Она заметила, что Эльгива устремила на нее взгляд, полный любопытства. Что она слышала? О чем догадывалась? Вздохнув, Эмма снова обратилась к карте, но в ту же минуту появилась ее служанка, что-то сжимавшая в руках.

— Лорд Этельстан велел мне передать это вам, — сказала девушка. — Он сказал, что вы должны заботиться о его остроте и всегда держать при себе.

Это был вложенный в ножны скрамасакс[14] с рукоятью, сделанной из гладкой выбеленной кости. Взяв его в руки, Эмма выдвинула лезвие из ножен. В отличие от изящного ножа, которым она пользовалась за столом, этот клинок был настоящим оружием, хоть и лишенный украшений, но все равно прекрасный в своей грубой простоте. Широкое тяжелое лезвие, заточенное с одной стороны, сходилось к смертоносному острию. На ножнах не было петли, чтобы привесить его к ремню, и Эмма поняла, что это оружие нужно прятать где-то на себе — засовывать в гетры или вкладывать в голенище сапога.

Она была уверена, что ей он не понадобится. Но она сделает то, о чем ее просил Этельстан, хотя бы только для того, чтобы всегда носить с собой то, что принадлежало ему. «По крайней мере, — невесело подумала она, — никто не сочтет его любовным талисманом».

Глава 20

Июнь 1003 г. Миддлтон, графство Дорсет


Деревушка Миддлтон расположилась среди зеленых склонов невысоких южных холмов между Винчестером и Эксетером. «В самой настоящей, забытой Богом глуши», — подумала Эльгива, стоя рядом с Гроей и глядя вниз на село с дороги, которая вела к поросшей березами вершине возвышающегося над ним холма. С этой высокой точки было видно деревню, монастырь, шатры королевы и более ничего, кроме полей, леса и овец.

Она с отвращением покачала головой.

— Никогда не прощу отцу того, что заставил меня сопровождать королеву в этой отвратительной поездке по ее владениям, — проворчала она. — Он мог бы меня от этого избавить. Я была послушной дочерью и не заслужила такого наказания.

— Потерпите немного, дорогая моя, — проворковала Гроя. — В конце концов вы будете вознаграждены. Каждый шаг приближает вас к короне.

Это стало уже привычным ответом Грои на все, что злило Эльгиву. Но она все же не понимала, каким образом участие в королевской процессии Эммы принесет ей пользу, и сегодня это ей было менее очевидно, чем когда-либо ранее. Раньше процессия хотя бы останавливалась в оживленных ярмарочных городках — Ромси, Уилтоне, Шафтсбери, где было на что взглянуть помимо церкви и монастыря. Миддлтон, между тем, был зеленой пустыней.

Гроя снова двинулась по дороге, поднимающейся по пологому склону, и Эльгива пошла за ней следом, по-прежнему погруженная в свои мысли. Сообщая отцу о том, что королева собирается совершить этот объезд, она молила его найти возможность освободить ее от обязанности ехать вместе с ней. Эльгива утверждала, что, если ее заставят посетить каждую захудалую церковь и монашескую обитель на пути между Винчестером и Эксетером, она попросту сойдет с ума.

Но отец передал ей свое веление сопровождать Эмму и отмечать каждого, представляющего хоть какую-то важность, с кем будет встречаться королева, сообщая их имена его слугам, которые будут тенью следовать за процессией. Таким образом, когда королева со свитой добиралась до конечного пункта дневного пути, Эльгива в сопровождении одной лишь Грои ускользала незамеченной после общей трапезы. Кто-то из подручных отца разыскивал ее в церкви, или на рыночной площади, или у святого источника и внимательно выслушивал все, что она ему говорила.

Однако в последние два дня посланник не появлялся, и сегодня, поскольку здесь не было многолюдного рынка, она не смогла придумать ничего лучшего, чем уйти подальше от шатров в надежде, что приспешник ее отца найдет их.

Ей было невдомек, почему отец проявляет такой острый интерес к действиям Эммы. Ее злило то, что ей приходится выполнять его скучные предписания, даже не зная их цели, тем более что, насколько ей это представлялось, поступки королевы не имели никакой важности.

Эмма, по наблюдениям Эльгивы, в пути разговаривала со своими спутниками, особенно с элдорменом Эльфриком, который вел их процессию. Останавливаясь в церквях, она явно беседовала с Богом, склоняя голову в фарисейских молитвах. Единственным человеком, с которым она совещалась, была настоятельница монастыря в Шафтсбери, где в прошлое воскресенье две женщины провели некоторое время за закрытыми дверями.

Эльгива не могла знать наверняка, что они обсуждали, однако догадывалась, что из рук в руки перешла щедрая сумма денег, поскольку, когда аббатиса прощалась с королевой, на лице ее сияла широкая улыбка.

Эмма, несомненно, пыталась задобрить Бога молитвами и золотом, надеясь, что он заставит ее чрево вновь округлиться. И если королева ожидает, что это произойдет вдали от любовного внимания ее супруга, значит, ее вера и вправду велика.

Они добрались до вершины холма, где на лужайке стояла небольшая часовня, сложенная из серого камня, скрепленного раствором. Из-за нее им навстречу выскользнул мужчина, одетый в темно-зеленый плащ. Солнечный свет пятнами ложился на его подвижную фигуру, пока он к ним приближался. Эльгива его не признала, но он поднял руку, показывая надетый на указательный палец перстень ее отца. Кивнув Грое, которая должна была наблюдать, не появятся ли посторонние, Эльгива обернулась к нарочному.

Лицо мужчины, стоявшего перед ней, было привлекательным — смуглое от солнца, скуластое, с ясными проницательными глазами. Волнистые каштановые волосы были коротко острижены, борода была ухоженной. Под плащом угадывались широкие плечи, но к талии его торс сужался, туго перехваченный широким черным ремнем.

— Вы принесли мне вести от отца? — спросила его Эльгива.

— Он передает вам привет, миледи. Он надеется, что вы отслужите мессу за его здравие у гробницы святого Эдварда и что вы еще не сошли с ума от молитв.

Эльгива фыркнула от такой шутки отца.

— И это все, что вы мне должны сказать? Вы хотя бы расскажите мне, где он находится!

Незнакомец пожал плечами.

— Когда я разговаривал с ним в последний раз, он был в Винчестере с королем, но это было несколько дней тому назад.

Нахмурив лоб, Эльгива задумалась о том, что мог замышлять ее отец. Собирался ли он предпринять какие-либо действия против королевы или просто желал знать, с кем она встречается и кто на нее оказывает влияние?

Она вздохнула, все еще раздражаясь на своего отца, и стала разглядывать стоящего перед ней мужчину. Он отличался от остальных нарочных, посланных ее отцом. То были обычные слуги, едва смеющие поднять голову, чтобы взглянуть на нее. Этот же смотрел на нее ленивым взглядом, а его губы искривила самодовольная усмешка. По ее представлению, он был ненамного старше ее самой, и она считала его слишком молодым для того, чтобы иметь столь высокое мнение о себе.

— Как вас зовут, молодой человек? — поинтересовалась она.

— Элрик, миледи. Мои землевладения находятся в Западной Мерсии, и ваш отец и братья хорошо меня знают.

Значит, он был человеком, занимающим определенное положение. Она смотрела, как он слегка поклонился ей, не сводя с нее взгляда, будто считал себя ей ровней. Воистину, он был дерзок. Тем не менее он ей нравился. Он самоуверен, а для привлекательного мужчины это не такая уж плохая черта.

— У меня мало новостей для вас, — сказала она.

— Ваш отец хочет знать все о повседневном распорядке королевы, — подсказал он ей.

Эльгива недоверчиво приподняла бровь.

— А вы запомните все, что я вам расскажу? — спросила она.

— С большим удовольствием, миледи, — сказал он медоточивым голосом.

«Поет соловьем», — подумала Эльгива. Элрик окинул ее оценивающим взглядом, а она, проскользнув мимо него, пошла к деревьям, чтобы он не заметил, какое удовольствие ей доставил его жадный взгляд.

— Ну, ладно, — начала она, стараясь отогнать от себя мысли о нем и сосредоточиться. — Каждое утро начинается с омовения сразу же после рассвета, после чего следуют молитва и завтрак. К тому времени, когда королева готова продолжить путь, шатры уже разобраны и их везут к месту следующей остановки. По большей части мы едем небыстрым шагом, но вперед высылают курьеров, и они в каждом городе, через который будет проезжать королева, объявляют о ее скором прибытии.

Пока она описывала их распорядок, ее вдруг осенила мысль, что именно Эмма получает в ходе своей процессии. Она обращает на свою сторону народ Англии! В каждом селе и каждом городке она осыпает встречающие ее толпы зевак монетами, выкрикивая им приветствия. И это глупое простонародье, черт бы его побрал, наверное, боготворит ее за это! С какой бы подозрительностью они ни относились к Этельреду, свою молодую и красивую королеву они будут любить.

Эльгива остановилась и, закрыв глаза, стала вспоминать прибытие Эммы в Миддлтон и радостные возгласы толпы. Она почувствовала, что Элрик подошел к ней сзади, хотя и не прикоснулся. По крайней мере, он не настолько нагл.

— Скажите моему отцу, — резко заговорила она, — что, по-моему, королева сделала щедрый дар монастырю в Шафтсбери. Скажите ему, что ее любят не только монашки, но и горожане, встречающие ее. Скажите ему, чтобы он был осторожен, если он что-то замышляет против королевы. Вы сможете это все запомнить?

— Да, миледи.

Он едва прошептал это, поскольку сейчас его рот был возле ее уха. У Эльгивы перехватило дыхание от его близости, затем она, обернувшись, протянула руку, показывая этим, что разговор окончен. Но ладонь Эльгивы дрожала, когда он, сжав ее, поднес к своим губам, еще раз окинув девушку взглядом.

Поцеловав ее перстень, он повернул ее руку ладонью вверх и запечатлел на ней долгий поцелуй, который обжег Эльгиву, словно раскаленное железо. Через мгновение он уже уходил прочь, и его плащ растворился в зелени кустарника позади лужайки. Она с минуту постояла, пытаясь отдышаться и успокоить сердцебиение.