Лина Мур - Королевство моих преступлений

– Часики тикают. Тик-так. Тик-так. Ему уже плохо. Он умирает. Брось его, Мира, оставь там, и дело с концом. Ты спасёшь себя. Но ты ведь хочешь, чтобы он жил? Ты влюблена в него. Ой, нет, ты его любишь. Тик-так. Тик-так. Дышать так сложно, особенно когда ты весь в крови. Тик-так, – голос Карстена, как дрель, сверлит мой череп. Тик-так… мало времени.

– Координаты, – протягиваю дрожащую руку.

– Имя.

– Ты можешь меня обмануть.

– Брось, я играю честно. Дай мне имя моей жертвы. Кровавый Валентин так скучает без своей игрушки, – уродливая улыбка расползается по лицу Карстена, а я в ловушке. В чёртовой ловушке и, совершенно, не могу быть уверена в том, что Рафаэль, действительно, в земле. Но единственный способ проверить – дать этому ублюдку то, что он хочет. Снова… ради него.

– Ждите меня здесь. Никуда не уезжайте, пожалуйста. Я заплачу вам в три раза выше, чем накапает на счётчик, – выскакиваю из такси. Не больше семи минут.

Держа сумку с баллоном, лопату, телефон, в который я вбила координаты предполагаемой могилы Рафаэля, пытаюсь бежать. Ноги путаются в подоле длинного вечернего платья, которое я не успела переодеть, только кеды обула и собрала быстро рюкзак с документами и деньгами. Меня ничто не волнует. Ни как я выгляжу, ни то, что скажут потом в университете о том, как я бежала до выхода и залетела в такси. Я боюсь… так боюсь, что не успею. И надеюсь, что это была шутка Карстена, чтобы наказать меня. Я готова пройти её, узнать, что меня развели, но только бы Рафаэль был жив, пусть бы даже и развлекался с кем-то сейчас. Да плевать на то, что у него кто-то появился. Сейчас это стало таким пустым и неважным.

Судя по координатам, которые распечатал для меня Карстен, они закопали Рафаэля в нескольких милях от университета в лесной зоне, где обычно проходит разрешённая для нас охота. И в этом месте сигнал мобильного телефона слабеет.

Мои ноги цепляются за корни деревьев. Падаю. Поднимаюсь и снова бегу. Четыре минуты. Всего четыре минуты!

В этот момент я вспоминаю обо всех наставлениях Грога. Он учил меня, что паника никогда мне не поможет, она заставит меня совершать ошибку за ошибкой и не приведёт к тому результату, который я желаю получить. Я должна быть спокойна. Да, одно дело слова, а другое, когда человек, который разодрал твоё сердце и отдал своё взамен, медленно и мучительно погибает в замкнутом пространстве без кислорода.

Бросаю сумку на землю, как и рюкзак.

Давай, у тебя получится. Один глубокий вдох.

Включаю фонарик, чтобы лучше рассмотреть землю. Если здесь копали, то почва должна остаться рыхлой. Они, суки, вскопали всё вокруг! Вся земля, на которую я свечу рыхлая и мягкая, ещё и политая водой, чтобы никто не смог угадать, где начать искать. Именно здесь, где-то здесь. Отбрасываю от себя мобильный к вещам.

– Рафаэль! – Кричу я, хватая лопату.

Идти посередине, и тогда я услышу стук о гроб. Только так. Слишком много лишней земли. Слишком мало времени.

– Рафаэль, умоляю, будь где-нибудь в другом месте. Прошу тебя, – шепчу я, загребая землю и отбрасывая от себя. Последний раз я орудовала лопатой в четыре года, и это было в песочнице, а не холодная, мокрая земля, в которой лежит любимый.

Любимый… мон шер… я никогда ему этого не говорила. Никогда. Я, по-моему, вообще, забыла все моменты, когда слышала его голос. Я не помню его уже… хотя прошло не так много времени, но его образ стёрся в моей голове, оставив только аромат. Кровь и металл.

Стираю пот с лица, а это слёзы, затмевающие глаза, пока ноги на двадцать сантиметров утопают в земле. А я копаю. Стараюсь быстрее… быстрее. У меня всё тело болит, но я не обращаю на это внимания.

Лопата ударяется обо что-то твёрдое, и я замираю.

– Рафаэль, – не ложь… он здесь.

Бросая лопату, несусь к сумке и достаю кислородный баллон. Разрываю своё платье и кладу баллон рядом с местом, где раздался стук. Работаю руками. Отбрасываю от себя землю, а лопата стучит и стучит. Земля падает обратно.

Чёрт возьми!

Падая на колени, руками разгребаю землю и отбрасываю от себя.

– Не смей оставлять меня, слышишь? – Кричу я, сгребая землю, и мои пальцы касаются деревянного гроба. Ползу по нему, очищая снова и снова. Я знаю, что уже не успела. Знаю, что я пробыла здесь дольше четырёх минут. Знаю, что, наверное, я его потеряла… я боюсь увидеть его мёртвым. Боюсь, что, откопав, лягу рядом и сдохну от боли, разрывающей меня на клочки вины и горя.

Цепляюсь пальцами за край деревянной доски, это даже не гроб, а несколько досок, прибитых друг к другу. Чудовищно…

– Ещё немного… потерпи, прошу тебя. Потерпи, Рафаэль, – хриплю я, хватая снова лопату и вставляя её между досок. Не поддаётся. Они прибили крышку. Твари! Я убью их. Я клянусь, что отомщу им за его смерть. Клянусь своей жизнью. Сама подохну, но заберу их с собой в ад и добью там. Гвозди буду вбивать в их глаза и сердца, глядя на то, как они умирают снова и снова.

Не получается… Боже…

– Рафаэль! – Кричу так сильно, что мой голос отдаётся яркими вспышками перед глазами, и изо всех сил, упираясь ногами, давлю на лопату. Раздаётся треск. Переставляю остриё лопаты дальше и снова давлю. Мои руки, влажные от земли, скользят по деревянной рукоятке, а я надавливаю. Снова слышится хруст.

– Помоги мне… ударь по ней изнутри, – прошу я, но в ответ ничего. Продолжаю свои слабые потуги отодрать крышку. Четвёртый раз надавливаю, и дерево ломается, приоткрывая немного гроб. Ползу в другую сторону и обхватываю доску руками. Кричу и тяну её на себя, почему-то так легче. Так у меня словно сил прибавляется или же я просто хочу, чтобы Рафаэль знал, что я рядом, очень близко к нему, и услышал меня даже с того света. Чтобы вернулся.

Падаю на землю вместе с крышкой и, хрипя, отбрасываю доску от себя.

Меня парализует на одну секунду, когда я вижу Рафаэля… бледного с маской на лице. Его глаза закрыты. Его лицо всё в крови, как и пальцы. Он грязный… мёртвый.

– Нет… нет… ты не умер, – шепчу и, хватая баллон, забираюсь к Рафаэлю. Отрываю клапан и меняю ему маску на новую.

– Ты не умер, мон шер. Дыши, умоляю тебя… дыши, – я боюсь проверить его пульс. Он холодный. Очень холодный. Серый.

– Пожалуйста, – закрываю глаза, и слёзы скатываются по лицу. Опускаюсь на его грудь и сжимаю одной рукой провонявшую рвотой, грязью, сыростью и кровью ткань его свитера. Другой рукой прижимаю к его лицу маску и плачу. Горько. Смертельно. Убийственно.

– Я люблю тебя… я люблю тебя… я прощаю тебя за всё. Не забирай у меня это чувство. Я не выживу без него, – прижимаюсь к его груди и сворачиваюсь клубочком на обездвиженном теле. Ничего. Тихо так. Только мои рыдания раздаются по лесу. Только хруст моего сердца разрывает мёртвую ночь. Я не слышу его сердцебиения.

Я не знаю, сколько так я лежу, умирая внутри. Перед закрытыми глазами проносятся те самые забытые моменты: его смех, его улыбка, его слёзы, его страх, его картина, первая встреча, последняя, его губы, его шёпот. Мне холодно… так холодно и больно. Я не готова прощаться с ним. Я не хочу жить дальше, зная, что смысла больше нет. Зачем? Сиен и Белч. Ради них? Потерять свою причину дышать и делать это для других, чтобы хотя бы выжили они. Страшно. Мне сейчас так страшно и чудовищно больно. Я одна, всегда была одинокая и никому не нужная. Средство, а не человек. Вещь. И только один решился увидеть что-то большее. За что меня любить? Не за что. Я не могу…

– Я люблю тебя. Я никогда этого не говорила. Никому. Даже отцу, потому что я его не любила. Тебя люблю, мон шер. Я не могу сказать за что именно, ведь причин так много. С тобой я имела шанс жить нормально. Знаешь, я бы хотела быть с тобой там, в твоём мире. Ты бы работал где-то… нам было бы трудно, мы бы ссорились и злились на то, что денег не хватает. Я бы училась готовить для тебя, и ты бы кривился от моей стряпни, сам бы вставал к плите, уставший и голодный. Но мы были бы вместе. Ты и я. Это неправильно, да… но что тогда в жизни правильно? Я была с тобой живой, Рафаэль, и не успела ничего. Почему мы так глупы? Почему только горе заставляет нас двигаться быстрее и бояться потерять любимых? Почему, лишь потеряв, мы отчётливо понимаем, как сильно мы их любили? Почему не раньше? Почему не тогда, когда ещё был шанс? Почему ты ушёл от меня? Почему ты больше не любишь меня? Почему… – замолкаю, всхлипывая, и чувствую, как моя рука замёрзла, и её что-то неожиданно придавливает.

Распахивая глаза, приподнимаюсь немного и быстро вытираю мокрое лицо, размазывая по нему грязь.

– Рафаэль? – Шепчу я, смотря на бледную руку с запёкшейся на пальцах грязью и кровью, лежащую на моей.

Маска немного вспотела. Дышит… он дышит.

– Рафаэль, ты слышишь меня? Рафаэль? – Придвигаюсь ближе и глажу его лицо. Мои пальцы опасливо двигаются ниже, к вене на шее. Надавливаю немного. Есть пульс.

Господи, пульс есть!

Снова плачу от радости. Плачу и прижимаюсь к его лбу, наблюдая, как медленно и слабо он вдыхает кислород.

– Это я… Мира. Всё хорошо, – шепчу сдавленно. Сипло. На одном дыхании. Боюсь, что это лишь моя фантазия. Боюсь, что я сошла с ума от горя.

– Дыши, давай, – шепчу я. Мои слёзы капают на его лицо. Сливаются с грязью и кровавыми мазками на нём и стекают к растрёпанным и слипшимся волосам.

Секунда за секундой. Минута за минутой. Смотрю. Наслаждаюсь. Радуюсь. Тихо. Опасаюсь спугнуть надежду. Опасаюсь даже двинуться, хотя полностью лежу на Рафаэле. Он вдыхает быстрее кислород и медленно приоткрывает глаза. Они красные, уставшие… любимые.

– Я сейчас вернусь, ладно? Только позову на помощь, чтобы тебя дотащить до машины, – немного приподнимаюсь, чтобы уйти и попросить шофёра такси за дополнительную плату посодействовать и помочь мне. Но пальцы Рафаэля, лежащие на моих, слабо сжимаются. Не отпускает.

– Я вернусь. Обещаю. Я не смогу тебя довести до такси, мон шер, – сильнее стискивает мои пальцы, лежащие на маске.