В это утро Филип как всегда поплелся на конюшню с отрешенным выражением на бледном лице. Несколько гостей уже собрались на утреннюю прогулку верхом, и кавалькада резво промчалась мимо него. К ужасу Филипа его кузина Джулия остановила лошадь рядом с ним и с презрением посмотрела на сгорбившегося от страха мальчика.

— Распрями спину, Филип! Ты выглядишь просто неприлично. Что наши гости подумают о тебе?

Филип послушно выпрямил спину и, подняв голову, недовольно посмотрел на нее.

— Ну что за выражение! Можно подумать, что ты идешь на экзекуцию, а не на обычный урок верховой езды. Но мы все знаем, какой ты трус.

— Я не трус.

— Трус. Я видела, как ты дрожишь каждый раз, когда подходишь к лошади, — Джулия приблизила своего гунтера к мальчику и довольно рассмеялась, когда Филип в страхе отпрянул. — Вот видишь. Трус!

Слезы навернулись Филипу на глаза.

— Нет! Нет!

— В чем дело? — Мэтью неожиданно появился из-за угла и подошел к ним.

Джулия улыбнулась ему ангельской улыбкой.

— Филипу не нравятся уроки верховой езды. — Она вздохнула. — Меня всегда удивляет, дядя Мэтью, что твой сын так боится лошадей.

Она помчалась за своими спутниками, срезав угол, чтобы догнать их. Отличная наездница, она легко преодолела изгородь. Мэтью с восхищением посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на поникшую фигурку сына. Последние слова Джулии больно задели его, потому что он все еще сомневался в том, кто был отцом Филипа. Он резко обратился к мальчику.

— Ты должен брать пример с кузины Джулии. Она отлично держится в седле.

— Хорошо, сэр.

— Я собрался в Хайклир, но я задержусь на несколько минут и посмотрю твой урок.

Садиться на лошадь само по себе было страшно, а сделать это на глазах отца было для Филипа настоящей пыткой. Все его тело онемело, руки и ноги стали как деревянные и не слушались. Как автомат, он взобрался в седло маленького черного пони и медленно выехал на манеж. Он слепо выполнял команды: рысь, легкий галоп, рысь, шаг, ощущая на себе пристальный взгляд Мэтью. Но впереди ждало самое худшее — прыжки. Уверенный, что он непременно упадет, Филип отчаянно рванулся к низкому барьеру, не рассчитал расстояние и перелетел через голову пони. Подавленный и униженный он неподвижно лежал на земле, когда его тренер с беспокойством склонился над ним. Стараясь сохранить остатки гордости, Филип с трудом поднялся на ноги.

— С ним все в порядке, сэр! — крикнул тренер Мэтью, который даже не тронулся с места.

Филип ясно услышал раздраженное восклицание отца и увидел, как тот сел на свою лошадь и уехал.

Я не трус, отчаянно повторял себе Филип. Не трус! Когда-нибудь я им всем покажу. Всем покажу!

Однако этот случай имел свое положительное завершение. Хотя Филипу пришлось вновь сесть на пони и сделать еще несколько кругов, урок был сокращен. Он с облегчением оставил пони груму, который задумчиво посмотрел на мальчика.

— Вы не очень любите лошадей, мастер[1] Филип?

— Я их ненавижу, — с жаром ответил Филип, — но кажется, я единственный на всем свете их ненавижу.

— Очень многие люди не любят лошадей, — успокоил его юноша, вводя пони в стойло. — Зловредные твари, особенно некоторые из них. Нет, вы не единственный.

Вместо того чтобы вернуться в дом, Филип задержался с располагающим к себе парнем.

— А я думал, что я один такой, — сказал он.

— Мы все не можем любить одно и то же, верно? Все люди разные.

— Я люблю технику, — робко признался Филип, и рассказал своему новому знакомому о Кимберли и машинах в алмазных шахтах. — Я был еще маленький, — сказал он со всей серьезностью своих восьми лет, но я помню, что они мне понравились больше всего на свете.

— Это очень интересно. — Грум расседлал пони и вытер его. — Когда-нибудь, мастер Филип, машины заменят лошадей.

Большие голубые глаза Филипа от удивления стали еще больше.

— Экипажи без лошадей, — продолжал юноша, которого звали Уильям, — это транспорт будущего.

Филип с сомнением посмотрел на него.

— Я видел паровые экипажи, — осторожно заметил он, — но они двигаются так медленно.

Уильям фыркнул.

— Это потому, что закон говорит, что паровым экипажам запрещается двигаться быстрее четырех миль в час в сельской местности и двух — в городе. И что впереди должен идти человек и нести красный флажок. Эти экипажи могли бы ездить гораздо быстрее, если бы им разрешили.

— Я думаю, что это очень глупый закон.

— Есть люди, которые против самодвижущихся экипажей, люди, которые хотят сохранить конный транспорт. Хочу сказать, — и Уильям любовно похлопал пони, — что я сам люблю лошадей, но как говорит мой дядя, надо идти в ногу со временем.

— А ваш дядя много знает о безлошадных экипажах?

— Много? Он водит один такой, — с гордостью сказал Уильям.

— Расскажите мне об этом!

— Сколько вам лет, мастер Филип?

— Восемь.

— Значит, как говорит мой дядя, настоящая история самодвижущихся экипажей началась в тот год, когда вы родились. В 1885 году Карл Бенц сделал в Германии свою первую машину.

— Не в Англии! — разочарованно произнес Филип.

Уильям опять фыркнул.

— Этот закон с красным флажком сдерживает нас. Нет, главные изобретатели работают за границей: Бенц и Даймлер в Германии, Пежо и Панар-Левассор во Франции.

— Интересно, смогу ли я когда-нибудь ездить на машине. — Филип был абсолютно очарован.

— Мой дядя говорит, что когда-нибудь у каждого будет своя собственная машина.

— Вот и нет! Во всяком случае, — грустно сказал Филип, — папа никогда не купит машину. Он не позволяет мне иметь даже велосипед.

— У меня есть велосипед. В мой выходной вы могли бы прийти ко мне и покататься на нем, если захотите.

— В самом деле?

— Мы могли бы разобрать его, а потом снова собрать.

— Это было бы чудесно. — Филип встал, чтобы вернуться в дом. Он протянул Уильяму руку очень официально и по-взрослому. — Большое спасибо.

Уильям пожал протянутую руку и со смешанным чувством симпатии и иронии посмотрел вслед маленькой фигурке, медленно бредущей через конный двор.


Мэтью ехал в Хайклир в скверном настроении. Его вывело из себя отсутствие у Филипа умения держаться в седле, но не только это беспокоило его. Он был утомлен и раздражен своими безуспешными попытками определить своего таинственного противника, и напряженно ожидал следующего удара. Все было бессмысленно. Кто мог настолько ненавидеть его? Мэтью перебрал всех членов семьи, друзей, знакомых, слуг. Никто из них не был его врагом и не мог им быть. В Кимберли он был не слишком популярным в определенных кругах, но никто из этих людей не имел доступа на Парк-Лейн. Кто-то, вероятно, подкупил слугу, чтобы тот подложил карты и украл письмо. Но кто?

В Хайклире Мэтью встретил его племянник, Чарльз. Мэтью нахмурился. Солидный молодой человек, этот Чарльз: крепко сбитый, высокий и широкоплечий, но скучный. Очень скучный. Счастлив, только когда меряет шагами акры земли своих предков.

— Мы что-то редко тебя видим, Чарльз. Ты посетил не более трех балов за этот сезон.

— Мне надо работать.

— Работать? Здесь? Зачем? — Мэтью выпалил эти слова со скоростью ружейных выстрелов, указывая на группу садовников, работающих на клумбах. — А они для чего? И все другие слуги? Ты же пэр Англии. Ты можешь принимать участие в управлении имением, но ты не должен работать.

— Мне нравится работать на земле, — упрямо сказал Чарльз, — к тому же я презираю эти скучные бестолковые сезоны.

— Тем не менее это важный этап выбора невесты. Может быть, пока рановато для тебя, тебе еще только двадцать. Но уже надо приглядываться и отмечать, какие девушки подрастают; может быть, какая и понравится тебе.

— Я не тороплюсь. — Чарльз увидел на террасе силуэты своей бабушки и тетки и невольно перевел взгляд на западное крыло дома, где скрывалась от всех его обезображенная огнем мать. Бесполезно пытаться объяснить дяде Мэтью, что он вряд ли может привести невесту в этот дом.

— Твои финансовые дела не так стабильны, как мне бы хотелось. К сожалению, твой отец промотал целое состояние на свои экстравагантные развлечения. Тебе бы стоило положить глаз на одну из американских наследниц, за которыми дают в приданое кучу денег. К тому же, они несут новую кровь — отличная вещь, свежая струя крови. Слишком много было родственных браков в наших семьях в прошлом.

— Да, дядя.

Чарльз оставил Мэтью возле лестницы на террасу, а сам вернулся в сад. Он не хотел понапрасну тратить время на споры с дядей. Чарльз решил давным-давно, что он женится на ком захочет и когда захочет, а это «когда» означало, что он уже будет достаточно взрослым, чтобы действовать, не спрашивая разрешения опекуна. Чарльз знал, что американская наследница вряд ли подойдет ему. Она, конечно, согласится обменять состояние своего отца на титул и положение в обществе, но ему хотелось иметь жену, которая согласилась бы жить в Хайклире. Будь его воля, он никогда бы не покидал эти места, не выезжал за пределы главных ворот и высоких стен, окружавших имение. Он любил его. Земля, основа имения, была единственной надежной вещью, которую он знал.

Как обычно, разговор с матерью и сестрой показался Мэтью скучным и однообразным. Как обычно, Изабель отказалась встретиться с ним. Как обычно, агент Рейнолдса представил ему полный отчет о делах. Ничего не менялось в Хайклире; один день был полностью похож на другой. Несмотря на семейные проблемы, жизнь продолжалась, как много веков назад, и вероятно, будет продолжаться и дальше — светлая и яркая, основанная на непоколебимой вере людей в себя, свою страну и свою славную империю.