В конце концов ее нашел Мэтью. Мэтью и Сэм. Он не мог бы сказать, привел ли его Сэм, или им руководили инстинкт, судьба или сам Господь. Он нашел следы на земле и по ним добрался до того места, где лежала она в теплых снежных объятиях.

Мэтью решил, что он пришел вовремя. Алида была жива; слабое сердцебиение еще прослушивалось. Мэтью попытался разбудить ее, но не смог, а когда стал поднимать ее, она застонала, и он поспешно опустил ее на землю. Было уже темно, и в свете фонаря он увидел, что вновь пошел снег.

Ее стоны стали громче, и по своей наивности Мэтью принял их за хороший знак, решив, что она приходит в себя. Но тут он заметил ее раздувшийся живот и с ужасом, какого не знал раньше, понял, что она производит на свет ребенка — его ребенка.

Чувство стыда и раскаяния, охватившее его, было так велико, что ему пришлось усилием воли взять себя в руки и сосредоточиться, чтобы оказать ей помощь. Он столько раз проявлял равнодушие по отношению к ней, но сейчас он должен был спасти ее. Но как только он приподнял ее юбку, то сразу увидел, что опоздал. Видимо, схватки начались уже давно. Вероятно, именно эта боль заставила ее лечь в снег, так далеко от помощи и тепла.

Мэтью беспомощно смотрел на родившегося ребенка. Это был мальчик, маленький и беленький, но уже мертвый.

Алида только на несколько минут пережила своего сына. Мэтью сидел на снегу, прижимал ее к себе, целовал ее лицо, но все было напрасно. Он так и продолжал сидеть, сжимая ее в объятиях, даже зная, что она уже мертва.

Наконец он встал, положил ребенка на грудь матери и завернул их обоих в одеяло. Он поднял Алиду с залитого кровью снега и, сопровождаемый Сэмом, медленно пошел в ночь.


На следующий день они похоронили Алиду с младенцем возле Марты. Мэтью смотрел в землю, избегая сочувственных взглядов присутствующих. Всю ночь он пил и пил, стараясь забыться, но добился лишь того, что теперь его мучила тошнота и головная боль. На мгновение подняв глаза, он увидел на противоположной стороне могилы Даниэля Стейна и поразился его сходству с Герритом, его отцом. У него была та же приземистая фигура, то же смуглое лицо и темные волосы, а в глазах таилась та же неприязнь. Однако Мэтью не задумался над этим — тогда.

Даниэль с ненавистью смотрел на Мэтью. Ангел смерти, который забрал его отца и Марту, стал воплощенным дьяволом, убившим его сестру. Алида! Она обещала никогда не покидать его, а теперь неподвижно лежит в гробу. В горе и отчаянии, когда привычный мирок рушился вокруг него, Даниэль запомнил только одну фразу, сказанную в тот ужасный день: «Ты не соблаговолишь жениться на простой девушке, как Алида».

Все его личные печали и обиды, вся история его народа, которую он усвоил, слились воедино в непреодолимой ненависти и жажде мести. Для Даниэля Мэтью Брайт стал воплощением английского угнетения бурского народа.

Глава одиннадцатая

В ноябре ограничение на владение участками было отменено, что открыло еще больше возможностей для расширения синдикатов. Мечта об объединении всех шахт уже не казалась неосуществимой.

Казалось, это окончательно наложило печать успеха на все начинания Мэтью, и в новом 1877 году он приготовился отправиться в Лондон. Семь лет назад он покинул Англию зеленым юнцом без гроша в кармане. Теперь он вернется грозным противником, человеком с опытом и со средствами, тем, к чьему мнению прислушиваются и чьего расположения добиваются. Он с нетерпением ждал возможности нанести удар.

Дом был уже готов: одноэтажное здание в сельском стиле, возведенное на окраине города. Построенный из кирпича и окруженный широкой верандой, он создавал приятный оазис прохлады среди пыльных улиц Кимберли. Но пока он стоял пустым на бурой земле, лишенной растительности.

— Ты будешь, конечно, жить с нами, — сказал Мэтью Корту, осматривая вместе с ним готовый дом.

Корт медлил с ответом.

— Миссис Брайт, возможно, не захочет терпеть чужого человека в своем доме, — уклончиво сказал он.

— Для тебя она не будет «миссис Брайт». — Более Мэтью ничего не сказал, и даже когда он уехал в Кейптаун, Корт не имел ни малейшего представления, на ком же он собирается жениться. Главное, что почувствовал Корт, было ощущение покоя, он уже предвкушал несколько спокойных месяцев без все подавляющего присутствия Мэтью.

Сам Мэтью понимал, что только одно живое существо будет скучать без него.

— Я тоже буду скучать по тебе, старина, — тихо сказал он Сэму. Собака почувствовала перемену в доме и в течение нескольких недель не отходила от Мэтью ни на шаг, как будто боялась, что ее бросят. — Я вернусь, как только смогу.

Мэтью усвоил урок своего первого путешествия в Южную Африку. На этот раз он перевел деньги в Лондон через банк, а алмазы спрятал в пояс. Твердые камни впивались в его тело, но синяки и неудобства были лишь малой платой за безопасность его сокровищ.

Только ступив на землю Англии, Мэтью сразу же отправился в «Гаррард», дорогую ювелирную фирму в лондонском Уэст-Энде. Привратник неохотно впустил его, а высокомерный помощник управляющего с презрением посмотрел на его помятый дорожный костюм.

— Чем могу служить, сэр?

— Я хочу заказать из этого ожерелье. — И Мэтью высыпал перед удивленным клерком свои сверкающие камни.

Наступило некоторое замешательство, потом помощник вызвал управляющего. Другой помощник принес Мэтью стул и почтительно поставил позади него, как символ его нового статуса.

— Прекрасные алмазы, — сказал управляющий, рассматривая камни один за другим.

— Это самые лучшие из всех, добытых на моем руднике.

— На вашем руднике?

— На моем алмазном руднике. В Кимберли.

Помощник, который принес стул, теперь вытер его сиденье своим платком, и Мэтью сел.

— Я бы хотел видеть эскиз ожерелья через неделю, — сказал он. — А само ожерелье должно быть готово через месяц.

Ювелир удивленно поднял брови.

— Но камни надо еще огранить и отполировать, — возразил он.

— Все можно успеть, если постараться, — спокойно сказал Мэтью. — Я готов хорошо заплатить за искусную работу и прочие услуги.

— Я должен составить опись камней, — сказал озадаченный ювелир. Но Мэтью достал из кармана листок бумаги.

— Я уже сделал их опись, — сказал он.

— Пройдемте в мой кабинет, сэр. На оформление заказа уйдет некоторое время. Здесь камней гораздо больше, чем на одно ожерелье. Может быть, диадему, сэр, или браслет…

— И кольцо. — Мэтью взял один из алмазов. — Вот этот для кольца.

Прежде чем последовать за управляющим, он задержался в салоне. Мэтью оглядел элегантно обставленное помещение с приглушенным освещением, витрины с золотом и серебром; увидел рубины, бриллианты и жемчуг на сияющем атласе и изумруды, топазы и сапфиры на бархатных подушечках. Красивая, изысканно одетая женщина вошла в салон, в шорохе шелка, окутанная ароматом дорогих духов.

Наступила кульминация всех его ожиданий. Ради этого он до седьмого пота работал в пыли, грязи и жаре Кимберли семь долгих лет. Вот что могут купить деньги. Красоту и власть. Прекрасных женщин, красивую одежду, изысканные драгоценности, самые лучшие дома. И власть — власть над другими людьми. Как изменилось отношение управляющего, когда он увидел камни! И пусть есть люди, которые считают, что счастья не купишь за деньги, но для Мэтью, двадцати семи лет от роду, в полном расцвете силы и здоровья, счастье означало красоту и власть.

Он покинул «Гаррард», договорившись вернуться через неделю и имея в кармане адрес мистера Пула, портного принца Уэльского.

— В этом году брюки носят более широкие, — объяснял ему мистер Пул, снимая мерки для повседневных и вечерних костюмов.

— Мне не нравятся мешковатые брюки.

— Но принц Уэльский ввел эту моду!

— У принца Уэльского полные ноги — у меня нет! Пожалуйста, сшейте к моим костюмам узкие брюки.

Мистер Пул надулся, но спорить не стал. Некоторое время спустя он применил другую тактику.

— Фалды фрака носят в этом году короче. Это вас устраивает, сэр?

Мэтью подумал и кивнул. Ободренный мистер Пул продолжал: — И, конечно, мы не застегиваем сюртук.

— Какая глупость! Я буду застегивать свой.

— Но принц Уэльский…

— У него толстый живот, который застегнутый сюртук не украшает. Я не хочу рабски следовать моде, мистер Пул. И у меня нет намерения кого-то поразить. Будьте любезны сделать так, чтобы я мог застегивать свои сюртуки вот на это. — Он выложил три крупных алмаза и громко рассмеялся, увидев возмущенное выражение на лице портного. — Вы считаете бриллиантовые пуговицы вульгарными! Может быть, на некоторых людях. Но не на мне. Это для фрака, в котором я буду венчаться, мистер Пул. Закажите пуговицы для меня, и я гарантирую, что это будет не последний подобный заказ. Принц Уэльский — не единственный в Англии, кто может быть законодателем мод.

Мэтью никого не известил о своем приезде в Англию и не связывался ни с кем из своих друзей и семьи до тех пор, пока не были готовы его костюмы. Он тихо жил в Лондоне, много гулял по улицам и паркам, вдыхая аромат столицы. Он и не осознавал, как ему не хватало оживления и шума большого города, какой монотонной была его жизнь в Кимберли, каким провинциалом он стал.

Он испытывал странное чувство каждого, кто возвращался из ссылки — ощущение оторванности от своего народа. Он бродил по улицам, отыскивая признаки перемен, и видя, как мало изменились знакомые места, удивлялся, почему он чувствует себя изолированным от своих соотечественников. Он не понимал, что перемены произошли в нем самом, что он развивался в другом направлении и стал отличаться от тех англичан, которые были вокруг него. Он не осознавал, что всегда отличался от них, и именно поэтому покинул Англию. Ирония была в том, что раньше Мэтью всегда хотел быть таким же, как его друзья — жить, как они, тратить деньги, как они, и быть с ними на равных. Он нашел средство сравняться с ними, но в процессе поиска другие условия оказали на него влияние и так изменили, что отдалили от друзей юности еще больше, чем прежде это делала его бедность.