Фон Фельтхайм попросил разрешения самому выступить в роли защитника, и суду была представлена запутанная история шантажа и политического заговора. Мэтью затаил дыхание, когда прочитал признание фон Фельтхайма, что он познакомился с Барни Барнато в курительной комнате отеля «Метрополь» летом 1896 года через одного общего знакомого, и, облегченно вздохнул, прочитав, что фон Фельтхайм отказался назвать имя этого знакомого, и тот не был вызван в суд.

Большинство лондонских знакомых Мэтью восприняли рассказ о намерении Барнато добиться свержения режима Крюгера как глупый вымысел и отказались поверить в то, что фон Фельтхайм пытался получить обещанные деньги с Джоэла и рассвирепел, когда деньги не поступили. Жюри присяжных в Трансваале, однако, с удовольствием приняло эту версию. Всего за три минуты они признали фон Фельтхайма невиновным, но президент Крюгер велел депортировать его из страны, как опасного для республики человека.

Наконец, Мэтью ничего не угрожало, но он еще долго не мог спокойно говорить о смерти Барни, убийстве Джоэла, свободных местах в совете директоров и своем положении в компании, которое несомненно укрепилось после двух преждевременных смертей. И все потому, что Коннор предложил ему приманку под названием «политический заговор», а Барнато и Джоэл оказались замешанными в дела правительства Трансвааля. Теперь больше, чем когда-либо, Мэтью был намерен избегать подобных ловушек.

К несчастью, княгиня выбрала именно это время, чтобы усилить свое влияние в правительственных кругах Англии, и хуже того — рассчитывала, что Мэтью поможет ей.


— Где ты был вчера вечером?

Мэтью с шумом захлопнул дверь библиотеки и решительно начал снимать перчатки. Пожалуй, ему уже не удастся попасть в свой офис.

— Отсутствовал, — кратко ответил он.

— Отсуствовал? Отсутствовал? Я пригласила тебя на обед.

— Поправка. Ты потребовала моего присутствия на обеде. Тебе пора бы понять, что такое отношение ко мне весьма неразумно.

— Ты поставил меня в неловкое положение, — возмущалась Катарина. — Я пригласила очень влиятельных людей — двух министров, редактора «Таймс» и нескольких высокопоставленных чиновников из Министерства по делам колоний. Я рассчитывала, что ты тоже будешь!

— Если тебе нужна другая причина моего отсутствия, сейчас ты ее получишь, — сказал Мэтью, усаживаясь за стол и доставая чековую книжку, чтобы выписать Джулии чек на 100 фунтов. — Ты знаешь, насколько я ненавижу твои политические сборища. Я ненавижу то, как ты интригуешь и ввязываешься в политику. Я запретил тебе заниматься этим в моем доме, и хотя не могу помешать тебе продолжать эти дела в твоем собственном, но в моей власти, черт возьми, прекратить оплачивать твои счета.

Катарина побледнела.

— Ты этого не можешь сделать!

— Не смей говорить мне слово «не могу». Для меня оно не существует. — Он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее. — К этому давно идет дело, Катарина, так что не стоит делать испуганный вид. Я неоднократно предупреждал тебя, что не буду финансировать твои чрезмерные амбиции.

— Но у меня есть срочные счета.

— Месяц назад я дал тебе чек, которого благоразумной женщине хватило бы на год.

— Я не благоразумная. Я — королевских кровей, — бросила она.

— Скорее нищенка, чем принцесса, — язвительно сказал он.

— Мэтью, ты должен мне помочь. Я думала, ты меня любишь!

— Тебе отлично известно, что любовь не имеет общего с нашими отношениями. — Мэтью не спеша встал и саркастически усмехнулся. — Ты перешла черту, Катарина. Когда пятнадцать месяцев назад ты стала моей любовницей, я хотел видеть тебя у себя в постели, а не у себя на шее.

— Как ты смеешь называть меня своей любовницей? Ты забыл, кто я!

— Как можно об этом забыть, — парировал он. — Если ты так стыдишься этого определения, то почему весь Лондон знает об этом? Ведь это не я растрезвонил всем о своей победе. Это ты похвалилась нашими отношениями, чтобы придать себе больше веса в обществе и получить кредит у всех, у кого только можно.

Чековая книжка по-прежнему лежала на столе. Мэтью быстро оторвал чек для Джулии, выписал другой и подал его Катарине.

— Вот держите, княгиня. Это мой последний вклад в бездонную яму вашего расточительства и чрезмерного честолюбия.

Катарина хотела разорвать оскорбительный листок бумаги в мелкие клочья и бросить их в его насмешливое лицо. Однако, практичная часть ее натуры взяла верх, и княгиня просто спрятала чек в сумочку. Изменив тактику, она наклонилась к нему и подставила ему свои трепещущие губы.

Мэтью откинулся назад.

— Все в порядке, Катарина, тебе нет необходимости отрабатывать эти деньги.

— Ты — дьявол, — прошипела она, — надеюсь, ты попадешь в преисподнюю, где тебе и место.

Он засмеялся, убирая чековую книжку в ящик стола.

— Единственное место, куда я собираюсь пойти, это мой офис. Я и так опоздал на важную встречу. Как всегда, ты злоупотребила моим терпением.

— Но, Мэтью, что мне теперь делать?

— Найди себе другого богатого любовника. Или, — усмехнулся он, — ты всегда можешь продать свой жемчуг.

Силы, казалось, покинули Катарину, и когда за ним закрылась дверь, она упала на стул. Значит, он знал. Он знал, что она не могла продать жемчуг. В течение пятнадцати месяцев она спала с ним, и он все это время знал. Именно так он получил преимущество над ней.

Он также знал, что ей будет нелегко найти другого богатого любовника, во всяком случае, в Лондоне. Слишком многим мужчинам было известно о ее связи с Мэтью. Немногие захотели бы занять место «Алмазного Брайта». Были такие, которые хотели бы переспать с ней, но никто не воспринимал ее серьезно и не стремился к длительным отношениям. Они готовы были использовать ее для своего удовольствия, а потом бросить. Что ждет ее в будущем? Перспектива переходить из рук в руки бесконечной череды мужчин?

Как могла она, думала Катарина, со своим происхождением, красотой и умом дойти до такого?

Но она знала как: это все Мэтью!

Он стащил ее с того места, которое должно было стать вершиной ее успеха, в эту канаву нужды. Ее чувства к нему были странной смесью любви и ненависти. Она ненавидела власть, которой он обладал, и холодный расчет, с которым он использовал ее. И все же она жаждала прикосновения его рук, которые заставляли ее тело пылать.

Катарина встала и решительно расправила плечи. Она еще не потерпела окончательного поражения. Настороженно поглядывая на дверь библиотеки, она подкралась к столу и достала чековую книжку. Вырвав из нее несколько чистых бланков, она спрятала их в сумочку вместе с чеком, который выписал ей Мэтью, и который мог служить полезным образцом его подписи.


Разговор о жемчуге Катарины напомнил Мэтью о его собственной коллекции драгоценностей. В этот вечер у себя в комнате он открыл футляры, вынул бриллианты из выстланных бархатом гнезд, где они лежали со дня смерти Энн. Очень долго он сидел с ожерельем в руке, поворачивая его и так и сяк, и сияние отраженного света слепило ему глаза.

Все это и еще многое другое будет когда-нибудь принадлежать Миранде. Миранде, такой красивой и доброй, на кого он возлагал все свои надежды. Миранде, его единственному ребенку, который должен во всем походить на него, который должен вырасти сильным и умным, чтобы взять в свои руки часть его алмазной империи.

Он подарит ей ожерелье в день ее восемнадцатилетия, решил Мэтью и улыбнулся от удовольствия, предвкушая это событие. Его увлечение алмазами с годами даже усилилось. Камни завораживали его, увлекали в свою голубовато-белую глубину, околдовывали его, подобно сиренам, брали в плен своей поразительной красотой. Но Мэтью верил в чистоту своей страсти к алмазам. Он все еще не догадывался о темном мире, который таился в их огненной глубине, скрытый сиянием их ослепительного света.

Энн могла бы предостеречь его. Она стала бы умолять его не дарить ожерелье Миранде и не взваливать на ее плечи груз заключенного в нем проклятия. Но Энн была мертва, и Миранде предстояло одной встретить несчастья, связанные с ожерельем Брайтов.


Могла бы ее предупредить графиня. Она понимала, какое зло порождали алмазы и желание ими обладать. Но графиня уже не могла помочь ни Миранде, ни Мэтью, потому что она не могла говорить.

Парализованная, она лежала, заключенная в клетку собственной немощной плоти, став живым трупом, потому что тело ее умирало, а разум оставался живым.

Грушевидный алмаз по-прежнему висел у нее на шее, как раньше. Она постоянно думала о нем, и он не давал ей покоя. Она думала о нем, потому что еще до того, как с ней случился последний удар, она завещала его Мэтью.

Графиня любила Мэтью, была на него в обиде и завидовала его женщинам. Становясь старше и все больше страдая от болезней, она постепенно утвердилась в мысли, что этот алмаз был причиной ее несчастий. Поэтому она завещала его Мэтью, зная, что над ним уже тяготеет злой рок, и он уже попал под влияние алмазов, она также была уверена, что он подарит этот камень своей единственной любимой женщине.

Сейчас, когда смерть уже стояла у ее порога, графиня пожалела о своем мстительном поступке. Но она уже ничего не могла изменить. Она не могла ни высказать, ни написать, ни как-то иначе передать свои мысли. Она могла только неподвижно лежать и думать о том ужасном несчастье, которое она навлекла на будущую жену Мэтью.

Глава десятая

Неделю спустя после своего дня рождения Лора сидела одна в кухне маленького домика на Принсес-Террас. Это была худшая неделя в ее жизни, за которую она дошла до полного душевного и физического истощения. Похороны состоялись утром, но она все еще была в черном пальто и шляпке. Лора чувствовала такую усталость, что у нее не было сил поднять руки и расстегнуть одежду. К тому же в доме было очень холодно, потому что у нее не было денег, чтобы купить угля.