Элрик. Она улыбнулась, произнося его имя. Этот человек чего-то стоит.

Возвращаясь к шатрам, она заставила себя думать об Эмме, наконец доводя до своего сознания правду. Этельред никогда не избавится от своей королевы. В первый год, пока Эмму воспринимали иностранкой и ей только предстояло доказать, что она способна произвести на свет ребенка, еще существовала определенная возможность для этого. Теперь уже такой возможности не было.

Эльгива смотрела себе под ноги, стараясь не наступать на россыпи овечьего помета. К чему ей теперь следует стремиться? Должна ли она довольствоваться браком с кем-то из тэнов Этельреда, она, которой была предречена корона? От этой мысли у нее сжались кулаки. Нет, она на это не пойдет. Во всяком случае, пока у короля есть сыновья, которым предстоит жениться.

Ей следует соблазнить одного из этелингов с тем, чтобы он на ней женился. Разумеется, она бы предпочла Этельстана, но он околдован королевой. Ей не нужен мужчина, который готов ради женщины идти на любое безумство, если только этой женщиной является не она. Нет, Этельстан уже отрезанный ломоть, но у Этельреда много других сыновей. Если ей и вправду судьбой предначертано стать королевой, значит, нужно найти возможность претворить это предсказание в жизнь.

— Гроя, — сказала она, замедлив шаг, чтобы служанка ее нагнала. — Что бы ты сказала об Экберте в качестве моего мужа?

— Он будет… — она запнулась, подыскивая подходящее слово, — уступчивым, миледи. Но станет ли он когда-нибудь королем?

— Ты права, — неспешно произнесла Эльгива, поджав губы. — Он будет уступчивым, но он не наследник, во всяком случае сейчас. Однако, став его женой, я смогу пробудить в нем честолюбие, которого сейчас он не проявляет. — Улыбнувшись, она взяла Грою под руку. — Когда мы вернемся в Винчестер, я уделю юному Экберту особое внимание.

Правда, яркий и живой образ Элрика не выходил из ее головы. Она надеялась, что еще неоднократно его увидит, прежде чем вернется в Винчестер.


Винчестер, графство Гемпшир


Король Этельред восседал на своем искусно изукрашенном резьбой и яркой росписью троне в большом зале дворца в Винчестере, взирая на вельмож, съехавшихся со всех уголков его королевства с тем, чтобы стать свидетелями происходящего при дворе. Большинство он знал по имени и имел общее представление, сколько доходов в виде налога на имущество они ему приносят. «Они как дети, — подумал он, — которых иной раз нужно усмирять, иной раз пригрозить, а иногда и наказать». Он издает указы, чтобы защитить их друг от друга, и собирает с них подати, чтобы защитить их от внешнего врага. И при этом они считают его слабым из-за того, что вот уже несколько лет он оплачивает мирную жизнь золотом, а не кровью англичан. Он ничуть не сомневался в том, что, если бы появился блистательный полководец и бросил ему вызов за право обладания короной, обещая повести их на битву с неприятелем, многие из его тэнов изменили бы ему.

Занятый этими тягостными думами, Этельред заметил, как от толпы в дальнем конце зала отделился его старший сын и направился к помосту. Когда Этельстан подошел к трону и преклонил колено перед отцом, волосы молодого человека вспыхнули золотом и на его правом плече засияла чеканная серебряная застежка в свете косого солнечного луча, упавшего на него сквозь высокое окно дворца. «Он уже не юнец, — заметил про себя Этельред. — Своенравный, самоуверенный, прямодушный — да, но уже не юнец».

Прищурившись, он глядел на сына, пытаясь понять выражение его лица. Ему удалось прочесть на нем тревогу. По крайней мере, это он понял наверняка.

Кивнув, он велел сыну говорить, и Этельстан, поднявшись, подошел к отцу сбоку и повернулся так, чтобы все могли слышать его слова.

— Я буду говорить о нашем враге, Свене Вилобородом, которому ныне подвластны Дания и Норвегия и который жаждет присоединить к своим северным владениям и Англию. — Его голос, ясный и громкий, как набатный колокол, эхом разнесся по залу. — Не исключено, что прямо сейчас Свен собирает свои корабли-драконы в каком-нибудь нормандском порту, готовя нападение на нас. Он пересечет Ла-Манш, чтобы грабить наши земли и насиловать наших женщин, так как им движет месть за смерть сестры.

Этельстан замолчал, и Этельред видел, что его сын завладел вниманием каждого в этом зале, так как все здесь боялись грядущего нападения датчан.

— Будем ли мы, — продолжил Этельстан, — как это уже бывало много раз, подобно стаду безропотных овец, в страхе ждать удара и молиться, чтобы Бог нас миловал…

Он снова сделал паузу и, казалось, стал немного выше, расправив плечи, словно видя перед собой врага.

— Нет, мы не станем дожидаться, когда придут корабли-драконы. Я предлагаю послать наши суда в Нормандию и, отыскав флот викингов, уничтожить его до того, как он пересечет Ла-Манш. Давайте подожжем их драккары, как сигнальные костры, выведем их из строя, чтобы они не смогли нас атаковать.

Зал загудел от множества голосов, и тогда заговорил крупный феодал из Кента.

— И кто же возглавит такое предприятие? — спросил он напрямик.

— Нас трое, — ответил Этельстан, и Экберт с Эдмундом, выйдя из толпы, встали рядом с ним.

Теперь по залу прошелся глухой ропот, нарастая подобно усиливающемуся ветру.

Этельред беззвучно выругался, быстро оценив вероятность успешного осуществления этого плана и сочтя его неразумным. Он основывался на том предположении, что корабли Свена окажутся в нормандской гавани и тогда будут уничтожены. Однако можно было привести большое количество доводов против этой затеи.

С другой стороны, если это предприятие каким-то чудом увенчается успехом, ему придется иметь дело с соискателем на трон в лице своего старшего сына. Да и разве Этельстан не бросает ему вызов, делая столь возмутительное предложение пред его двором и советниками? Но, уже обдумывая, что противопоставить дерзновенному заявлению своего сына, он ощутил гнетущее незримое присутствие своего покойного брата. Холодная враждебность Эдварда змеей выползала ему навстречу откуда-то из тени, пока освещенный солнечным лучом Этельстан, стоя перед троном, взирал на него ликом Эдварда.

«Все это козни брата», — осознал Этельред, Эдвард использует действия сына короля для своей мести. Он теперь отовсюду ощущал исходящую от своего брата угрозу, такую же зловещую, как тишина перед раскатом грома, и Этельред собрался с духом перед ее лицом. Наконец он понял, словно кто-то шепнул ему на ухо, чего от него хотел его брат в качестве искупления за его грех. Но это была слишком большая жертва. Даже бесчеловечная мстительность Эдварда не заставит его это сделать.

Этельред резко поднялся на ноги и, возвысив голос так, чтобы его было слышно во всех углах зала, ответил на вызов Этельстана:

— Я не пошлю своих сыновей или сыновей других мужей на столь рискованное и необдуманное задание. Его опасности во много раз превышают возможные выгоды, и оно не стоит рассмотрения ни сейчас, ни потом. — Он вперил в Этельстана надменный взор, не допускающий возражений. — Больше говорить тут не о чем.

Этельред сошел с помоста, отчаянно желая избежать любопытных взглядов и стряхнуть с себя вдруг охвативший его озноб. Даже не глядя, он знал, что тень потянулась за ним следом. Эдвард не сжалится над ним, но, Бог свидетель, выкуп, который требует его брат, слишком велик. Он его не заплатит, пусть проклятая тень брата делает все, что ей угодно.

Ошеломленный Этельстан глядел в спину уходящему отцу. Король не пожелал выслушать взвешенные доводы, а с презрением отверг его предложение.

И тогда он спросил он себя: а могло ли быть иначе? Отец всегда пренебрегал его советами. Даже пожалованный ему королем меч Оффы был только лишь попыткой успокоить его, будто он хнычущий младенец, которого можно отвлечь игрушкой.

Отвернувшись от пустого трона, он стал протискиваться сквозь толпу в зале, а Экберт с Эдмундом пошли за ним следом.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Экберт.

— Теперь, когда король унизил меня перед всем своим двором? — ответил он вопросом. — Собираюсь уехать, конечно же. Какой у меня еще есть выбор?

Экберт быстро обогнал Этельстана, встав на его пути.

— Ты не можешь покинуть двор без его разрешения! — возразил он.

— А вот и поглядим, — сказал Этельстан, оттолкнув брата в сторону.

— Ты ведь не собираешься сжечь флот датчан в одиночку.

Это сказал Эдмунд. Этельстан хохотнул.

— Без указа с печатью короля я не властен мобилизовать флот. Нет, кораблям Свена я не представляю угрозы. Я буду ждать вестей о катастрофе в своем поместье в Нортоне.

Его землевладения находились в полудне пути от Эксетера, и если, упаси Бог, датские войска обрушат удар именно туда, он хотя бы сможет увезти Эмму подальше от опасности.

Вдруг его путь снова преградил брат, на этот раз Эдмунд.

— Держись от нее подальше, — сказал он тихим голосом.

Лицо его стало предостерегающе грозным.

— Она не стоит того, чтобы ты из-за нее рисковал собой.

Не было нужды спрашивать, кого он имел в виду. Эдмунд презирал Эмму, и, если бы с ней что-нибудь случилось, он скорее радовался бы, чем скорбел.

В это мгновение Этельстан ощутил, что те слабые оковы, которые сдерживали его ярость — на отца, на датчан, даже на самого Бога, — пали. Он рванулся к горлу Эдмунда, но его руки тут же кто-то схватил сзади.

— Прекрати! — прошипел ему на ухо Экберт. — Мы на твоей стороне, глупец. Ты рискуешь потерей собственности и титулов, если уедешь.

— Если датчане нападут, — возразил Этельстан, стряхивая с себя руки брата, — у короля возникнут значительно более серьезные неприятности, чем сын, пожелавший противостоять врагам вопреки его воле.

Этельстан быстрым шагом покинул своих братьев. Он и так уже потратил драгоценное время, пытаясь убедить отца нанести Вилобородому упреждающий удар. До Иванова дня оставалось меньше недели, и датский флот уже, возможно, готовится пересечь Ла-Манш, поэтому больше времени терять нельзя. До Эксетера он мог добраться за пять дней, если вовсю гнать лошадей. Ощущение нависшей над ними беды было как никогда прежде сильным. Что бы в итоге ни произошло, он должен быть в это время рядом с Эммой или умереть, пытаясь к ней прорваться.