Жюльетта Бенцони - Короли и королевы. Трагедии любви

Душевная боль, которую испытывал юноша, была столь жестока и мучительна, что он забывал о своей исхлестанной и посыпанной солью спине. Горло его сжималось от бессильного гнева. Этой ночью он сойдет с ума, он был уверен в этом. Каждое мгновение перед его глазами будет стоять сцена, которая разыграется вскоре во дворце Атиллы.

Когда он поднял глаза, то увидел, что, почуяв запах крови от множества забитых животных, над лагерем принялись кружить ненасытные стервятники. Точно так же они будут парить над его трупом, когда его бросят им после казни. Но эта мысль не наполнила его ужасом, он сожалел лишь о том, что ему оставалось жить еще довольно долго. А потом должно наступить избавление, и, оставив измученное тело, он войдет свободным в рай воителей.

Но месть Атиллы не кончилась на этом. Он прекрасно знал, что следующая ночь будет страшнее для пленника, чем все палачи вместе взятые. Бесконечная ночь отчаяния… Что-то теплое и влажное почувствовал вдруг Казар на своих щеках, он провел рукой по ним – то были слезы, он впервые плакал…

Огромное, устланное медвежьими шкурами, ложе занимало почти все пространство круглой спальни. Туда и привели Ильдико мужчины после ритуального посвящения и таинственных заклинаний шаманов. В спальне были еще два предмета: китайская печурка в форме дракона, в которой тлели угли, и маленький стол, на который рабыня поставила украденный из какой-то церкви кубок из чеканного золота и кувшин с вином. Деревянные стены были покрыты войлоком и разукрашенными щитами. На них прибиты шлемы самой причудливой формы, которые принадлежали германцам, но совсем не было оружия, ибо и во время любовных ласк Атилла оставался подозрительным и осторожным. Но Ильдико ничего этого не заметила. Все ее внимание было сосредоточено на кувшине с вином и кубке из золота. Она дрожала как осиновый лист и еще не отважилась достать шелковый мешочек, как вдруг ей представилось, как Казара ведут на казнь. Если не умрет Атилла, то рано утром умрет Казар. Надо действовать быстрее.

Она нащупала под поясом мешочек, достала, открыла его и, затаив дыхание, высыпала содержимое в кувшин. Это был белый порошок, который быстро поглотила темная влага, и вскоре его уже не было видно. Тем не менее девушка немного встряхнула кувшин и неуверенной рукой вновь поставила его на стол. Она сделала это вовремя. Снаружи послышались тяжелые, едва приглушаемые ковром, шаги. Завеса поднялась…

Человек, которого все называли Бичом Божьим, был пьян. Это было заметно по его налившимся кровью глазам и покрасневшему лицу. Но он не шатался, движения его были точны и уверенны. Он вдоволь насытился на свадебном пиру и рыгнул, подойдя к с ног до головы закутанной в синее покрывало девушке. Ужас, который можно было прочесть в ее ясных голубых глазах, заставил его расхохотаться.

– Иди сюда… я говорил тебе, что желаю видеть тебя покорной и согласной на все.

Она подходила к нему медленно, сжав губы, чтобы не разрыдаться. Рука монгола по привычке потянулась к кувшину с вином. Он схватил его и наполнил до краев кубок, но тут же поставил его обратно, подскочил к девушке, обнял и подмял под себя. Ильдико почувствовала тошнотворный запах вина и пота, и ей пришлось сдержать себя, чтобы не закричать от отвращения. Его жирные губы целовали ее шею и ключицы, в то время как сильная рука раздирала покрывало и тунику. Ильдико закрыла глаза и вздохнула, она так надеялась, что он прежде выпьет и она будет избавлена от всего этого…

– Ты делаешь мне больно, – простонала она.

Он стонал от звериного удовольствия и прижимал девушку все крепче к себе, потом легко поднял ее и бросил на шкуры своего ложа, где она осталась лежать неподвижно, прикрытая лишь водопадом своих светлых, длинных волос. Некоторое время он смотрел на нее, затем принялся раздеваться, не отводя от нее глаз.

– Я хочу пить, – прошептала она в отчаянии. – Дай мне немного вина.

«Лучше умереть сейчас, чем отдаться ему», – подумала девушка.

Атилла расхохотался.

– Я тоже хочу пить, но еще больше мне хочется тебя, выпьем вместе… после…

Еще смеясь, он медленно подошел к ложу. И тогда произошло нечто неожиданное, он уже протянул руки к женщине, которая белела на темных шкурах, но вдруг оцепенел. Глаза его сделались странно неподвижными. Она смотрела на его мощную фигуру, стоящую над ней, и видела, как сведенные судорогой руки медленно ослабевали. Вдруг он рухнул наземь и кровь хлынула у него изо рта.

С криком ужаса бросилась Ильдико в другой конец спальни и замерла там. Атилла не двигался. Глаза его были широко раскрыты, а кровь продолжала струиться.

Трясущимися руками она коснулась его плеча, потрясла его, но он даже не шелохнулся. Она не могла понять, почему он умер, так и не отведав ни капли отравленного вина.

Утром слуги, не слышавшие ни звука из спальных покоев, в беспокойстве открыли дверь и в ужасе отпрянули назад. На полу неподвижно лежал обнаженный Атилла, широко раскинув руки. Большая лужа крови была под ним. В углу, на корточках, сидела дрожащая Ильдико, волосы ее были прикрыты разодранным покрывалом, взгляд прикован к трупу, бессвязные слова срывались с губ.

Когда палачи пришли за Казаром в тюрьму, они обнаружили его труп. Юноша не вынес завершения своей любви и изощренных пыток Атиллы – зубами он перекусил себе вены.

Похороны завоевателя, сопровождаемые торжественным ритуалом, состоялись через несколько дней. Он был похоронен в долине Дуная, в кургане, сложенном из камней и земли. Его похоронили, обратив взором к закату. Вместе с ним положили его оружие и сокровища, там же были похоронены его кони и верные слуги, удавленные на могиле. Некоторые жены последовали за своим повелителем, и среди них была золотоволосая Ильдико, лишившаяся разума. Когда жертвенный нож жреца коснулся ее горла, она рассмеялась. Окрашенное кровью солнце заходило над могильным курганом. В честь умерших в долине разыгрывались причудливые состязания монгольских наездников…

В июньское утро 565 года двери баптистерия в Суасоне были широко распахнуты, крышка купели поднята, а все святыни освещены целым лесом длинных желтых свечей. Уже отзвенели радостные церковные колокола, созывавшие прихожан и добрый люд на королевские крестины.

В отсутствие супруга, короля Гильпериха, который отправился на войну с саксами, королева Аудовера родила дочь, которая в этот день должна была быть наречена Хильдевинтой.

Любопытствующий народ уже стекался к церкви. Но королева во дворце пребывала в смятении. Как раз когда она собиралась направиться в церковь, пришла весть что крестная мать, сестра короля, из-за недуга не сможет присутствовать на празднестве. Королева не знала, что делать: епископ ждал, но не нашлось никого, кто мог бы стать достойной крестной матерью для королевского чада.

Когда она надевала украшения, все еще лихорадочно отыскивая решение, вошла служанка с длинным, вышитым серебром покрывалом, которым на людях полагалось покрывать корону. Несмотря на свое низкое положение, эта девушка производила впечатление – мужчины во дворце заглядывались на нее, а молва о ее красоте распространилась по всему королевству. И хотя ей было всего восемнадцать, у нее было развитое тело зрелой женщины. Ее большие темные глаза на красиво очерченном лице прелестно сочетались со светлой кожей и золотистыми волосами, которые двумя тяжелыми косами спускались на одеяние цвета шафрана. Каждая черта характера, носила признаки франкского происхождения: она была сама хитрость и надменность. Имя ее было Фредигунда.

Пока она приближалась к королеве, на ее лице появилась нежная, скромная улыбка, а вручив ей покрывало, она потупила взор и прошептала:

– Я знаю, чем ты обеспокоена, госпожа, и сердце твоей служанки страдает вместе с тобой. Но почему ты заботишься о крестной матери? Позволишь ли ты простой девушке дать тебе совет?

– Совет? Конечно, я охотно выслушаю! И если он хорош, я щедро одарю тебя и… буду навеки благодарна.

– Это слишком много. То, что я могу оказать тебе услугу, – вот лучшая награда для меня. Я хотела лишь сказать, что тебе не нужно тревожиться о крестной матери. Ни одна госпожа при дворе не может равняться с тобой ни по положению, ни по происхождению. Кому же тогда держать маленькую Хильдевинту над святой купелью, как не тебе? Почему бы тебе самой не стать ее крестной матерью? Это было бы самым простым…

– Ах, ну конечно! Действительно, это было бы самым простым крещением! Спасибо, дитя мое, я этого тебе не забуду, возьми пока это.

И она протянула ей пряжку из чеканного золота. Фредигунда отступила назад и низко поклонилась, чтобы королева не заметила торжествующей усмешки, которую она не в силах была сдержать. Простосердечная королева усмотрела в ее поступке лишь услугу преданной, любящей служанки. Она и не догадывалась о коварстве, которое скрывалось за этим.

Некоторое время спустя королева со свитой придворных покинула дворец. Держа на руках маленькую принцессу, она отправилась во главе торжественной процессии в церковь.

Фредигунда наблюдала за ней из окна дворца до тех пор, пока та не скрылась из виду. Тогда она прошептала сквозь зубы:

– Недолго тебе оставаться королевой, бедная дурочка. То, что ты сегодня сделала по моему совету, навеки отвратит от тебя твоего повелителя.[8]

Затем, довольная и полная честолюбивых замыслов, она вернулась к обязанностям служанки.

Через месяц король Гильперих под звуки рогов и труб вернулся в свой славный город Суасон. На тяжелом сером коне он проезжал мимо каменных строений, которые возникли еще во времена Рима. На пути его стояли девушки в белых одеяниях, с золотистыми косами, они приветствовали его и бросали цветы под копыта лошади.

Гильперих тоже был красив типично франкской красотой. У него были длинные русые волосы, короткая бородка, но длинные усы, которые свисали по углам резко очерченного рта. Его светло-серые глаза казались хитрыми и в то же время говорили о свирепости. Это подтверждали и черты лица: в них проглядывали жестокость и алчность.