— Да, — сказала она, загораживая рот руками.

Он не обвинял ее.

— Хорошо, я очень рад, что приехал к тебе. Сейчас Истерли напоминает мне петлю, затягивающуюся вокруг моей шеи.

Лиззи потерла глаза, а потом опустила руки.

— Знаешь, я до сих не могу поверить, что Розалинда умерла.

— Это ужасно, — он откинулся на стуле, соглашаясь сменить тему разговора. — Особенно, рискнуть пойти на это. Ты помнишь Митча Рэмси, шерифа? Он позвонил мне по дороге сюда. Патологоанатом сказал, что смерть наступила из-за бологолова.

— Цикута? (наркотик или яд из болиголова, называется цикута, Сократ выпил цикуту, прим. пер.)

— Ее лицо..., — он показал на свое. — Что за ужасная улыбка была у нее на лице? Видно это результат паралича лицевых мышц, такие случаи описаны при таком количестве яда. Скажу тебе прямо, в ближайшее время я вред ли забуду выражение ее лица.

— Неужели ее убили?

— Полиция так не думает. Нужна большая доза болиголова, чтобы такое случилось, скорее всего она сама это сделала. Плюс ее Nikes были из новой коллекции и на подошве обнаружена трава.

— Nikes? Она никогда не носила ничего, кроме туфель.

— Точно, но она была в этих кроссовках, которые купила видно, чтобы гулять. Митч сказал, что еще при римлянах люди использовали яды, а затем ходили пешком, чтобы заставить его быстрее действовать. И это опять же указывает на то, что она сама это совершила.

— Какой... ужас.

— Вопрос в том, зачем... и к сожалению, мы теперь знаем ответ на этот вопрос.

— Что ты собираешься делать?

Он некоторое время молчал, потом поднял на нее глаза.

— Для начала, думаю отвести тебя наверх.

Лиззи снова покраснела.

— И что ты собираешься делать со мной на втором этаже?

— Помочь тебя разложить вещи в шкафу.

Она начала смеяться.

— К сожалению, вынуждена тебя разочаровать, но я уже это сделала.

—Застелить твою кровать?

— Прости, тоже.

— Черт побери, твое трудолюбие. Заштопать твои носки? Неужели у тебя нет никаких пуговиц, которые нужно пришить?

— Ты говоришь так, словно умеешь обращаться с ниткой и иголкой?

— Я быстро учусь. Так что... пойдешь со мной пришивать пуговицы?

— Боюсь, ничего подобного мне делать не нужно.

— Я мог бы помочь тебе с чем-то еще? — спросил он низким голосом. — Успокоить боль, или огонь унять своими губами.

Лиззи закрыла глаза, и покачалась на стуле.

— Боже...

— Постой, у меня идея. Давай-ка я отведу тебя на второй этаж, мы устроим беспорядок у тебя на постели… а потом сможем ее перестелить заново.

Когда она наконец взглянула на него, ее глаза светились возбуждением.

— Знаешь... это идеальный план.

— Мне нравится, когда мы оба на одной волне.

Они вместе встали, и прежде, чем она успела его остановить, он подхватил ее на руки.

— Что ты делаешь? — она слегка стукнула его в грудь, начиная смеяться. — Лейн!

— А на что это похоже? — он направился из кухни. — Я несу тебя наверх.

— Подожди. Постой, я слишком тяжелая.

— О, не говори глупостей.

— Нет, я на самом деле… я не отношусь к тем маленьким изящным женщинам.

— Точно. Ты настоящая женщина, — он поднимался по лестнице наверх. — Именно это и привлекает настоящих мужчин. Поверь мне.

Она положила голову ему на плечо, и он почувствовал, что она с нежностью смотрит на него, а он подумал, чем занималась Шанталь с его отцом. Или, по крайней мере, она так говорила.

Лиззи же никогда его не предавала. Не в мыслях, не в действиях.

Она не была такой беспринципной и жесткой, как его жена.

И это делало ее настоящей женщиной в его глазах, а не то, что она весела сто фунтов и была слишком общительной.

— Нет, ты не должна ничего говорить, — пробормотал он, поскрипывая старыми ступенями.

— Говорить что?

— Ничего не значащего. Знаю, ты хочешь видеть во мне только друга, и я уважаю твое мнение. Но тебе стоит понять один нюанс.

— Какой? — выдохнула она.

Он понизил голос.

— Я готов быть очень терпеливым, когда дело касается тебя. Я буду соблазнять тебя столько, сколько потребуется времени, оставляя тебе твое собственное пространство, если для тебя это необходимо, или же следовать за тобой по попятам, словно солнечный лучик у тебя на плече, если ты мне позволишь, — он не отрываясь смотрел на нее. — Однажды уже я потерял свой шанс, Лиззи Кинг… теперь этого не повторится.


27.

Эдвард сидел в кресле, плывя в алкогольном облаке, его тело слишком затекло, но на самом деле, мысленно он готов был принять гостью, представляя себя сильным и гибким. Он воображал себя, легко поднимающимся на ноги, без задней мысли передвигающимся в любом направлении, ему требуется лишь мимолетное желание и мышцы бедер, просто счастливы осуществить движения легко работая.

Он был еще недостаточно пьян, чтобы попробовать осуществить такое, однако…

Стук в дверь, заставил его вернуться в действительность.

Ну, хорошо, хорошо. Учитывая, что он еще не был готов попробовать осуществить свое воображаемое вертикальное движение, но, по крайней мере, прибытие кого-то представляло еще одну альтернативную реальность, в которой он несомненно мог принять участие.

И он не собирался этого отрицать.

С ворчанием, он попытался выпрямиться и привстать. Но этого у него особенно не получилось, и он почувствовал себя от этого плохо. Джентльмен всегда должен с уважением относиться к представительницам прекрасного пола, и ему плевать, что его гостья была проституткой… женщина заслуживает уважения.

 — Войдите, — крикнул он, с трудом выговаривая слова. — Войди...

Дверь медленно открылась... и на крыльце прямо под фонарем… сердце Эдварда остановилось. А потом начало биться сильнее.

— Ему удалось, — выдохнул он. — Наконец-то, Бу удалось все сделать правильно.

Женщина моргнула.

— Прости? — низким голосом спросила она. — Что ты сказал?

«Голос тот же. Как им удалось подобрать такой же голос?»

— Заходите, — махнул он свободной рукой, в другой держа стакан. — Пожалуйста.

«И не надо бояться», — подумал он про себя.

В конце концов, в своем нынешнем состоянии, он сидел в темноте, тусклый свет освещал только бесчисленные трофеи на полках, оставляя его в тени. Это было сделано естественно специально. Ему не нравилось видеть себя... и у него не было никаких причин, показывать себя во всей красе шлюхе.

— Эдвард? — спросила она.

Находясь в пьяной дымке, он закрыл глаза, мысленно прихрамывая и очень осторожно ступая на очень зыбкую почву.

— Твой голос... такой красивый, как я и помню.

Последний раз он разговаривал с Саттон Смайт еще до своей поездки в Южную Америку, когда он вернулся, то был не в состоянии слушать ее голосовую почту.

Потом дошел до точки и выбросил свой телефон, со всеми контактами.

— О, Эдвард...

В голосе послышалась страдание, словно эта женщина заглядывала ему в душу, обнаружив его собственный клубок из мук и страданий, который он носил в себе с того момента, как ему сказали, что он будет жить.

И на самом деле ее голос был очень похож на голос Саттон. Самое смешно, что в плену, когда он три раза за восемь дней терял сознание, он вспоминал ее. Каждый раз, когда впадал в беспамятное состояние, последнее о ком думал — Саттон, чей образ он рисовал в своем воображении, печалясь и оплакивая. Ни о своей семье. Ни о своем любимом деле. Ни о доме, в котором вырос, ни о наследстве компании, ни о всех тех вещах, которые так и не сделал.

Он вспоминал только Саттон Смайт.

А в третий раз? Когда он был не в состоянии уже видеть, когда он не мог уже говорить, потому что брызгал слюной и кровью, когда пытки доводили до такого состояния, где его жизнь представлялась карой и он стал молиться, получить освобождение, умерев...

Саттон Смайт опять была единственная о ком он думал.

— Эдвард.

— Нет, — он поднял руку. — Ничего не говори.

У нее и так все очень хорошо получалось. Он не хотел, чтобы женщина совершила какой-нибудь промах, и все разрушила.

— Иди сюда, — прошептал он. — Я хочу дотронуться до тебя.

Открыв глаза, он следил, как она приближалась к нему. О, какое прекрасное серебряно-дымчатое платье до пола, довольно красивые драгоценности сверкали в тусклом свете. И у нее тоже был маленький клатч, такой же как у Саттон, которые она всегда брала с собой на официальные мероприятия, маленький прямоугольный, обтянутый шелком, подобранный к оттенку платья, она часто говорила: «близняшки» или же «как в пятидесятых».

— Эдвард?

Послышалось смятение и тоска в ее голосе, когда она произнесла его имя.

— Прошу тебя, — с мольбой произнес он. — Просто... молчи. Я хочу всего лишь прикоснуться к тебе. Пожалуйста.

Она подрагивала перед ним, и он словно попал в другую реальность, и решил позволить себе окунуться в свою фантазию, представив, что это настоящая Саттон, которая пришла к нему, и они могут, наконец, быть вместе.

Хоть он и был полностью разрушен.

От одного этого он готов был расплакаться. Но это чувство длилось не долго... потому что она споткнулась на пути и у нее расширились глаза.

Она увидела его лицо.

— Не смотри с таким ужасом, — произнес он. — Я знаю, что не такой, как раньше, поэтому и свет приглушен.