Ее тон разозлил Мэтью. Ему было жарко, он устал и был очень занят делами, так что у него не было ни времени, ни сил разбираться в семейных драмах.

— Значит, ты очень хочешь вернуться домой?

— Да!

— Тогда поезжай! Я не буду тебе мешать. — Показав, что разговор окончен, он повернулся к двери и крикнул Амосу, своему слуге, чтобы тот уложил его саквояж.

У Энн задрожали губы, когда смысл этих жестоких слов дошел до нее.

— Ты хочешь избавиться от меня! Ну, конечно, тебе совершенно безразлично здесь я или нет, потому что у тебя все равно нет времени для семьи. Ты вполне можешь обойтись без меня.

Мэтью раздраженно поджал губы.

— Я вполне могу обойтись без таких вот сцен, когда мне надо заниматься делами. Однако, я вовсе не собираюсь избавляться от тебя, как ты сказала. Я просто хочу, чтобы ты делала то, что доставило бы тебе радость. Если поездка в Англию послужит этой цели, то поезжай туда. Он пожал плечами и повернулся к Корту, который по-прежнему сидел за столом с неизменным стаканом вина в руке. Однако, на пути Мэтью встала хрупкая фигурка разгневанной Энн, которая уже не могла сдержать свои долго подавляемые эмоции.

— Ты устал от меня! Хотя «устал», вероятно, неподходящее слово, ведь я никогда не была нужна тебе. Ты никогда не любил меня. — В отчаянии Энн начала высказывать не только свои самые глубокие опасения, но и говорить то, во что в глубине души сама не верила. — Я полагаю, у тебя давно есть любовница, поэтому ты так редко бываешь дома и еще реже — в моей постели. Пожалуй, я тоже заведу любовника, тогда ты узнаешь, что такое унижение!

— Дорогая моя Энн, — сказал Мэтью, совершенно потеряв терпение, — непременно заведи любовника. Можешь завести их столько, сколько захочешь! Но помни, что я сказал тебе при первой нашей встрече — моя жена должна вести себя, как леди. — Он обратился к Корту. — Джон, я не знаю, сколько времени я буду отсутствовать, но либо Родс, либо я будем постоянно держать с тобой связь. Пошли Амоса с саквояжем на станцию. — И не сказав больше ни слова, он вышел. Минуту спустя на дорожке послышался топот копыт его лошади.

Энн отчаянно разрыдалась. Корт допил вино и смущенно посмотрел на нее. В его памяти вдруг всплыло лицо Алиды, и когда Энн бросилась к двери, он встал и преградил ей дорогу. Когда-то он позволил Алиде убежать в снега, чтобы одной бороться со своим горем, но теперь он не хотел давать Энн возможность сделать что-нибудь с собой.

— Не уходи! — сказал он. — Я не могу видеть тебя такой несчастной.

Повинуясь внутреннему порыву, он раскрыл объятия, и Энн прильнула к нему, как будто это было для нее самым естественным побуждением. Она спрятала лицо на его широкой груди и плакала, плакала, а Корт прижимал ее к себе, нежно касаясь щекой ее волос.

— Я знаю, что наговорила много глупостей, но он не любит меня, Джон. Никогда не любил.

— Но я люблю тебя, — прошептал Корт. — Я полюбил тебя с первого взгляда. — Он прижал ее к себе так крепко, что Энн стало трудно дышать, и она почувствовала, как громко бьется его сердце. Она не вдумывалась в смысл его слов, а только ощущала исцеляющую теплоту его отношения к ней. Ей нужна была чья-нибудь любовь, а руки Корта были такими надежными и сильными.

Потом его рот нашел ее, и надежность исчезла; и то, что началось как утешение, превратилось в страсть.

Под воздействием вина и ощущения Энн в своих объятиях после стольких лет безнадежного чувства Корт совсем потерял голову. Его поцелуи стали более настойчивыми, а руки более смелыми. Но под его желанием скрывалась нежность, и Энн знала, что одного ее слова, одного движения достаточно, чтобы остановить его. Однако, она не сказала ни слова и не попыталась высвободиться из его объятий. Когда его сильные загорелые руки коснулись ее груди, она поняла, что не испытывает желания, но она хотела оставаться рядом с ним, обрести спокойствие в его близости. Вместо того, чтобы быть охваченной страстью к Корту, она была охвачена ненавистью к Мэтью, страдала от причиненной им боли и искала средство для ответного удара.

Поэтому она не запротестовала, когда Корт подхватил ее на руки и понес по коридору в свою спальню.


Покинув дом, Мэтью несколько минут гнал коня во весь опор. Надо же, любовницы, сердито бормотал он, я был верен ей со дня нашей свадьбы. Потом напряжение и раздражение стали стихать, и он придержал коня и шагом въехал в город.

Страстное возмущение Энн застало его врасплох. Обычно она была спокойной и сдержанной, отлично справлялась со всем — безупречная жена. Может быть, подумал он, он был несколько нетактичным. Ему следовало более дипломатично и мягко сообщить о своем отъезде в Трансвааль.

А вдруг Энн противится его отъезду, потому что без него она будет скучать? А вдруг под холодным гордым внешним видом она скрывает свои чувства к нему? Этого не может быть и все же…

Его лошадь, как будто почувствовав его нерешительность, пошла еще медленнее и наконец остановилась. Мэтью сидел в седле и невидяще смотрел в пространство.

Мэтью не знал, какой должна быть идеальная жена, но он сознавал, что Энн — именно такая жена, какая ему нужна. Он обнаружил, что он восхищается ею и уважает ее, и что даже гордится ею. Он находил ее тело желанным, а ее общество — приятным. Более того, он не хотел потерять ее. Он не пытался разобраться, насколько его чувства близки к любви, но он решил, что они поссорились по глупости, и что он не может ехать в Трансвааль, не помирившись с Энн. И возможно, так он узнает, любит ли она его… хоть немного…

Мэтью повернул коня и помчался домой.

На дорожке он спешился и, бросив поводья конюху, пробежал несколько метров, отделяющих его от двери, и вошел в дом. Сначала он заглянул в гостиную, но она была пуста. Дверь в столовую была распахнута и, услышав там какой-то шорох, он бесшумно пересек коридор и заглянул туда.

Он увидел Энн в объятиях Корта, их губы слились в страстном поцелуе, руки Корта ласкали грудь Энн. Затем, он увидел, как Корт поднял Энн на руки и понес ее через другую дверь в направлении спален.

На мгновение Мэтью, бледный и обескураженный, замер на месте. Потом его глаза злобно сверкнули, и лицо помрачнело; он уже шагнул было вслед за ними, но остановился. Резко повернувшись, он подошел к столу и налил себе полный стакан бренди. Залпом осушив его, он со всего размаха бросил стакан в стену, и он разбился вдребезги так же, как и его брак.

На шум прибежал Амос. Он удивленно посмотрел на осколки, но ничего не спросил.

— Саквояж готов, босс.

— Спасибо. Я сейчас уезжаю. Я полагаю, босс Корт тебе ничего не передавал?

— Нет, босс.

— Видимо, у него не было времени, — криво усмехнулся Мэтью. — Не забудь сказать ему, Амос, что я возвращался. Это очень важно.

Высоко подняв голову и распрямив спину, он вышел из дома, вскочил в седло и, не оглядываясь, помчался прочь.


Когда примерно час спустя Энн и Корт вышли из спальни, они сразу же вернулись в гостиную. Воцарилось неловкое молчание. Они не могли смотреть друг другу в глаза; вина, как невидимый занавес, разделяла их.

Энн позвонила, чтобы принесли чай. Ее уже интересовало, не искала ли ее Генриетта. Слуга принес поднос с чаем, потом принялся сметать с ковра у дальней стены осколки стекла.

— Что здесь произошло? — спросила Энн:

— Не знаю, миледи. Амос велел мне убрать здесь.

— Попроси Амоса прийти сюда.

Но Амос тоже не видел, что произошло.

— Наверное, хозяин что-то разбил, — предположил он.

— Мэтью? Но он ничего не пил перед отъездом.

— Мне кажется, что пил, миледи. Как раз перед тем, как я принес ему саквояж.

Чашка задрожала в руке Энн, и она поспешно поставила ее на стол.

— Амос, я должен был передать тебе поручение относительно саквояжа. Прости, но я совсем об этом забыл, — глухо произнес Корт.

— Не волнуйтесь, босс Корт. Я закончил укладывать вещи до того, как босс Мэтью уехал. Он просил меня передать вам, что он сам возвращался за саквояжем.

Энн встала и не говоря ни слова выбежала из комнаты и заперлась в своей комнате.

Корт остался в гостиной; он не обратил внимания на чай, зато пристально посмотрел на бар с напитками. Он понял, что сегодня он впервые любил Энн и тут же потерял ее навсегда. На мгновение он почувствовал себя в раю, а теперь… Но был ли он в раю? Или все время испытывал чувство вины? И что он помнил после выпитого?

Вино! Проклятая выпивка! Она во всем виновата. Даже сейчас у него болела голова, а во рту был неприятный вкус. Он потерял ее — не только ее тело и смутные мечты о возможном счастье, но и ее дружбу, потому что теперь она возненавидит его за то, что он сделал.

Вино! Он никогда больше не притронется к нему до самой смерти. Корт встал и, стоя почти на том же самом месте, где недавно стоял Мэтью, разбил об стену бутылку вина. Потом еще одну, и еще. И все бутылки бренди тоже.

Грохот был ужасный, беспорядок — отвратительный, запах — тошнотворный. Но это того стоило. По крайней мере, сказал себе Корт, когда имеешь деньги, можешь давать выход своим чувствам так, как тебе нравится!


Энн лежала без сна всю ночь. Она не сомневалась, что Мэтью видел их. Ей было очень неприятно сознавать это, но кроме того ее терзал вопрос, почему он вернулся. А вдруг он возвращался, чтобы попросить прощения за ссору? Она уткнулась пылающим лицом в подушку, как будто хотела стереть надежды, которые пробудила в ней эта мысль. Вдруг другая, более страшная мысль пришла ей в голову. А что если она забеременеет? Мэтью не спал с ней почти два месяца; он сразу поймет, что ребенок не его. Страх закрался ей в сердце. Она прижала руки к груди и напомнила себе, что ей потребовалось шесть лет, чтобы зачать Викторию, и три месяца, чтобы зачать Филипа. Не может быть, чтобы с Кортом все получилось с одного раза. Этого просто не может быть.