В этом Мэтью не ошибся.

Разлад в доме Брайтов начался с его отъезда. Энн и Корт едва глядели друг на друга; они чувствовали себя виноватыми, порочными и униженными. Они поддались минуткой страсти по разным причинам и разрушили свою искреннюю и прочную дружбу. К тому же им предстояло встретиться с Мэтью, которому, очевидно, было известно о случившемся.

Корт был рад тому, что из какой-то глупой сентиментальности он сохранил старый домик, где они с Мэтью когда-то вместе жили; даже старая убогая мебель стояла по-прежнему, как они ее оставили. Он послал слугу привести дом в порядок и на другой день перебрался туда со всеми пожитками. Переезд не вызвал ни удивления, ни сплетен. В городе не считалось предосудительным, когда состоятельный человек жил в скромных условиях, а то, что из чувства приличия Корт в отсутствии Мэтью покинул его дом, было полностью одобрено.

Когда он переехал, Энн вздохнула с облегчением, но скоро одиночество стало просто невыносимым. У нее не было никого, с кем бы она могла поделиться своими проблемами. Дни складывались в недели, недели в месяцы, и напряжение достигло такой степени, что Энн почти ничего не ела и страдала ужасными головными болями. К моменту возвращения Мэтью, она уже убедилась, что беременна.

Беременность еще не была заметна, а Мэтью не задавал никаких вопросов. Фактически, он почти не разговаривал с ней. Он не упоминал ни о том случае, ни о внезапной перемене места жительства Корта. При посторонних он обращался с ней с предупредительной вежливостью и старался не оставаться с ней наедине. Если у них к обеду не было гостей, Мэтью уходил в клуб. В такие вечера, сидя одна за огромным столом, Энн чувствовала на себе обеспокоенные и сочувственные взгляды слуг, но ни разу не допустила, чтобы маска спокойствия слетела с ее лица. Однако она не могла скрыть фиолетовые тени под глазами, ввалившиеся щеки и исхудавшие руки и плечи.

К Рождеству она была уже на пятом месяце беременности и понимала, что пришло время рассказать обо всем Мэтью. В этот вечер у них были гости, и когда они ушли, Мэтью как обычно повернулся к Энн спиной и направился в свою комнату. Но она окликнула его. Он удивленно посмотрел на нее холодным взглядом и молча вернулся в гостиную, закрыв за собой дверь. Он не сел, а продолжал стоять, ожидая, пока она заговорит.

Энн глубоко вздохнула. Ее сердце учащенно билось, а во рту пересохло. Тот факт, что Мэтью выглядел необыкновенно привлекательным в этот вечер, не облегчал ее задачи произнести то, что она хотела сказать.

Она заметила, что на его сюртуке были те же бриллианты, что и в день их свадьбы.

Много раз Энн репетировала свою речь, но в этот момент она забыла все заготовленные фразы и сказала просто:

— Я жду ребенка.

Мэтью, прищурившись, окинул взглядом ее фигуру.

— Мои поздравления, — холодно сказал он. — Но почему ты говоришь об этом мне? Я думаю, эта новость представляет больший интерес для отца ребенка.

— Я говорю тебе, потому что ты — мой муж, — растерянно сказала Энн.

— Лучше бы ты помнила об этом в других ситуациях.

Энн с достоинством, на какое только была способна в этот момент, подняла голову.

— Я понимаю, что не могу больше оставаться твоей женой и должна покинуть тебя, чтобы родить ребенка в другом месте.

— Ты правильно поняла, что я не потерплю незаконнорожденного под своей крышей, — подтвердил Мэтью. — Однако я не хочу никакого скандала: ты моя жена и останешься моей женой.

— Тогда я не понимаю, чего ты хочешь от меня.

— Все очень просто. Ты уедешь, чтобы тайно родить ребенка. После его рождения ты устроишь так, чтобы о нем заботились, а сама вернешься сюда. Все можно легко организовать. В последнее время у тебя неважный вид, поэтому будет вполне естественно, что ты поедешь на время к морю, чтобы поправить здоровье.

— Что ты имеешь в виду, — дрогнувшим голосом спросила Энн, — говоря, «чтобы о нем заботились»?

— Я думаю, это ясно. В такой ситуации о ребенке должен заботиться его отец.

— Ты хочешь, чтобы я рассталась с моим малышом, — воскликнула Энн. — Чтобы я отдала свою кровь и плоть и никогда больше не виделась с ним?

— Если ты хочешь представить все так трагически, то да, я этого хочу.

Энн почувствовала, что теряет сознание. В ужасе от решения Мэтью, она все же знала, что бессильна помешать ему.

— Я думаю, ты не будешь возражать, если Филип поедет со мной к морю.

— Непременно возьми мальчика с собой, — безразличным тоном произнес Мэтью. — Его будущее мало заботит меня, потому что я думаю, что он мой ребенок не более чем тот, которого ты сейчас носишь.

Холод его слов пронизал Энн; ей показалось, что она оледенела.

— Неужели ты думаешь, что Джон — отец Филипа? — в ужасе воскликнула она. — Нет, Мэтью, Филип — твой сын. Твой! Твой! Джон и я… это было только один раз, Мэтью. Только один раз, потому что ты вконец меня расстроил и я была так несчастна.

— Ты рассчитываешь, что я в это поверю? При всех возможностях для измены, которые у тебя были?

— А чья вина в том, что у нас было слишком много таких возможностей? — не выдержала Энн. — Если бы ты чаще бывал дома и больше уделял мне внимания.

— Не пристало тебе, Энн, обвинять других за слабости собственной плоти. — И Мэтью направился к двери.

— Ты бесчеловечен, — с отчаянием произнесла Энн. — Ты просто бесчеловечен.

Мэтью помедлил у двери.

— Напротив, Энн, — тихо сказал он, — возможно, я гораздо человечнее, чем ты думаешь.


За все эти месяцы Корт ни разу не появился в доме Брайтов. И ни разу не притронулся к спиртному. Получив записку Энн, он забеспокоился, и у него возникло острое желание найти утешение в вине. Однако, он поборол его и предстал перед Энн абсолютно трезвым и серьезным.

Его реакция на известие о ребенке была совсем иной, чем предполагала Энн.

— Ты уверена, что это мой ребенок? — спросил он, и его лицо осветилось радостной улыбкой. — Это самая чудесная новость для меня! — Потом улыбка пропала так же внезапно, как и появилась. — Но похоже тебя это не радует, — заметил он. — Мэтью признает ребенка своим?

Энн покачала головой и объяснила, чего требует от нее Мэтью.

Корт почувствовал, как нарастающее волнение охватывает его. Ему показалось, будто все тропинки, по которым он шел, все сомнения и разочарования прошедших лет вели его к этому моменту.

Он взял руки Энн в свои и крепко сжал их.

— Я возьму ребенка, — сказал он. — Прошу тебя, Энн, позволь мне забрать ребенка! Если я его отец, то это моя обязанность заботиться о нем.

Энн взглянула на его взволнованное лицо, и у нее стало легче на сердце. Страх и горечь от предстоящего расставания с ребенком не уменьшились, но такое решение проблемы, которая терзала ее день и ночь, было настоящим облегчением. Как странно, думала она, видя радость в его глазах, что греховный поступок, принесший ей такое суровое наказание, станет его спасением.

— Ты можешь поехать в Кейптаун, — продолжал Корт, — и снять там дом. Я оплачу все расходы. Попроси Джеймсона рекомендовать тебе хорошего и надежного врача, чтобы ему можно было доверять. Возьми с собой только Филипа и Генриетту; остальных слуг наймешь на месте. Я приеду в Кейптаун в апреле и останусь с тобой до тех пор, пока ребенок не родится.

— Но, Джон, как ты будешь заботиться о ребенке? — удивленно спросила Энн. — Ты не сможешь прятать его в своей хибарке и скрывать от общества Кимберли его существование.

— У меня нет намерения возвращаться в Кимберли, — мягко сказал Корт. — Я увезу ребенка домой, в Америку.


В такой небольшой город, как Кейптаун, женщина такого положения, как Энн, не могла приехать незамеченной. Она послала письмо губернатору, извещая о своем приезде, но с выражением сожаления, что не сможет нанести ему визит или принять у себя до своего полного выздоровления.

Начались бесконечные, однообразные дни, нарушаемые только посещениями врача. Соблюдая приличия, Мэтью проводил ее на поезд в Кимберли, но даже не поговорил с ней, и теперь от него не было ни весточки, ни письма.

Энн писала письма, шила, играла с Филипом и разговаривала с Генриеттой. Обычно она сидела в уединении сада в теплые летние дни; когда ветер дул с юго-востока, он доносил свежий соленый запах моря. Зная, что готовит будущее ее ребенку, она не радовалась его движению в ней и беспокоилась, что ее тоскливое состояние и отсутствие материнского инстинкта могут отрицательно повлиять на неродившегося младенца. Пребывая в одиночестве, она даже удивилась той радости, которая охватила ее, когда наступил апрель, в Кейптаун приехал Корт.

Под покровом темноты он проскользнул в дом, чтобы навестить ее.

— Я знаю, что не должен был приходить, — извинялся он, целуя ей руку и заглядывая в усталое лицо, — но я хотел узнать, как твои дела.

— У меня все в порядке, Джон, и у твоего ребенка тоже. — Она улыбнулась, стараясь выглядеть более оживленной. — Я рада, что ты здесь, мне хочется узнать новости из Кимберли.

— О Мэтью, конечно. Он в порядке. Я, конечно, не говорил с ним наедине, но на людях он всегда держится вежливо и подробно рассказывает о состоянии твоего здоровья.

— Он, как всегда, занят, я думаю.

— Больше чем всегда! Ведутся переговоры, которые могут привести к окончательному объединению всех участков на руднике Де Бирс. Если они пройдут успешно, то Родс, Мэтью и другие обратятся к рудникам Кимберли.

— Надеюсь, Мэтью добьется успеха. Для этого он очень много работал.

— А я надеюсь, — нежно сказал Корт, — что наш ребенок будет добрым и великодушным, как ты. Но я принес тебе хорошую новость. Я нашел кормилицу для нашего малыша.

— О! — Энн закусила губу. От этого расставание с ребенком стало еще ближе, еще неотвратимее.