Сделав пару спотыкающихся шагов, он вновь упал на землю. Все бесполезно: он не может идти; тогда он поползет. Очень медленно он пополз вперед и только тут понял, что где-то потерял свой мешок.

Мэтью крепко сжал зубы. Он не сдастся, не умрет. Он не доставит Фредди удовольствия узнать о его смерти и не даст герцогу Десборо возможности навсегда избавиться от него.

— Я им покажу, — шептал он запекшимися губами. — Я еще покажу им всем.

Несколько долгих часов Мэтью в полубессознательном состоянии от жары, голода и жажды дюйм за дюймом полз по вельду. Он не нашел дороги и не видел других путников на горизонте. Что же случилось, подумал он в один из моментов, когда его сознание прояснилось, с целой вереницей людей, направлявшихся к алмазным копям?

Мэтью все больше слабел. Двигаться становилось все труднее, а периоды отдыха становились все длиннее и чаще. Однажды он увидел изогнутую ветку на своем пути и потянулся к ней, в надежде сделать из нее костыль. Но только он протянул руку, как «ветка» задвигалась и уползла в чахлые кусты. Мэтью уткнулся лицом в землю и рассмеялся истерически смехом от боли, гнева, страха и отчаяния.

Змея, без сомнения, была поблизости, но Мэтью был слишком измучен, чтобы думать от этом. Он перевернулся на спину и, подняв глаза к небу, увидел то, чего не видел уже несколько недель. На небе собирались тучи, накапливаясь у горизонта и постепенно закрывая все небо. Они были темно-серого цвета, и когда Мэтью напряг свои усталые глаза, он увидел вспышки молний и потом услышал раскаты грома. Он улыбнулся: у него появилась надежда. Дождь, дождь, дарующий жизнь, омоет и освежит его, успокоит боль в распухшей ноге и смочит пересохшее горло.

По мере того, как приближалась гроза, Мэтью с ужасом наблюдал за сверканием молний, закрывал уши от оглушающих раскатов грома, вздрагивая от ярости разбушевавшейся стихии. Грозы в Англии никогда не бывали такими величественными и угрожающими одновременно. Скорчившись под непрерывно сталкивающимися тучами, Мэтью чувствовал себя беспомощным и незащищенным, всего лишь маленьким и слабым огоньком, который Природа способна уничтожить одним своим дуновением.

Потом начался дождь. Не мягкий, теплый, несущий облегчение, как он воображал, а яростный и резкий, со всей силы прибивающий к земле. Мэтью лежал в луже воды, то приходя в сознание, то вновь погружаясь в небытие. Он не двигался до тех пор, пока ливень не кончился. Когда ему удалось открыть глаза, он увидел стервятника, медленно приближающегося к нему. Слабой рукой Мэтью замахнулся на эту ужасную птицу, и она улетела, шумно хлопая крыльями. Мэтью опять погрузился во мрак, но теперь ему слышался чей-то голос, и казалось, что сильные руки поднимают его. Однако возможно это был сон…


Однако сон продолжался. Временами Мэтью думал, что находится в палатке, где мерцающий свет отбрасывает темные тени на светлый холст. Иногда он дрожал от холода, и тогда чье-то лицо склонялось над ним, и добрые руки укрывали его одеялом. Эти периоды холода сменялись такой невыносимой жарой, что он начинал верить, что умер и жарится на адском огне. Время от времени ему слышались голоса, говорящие на непонятном языке. Но большую часть времени он был в беспамятстве.

Наконец настал день, когда он открыл глаза и вновь почувствовал себя человеком. Он попытался сесть, но от слабости упал назад на подушку. Однако, прежде чем уснуть, он смог увидеть достаточно для того, чтобы понять, что находится не в палатке, а в крытом фургоне.

Когда он проснулся, в фургоне рядом с ним сидела женщина; она была занята шитьем. Мэтью лежал неподвижно, наблюдая за ней. Она была одета в простое бело-голубое платье из хлопка, а ее голову покрывал белый льняной чепчик. Чепчик был сдвинут немного назад, и Мэтью мог видеть, что волосы у нее темные, аккуратно расчесанные на пробор.

Она почувствовала его взгляд и порывисто наклонилась к нему. Положив руку ему на лоб, она удовлетворенно закивала головой, обнаружив, что его кожа стала прохладной, и лихорадка прошла. У женщины было широкое простое лицо, с маленькими глазками и плотно сжатыми губами — честное лицо, подумал Мэтью, но угрюмое и серьезное.

Женщина не заговорила с ним, а ушла в другую половину фургона и кого-то громко позвала. На ее зов пришел мужчина — настоящий гигант, с каштановыми волосами и бородой, чуть тронутыми сединой, и огрубевшей загорелой кожей. На нем были коричневые брюки, клетчатая рубашка с жилетом и широкополая фетровая шляпа.

— Вам стало лучше. Хорошо.

— Вы говорите по-английски, — обрадовался Мэтью.

— Немного, — коротко ответил мужчина. — А теперь отдыхайте. Если вы чувствуете себя достаточно хорошо, завтра мы тронемся в путь.

— Когда вы нашли меня?

— Пять дней назад.

— Прошло столько времени! — воскликнул Мэтью.

— У вас была лихорадка. И вывих был серьезным.

Мэтью осторожно подвигал забинтованной ногой. Боли не было.

— Она совсем не болит.

— Вы направлялись на алмазные копи? — спросил мужчина низким гортанным голосом. Мэтью кивнул. — Тогда мы поедем вместе. У вас не хватит сил идти пешком.

— Вы тоже едете на алмазные разработки? — спросил Мэтью, не веря своей удаче.

— Да. Я фермер, но здесь, на Кару, — и мужчина пожал плечами, — фермером быть тяжело. У меня нет денег на покупку овец, вот я и надеюсь найти алмазы, чтобы потом опять вернуться к земле. Что еще мне надо? У меня есть земля с домом, и мне нужен только скот, чтобы он пасся на ней и приносил мне средства на существование. Что еще надо человеку? Если бы еще Бог благословил нас детьми… — Он вздохнул и посмотрел на свою жену, которая молча сидела, сложив руки на коленях и глядя наружу через открытый занавес фургона.

— Как вы нашли меня? — поинтересовался Мэтью.

— Мы свернули с дороги, чтобы переждать ливень. Двигаться приходилось очень медленно, земля была тяжелой и влажной. Потом я увидел, как стервятник сел на землю и почти сразу же поднялся в воздух. Я понял, что его добыча еще жива, и пошел посмотреть.

— Мое счастье, что вы это сделали, — воскликнул Мэтью, вздрогнув при воспоминании об ужасной птице и одинокой заброшенной могиле, которой он так счастливо избежал. — Вы спасли мне жизнь. — Он протянул ослабевшие пальцы, чтобы пожать загорелую руку мужчины. — Спасибо. А я даже не знаю вашего имени?

— Якобс. Виллем Якобс. — Имя звучало явно не по-английски. — Мою жену зовут Марта. А вас?

— Брайт, — сказал Мэтью после секундного раздумья. — Мэтью Брайт. — С тех пор он больше никогда не пользовался второй частью своей фамилии.


Виллем запряг волов, и, когда они медленно двинулись через вельд к дороге, Мэтью с удивлением увидел, какие чудеса сотворил дождь. Потрескавшаяся земля чудесным образом оделась цветами. Лиловые, белые, пунцовые и желтые — они яркими огоньками сияли на зеленом ковре свежей травы, а напоенный ароматом воздух был свежим и прозрачным.

В последующие дни силы постепенно возвращались к Мэтью. Сначала он больше лежал в фургоне, потом уже смог идти рядом с ним; со временем к нему вернулся его прежний аппетит. Еда в семье Виллема была простой, в основном это был тушеный кролик или небольшая антилопа, которых ему удавалось подстрелить, и чашка крепкого черного кофе, однако, это было гораздо питательнее чем то, что было у Мэтью в последние недели. Виллем приучил его есть билтонг, сушеное мясо антилопы, которое на вид и по запаху походило на кожаную подошву, но скоро Мэтью привык к его вкусу. А по вечерам, прежде чем лечь на устроенную под фургоном постель, он получал щедрую порцию бренди, чтобы согреться и расслабиться.

Однажды вечером, они остановились у небольшого озера рядом с тремя другими фургонами. Костер уже горел, и пока Виллем поил быков, Марта принесла еды, чтобы добавить ее в общий котел. В этот вечер десять человек сидело у костра, бутылка бренди переходила из рук в руки, и веселая мелодия концертины сливалась с гитарным перебором.

Они говорили на своем языке, исключат таким образом Мэтью из общей беседы, но он был слишком благодарен этим людям за свое спасение, чтобы обижаться. Во всяком случае он не видел проявления «жгучей ненависти», о которой говорил Рейнолдс. Он сидел в кругу этих людей, пользовался их гостеприимством и наслаждался теплом костра под необъятным небом, усыпанным звездами. А Лондон казался чем-то очень далеким.

Вечерний покой был нарушен лишь однажды, когда чей-то фургон проехал мимо и встал в нескольких десятках метрах от них. Все сидевшие у костра невольно повернули головы, чтобы разглядеть, кто же пренебрег их компанией. Один мужчина встал и пошел посмотреть. Он вернулся через несколько минут и вновь уселся на свое место.

— Стейн, — сообщил он, смачно сплюнул и выругался.


Следующее утро было чистым, как хрусталь, свежим и искрящимся, как шампанское. Мэтью взглянул на свое отражение в воде озера и усмехнулся. Дома никто не узнал бы его. Он сильно загорел, а его лицо, на котором выделялись ярко-синие глаза, защищала от солнца густая золотистая борода. Он похудел, приобрел уверенность движений, и благодаря Марте и Виллему, стал здоровее, чем был. Его истрепавшийся лондонский костюм пришлось сжечь, и теперь он был одет в коричневые брюки, голубую рубашку с жилетом и большую фетровую шляпу, принадлежавшую Виллему. На ногах у него были мягкие, удобные башмаки.

Все фургоны двигались колонной, пятым был фургон недружелюбного чужака, который держался на расстоянии от остальных. Чем ближе они приближались к реке Вааль, тем интенсивнее становилось движение. С основной трассой сливались другие дороги; по ним двигались люди, повозки и животные со всех районов страны. Когда наступала ночь, мужчины и женщины распрямляли свои усталые спины, зажигали костры и вели измученных жаждой волов к воде. Иногда случалось, что воды не хватало, ручьи пересыхали и запруды были пусты. Именно на такой запруде и случилась первая неприятность.