ответила ей Маргот. — У Уаймарк все произошло в срок, и родовые пути были раскрыты, когда отошли воды. Вам повезло меньше. — Она принялась разминать Эмме спину. — Расслабляйтесь между приступами, девочка моя. Вам понадобятся все ваши силы, чтобы все получилось.

Эмму охватывал панический страх с каждой новой родовой схваткой. Ей хотелось, чтобы боль прекратилась, хотелось избежать этого испытания. Слишком тяжело. Бог отвернулся от нее, и она осознала с ужасающей ясностью, что ей приходит конец. Ребенок умрет, и она умрет тоже.

— Мне страшно! — закричала она, вцепившись в руку старой няньки.

— Конечно, вам страшно, — успокаивающе согласилась с ней Маргот. — Каждой женщине страшно, когда приходит ее время. Но вы не должны забывать о том, кто вы. — Обхватив лицо Эммы обеими ладонями, она пронзительно взглянула ей в глаза. — Вы — дочь Ричарда Нормандского. Вы — королева всей Англии. В ваших венах, детка, течет кровь викингов. Неужели вы позволите страху одолеть вас?

Глядя в карие глаза, которым Эмма доверяла всю жизнь, она не увидела там и следа беспокойства, только твердую решимость. То, что сказала Маргот, правда. Ей следует помнить о том, кто она и почему избрана для этой роли. Если она позволит своему страху захватить себя, значит, она не выполнит долг королевы, долг дочери и, что хуже всего, долг матери. Второй раз она этого допустить не может. Она не может допустить, чтобы еще один ее ребенок умер. Она будет бороться. Если ей суждено умереть, так тому и быть. Но она не даст своему ребенку погибнуть внутри себя.

— Что я должна делать?

— Вам нужно ходить, чтобы плод принял правильное положение. Но здесь вы не можете этого сделать. Как только мы прибудем в Айслип…

— Я не хочу ждать до Айслипа, — прервала ее Эмма. — Сейчас! Я буду ходить сейчас.

Чем раньше она начнет ходить, тем раньше ребенок появится на свет. Она по-прежнему боялась того, что ее ожидает впереди, но она хотела, чтобы это закончилось как можно скорее.

— Вы не можете ходить под дождем по залитой водой палубе! — решительно возразила Маргот. — Еще, чего доброго, свалитесь за борт и утонете.

— Мы не в открытом море, — сказала ей Эмма и с трудом поднялась на ноги, вцепившись в подпорку посередине палатки. — Все равно не могу сидеть на месте. Боль будет легче терпеть, если двигаться, правда ведь? Позовите на помощь лорда Эльфрика.

— Но, миледи…

— Мне нужно двигаться, Маргот! — вскрикнула она, когда на нее накатила очередная волна боли. — Умоляю, приведите Эльфрика!

Весь следующий час, вцепившись одной рукой в надежное крепкое плечо Эльфрика, а другой ухватившись за рею со сложенным парусом, Эмма делала шесть шатких шагов вперед по вздымающейся палубе и шесть в обратном направлении. Дождь хлестал ее лицо, промокший плащ и юбки затрудняли движение. Всякий раз, когда приступ родовых схваток усиливался и у Эммы от боли подкашивались ноги, она, остановившись, приваливалась к могучему торсу элдормена. Каждую новую волну она переносила, страдая молча и напоминая себе, что она королева Англии и знает свой долг. Никто не услышит ее крика, даже гребцы, которые бросали на нее тревожные взгляды, налегая на весла. Все свое внимание Эмма обратила внутрь себя, и, подобно зверю, который отгрызает себе лапу, чтобы вырваться из капкана, она терпела боль и холод, дождь и качку корабля.

Все, что было за пределами ее тела, для нее исчезло, осталась одна цель — вытолкнуть свое дитя на свет Божий.

Наконец судно пришвартовали к причалу Айслипа, и Эмма, поддерживаемая Маргот и Эльфриком, увязая в грязи, двинулась к замку, впрочем, даже не замечая его спасительных стен. С нее стащили мокрые одежды, укутали в толстые теплые простыни и поместили бы на кровать, но она отказалась ложиться. Подгоняемая неутихающей болью, она продолжала ходить. Иногда, в редкие минуты облегчения, она отдыхала, повиснув на Маргот или ком-нибудь другом из присутствующих, успевая даже задремать. Иногда она падала на расстеленные наскоро на деревянном полу шкуры и стояла на четвереньках, словно животное, пока потребность ходить снова не поднимала ее на ноги.

Так проходил час за часом, но дитя все не появлялось.

Глава 40

Декабрь 1004 г. Неподалеку от Солтфорда, графство Оксфордшир


Этельстану понадобилось почти два дня, чтобы добраться до Солтфорда по дорогам, превратившимся в болото от нескончаемого проливного дождя. Свет едва пробивался сквозь плотные серые тучи, когда он подъехал к вершине холма с менгиром, но в эту минуту дождь немного успокоился.

Своих спутников он оставил в Солтфорде и теперь, спешившись, смотрел на кольцо камней, вкопанных на поляне внизу. Она стояла посреди круга, подняв на него лицо, закутанная во множество шалей и платков и освещенная скудным светом костерка, трещавшего в каменном очаге у ее ног. Она не сдвинулась с места, просто продолжая ждать, и, как и в прошлый раз, он почувствовал, что ждет она именно его.

Этельстан повел своего коня вниз по пологому склону в рощу, где привязал его к ветке дуба на опушке. На другой стороне раскисшей поляны он заметил коричневый плетень, обмазанный глиной, окружавший стены ее хижины, скрытой среди деревьев. Соломенная крыша наполовину поросла мохом, и все ее жилище требовало безотлагательного ремонта.

Шагнув в просвет между двумя гигантскими камнями, Этельстан вошел в кольцо, отчасти ожидая услышать раскат грома. Однако, напротив, его встретила абсолютная тишина, более зловещая, чем любые звуки.

Он поклонился женщине, не отводившей от него взгляда, в котором не было и намека на гостеприимство.

— Зачем ты явился, сын короля? — спросила она приглушенным голосом. — Неужели ты так заблудился, что я должна указать тебе путь?

Неожиданно он осознал, что именно за этим он к ней и явился. Он заблудился. Как будто перед ним было множество дорог, и он нуждался в подсказке, чтобы решить, какую из них выбрать.

— Думаю, матушка, — отозвался он, — что каждый, кто вас ищет, в каком-то смысле заблудился. — Взглянув на ее хижину, он покачал головой. — Неужели в эти дни к вам больше никто не приходит? Похоже, вы не готовы к зимним холодам.

— Люди помогают, чем могут, — ответила она. — Но в этом году довольно мало посетителей.

Он вытащил кошелек из-за пояса и протянул ей, но она не шелохнулась, чтобы взять его.

— Когда-то вы мне объявили, — произнес он, явственно припоминая каждое слово, сказанное ею в прошлый раз, — что в моей руке достаточно силы, чтобы владеть мечом Оффы, но скипетра я не получу. Теперь я пришел просить вас, чтобы вы еще раз прочли мое будущее и сказали, не окрепла ли моя рука настолько, чтобы владеть и скипетром.

Она продолжала стоять неподвижно, пристально глядя ему в глаза. Затем она сдвинула платок, закрывавший ее лицо, и Этельстан наконец увидел его. С удивлением он осознал, что она вовсе не старуха, как он думал. Кожа ее лба и щек оказалась гладкой, хотя и не по-саксонски смуглой. «Должно быть, она из Древнего Народа, который здесь обитал до того, как из-за моря пришли первые саксонцы», — решил он. Вопреки его предположению, она была почти одного с ним возраста, и у него даже возникло подозрение, что это другая женщина. Но голос был тот же. Хотя он и слышал его всего один раз, спутать его с другим он не смог бы.

— Если ты надеешься подкупом заставить меня говорить тебе приятное, то зря тратишь деньги, — сказала она ему. — Я говорю только правду, какой бы она ни была. Серебром этого не изменить.

— Тогда возьмите серебро, леди, — сказал Этельстан, — и говорите мне вашу правду взамен, поскольку я на распутье и не знаю, какую дорогу выбрать.

Ворожея протянула руку, и Этельстан опустил на нее кошелек. Затем, стянув рукавицу, раскрыл перед ней свою ладонь. Но она, взявшись за нее своей рукой, посмотрела ему прямо в глаза, как будто могла заглянуть через них в самую его душу и прочесть там все, что ему было предначертано судьбой.

Потом, закрыв глаза, она какое-то время стояла, не шелохнувшись, сжимая своими тонкими холодными пальцами его ладонь. Наконец она заговорила, и ее голос, глубокий и сильный, как и в прошлый раз, отозвался эхом во всем его существе, проникая в кровь и кости.

— В твоих руках будут и меч, и щит, — промолвила она. — Но корона и скипетр останутся для тебя недосягаемыми. Ибо тот, кто возьмет в руку скипетр, сначала должен взять руку королевы Англии.

Этельстан вздрогнул, услышав эти слова. Сомнение и надежда обуревали его в одно и то же время. Он пытался вырвать руку королевы у своего отца, но потерпел в этом неудачу. Что, если он попробует еще раз? Добьется ли он успеха?

Женщина перед ним открыла глаза и устремила на него пристальный взгляд. В нем Этельстан прочел печаль и безмерное сочувствие.

— Трудная дорога предстоит сыновьям Этельреда, — прошептала она. — Всем, кроме одного.

Глава 41

Декабрь 1004 г. Айслип, графство Оксфордшир


Для королевы и ее свиты две ночи в замке Айслипа пролетели незамеченными, так как все это время они прожили в нескончаемых сумерках, озаренных пламенем факелов, пока Эмма пыталась родить ребенка, который все никак не хотел появляться на свет.

В эти часы агонии Эмму одолевала все бóльшая усталость. Поддерживаемая женщинами, которым сильнее всего доверяла, она вышагивала бесконечные мили по комнате, вперед и назад, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться от боли, превратившей ее существование в один сплошной кошмар. Пережив, как ей казалось, целую вечность мучений, она хотела только их конца, даже если бы это значило умереть. Наконец, не имея больше сил ходить, она позволила отвести себя на кровать.