Смаргивая слёзы, я вижу, что его лицо всё в крови. На нём глубокие порезы от моих ногтей, красные пятна от кулаков, разодранная одежда. В крови всё, она и на моих дрожащих пальцах. Я смотрю в его глаза, распахнутые и словно мёртвые. Серые такие, без каких-либо признаков жизни, и меня это до ужаса пугает. Скатываюсь с парня и отползаю немного, натыкаясь на мусор. Меня трясёт от страха и паники и от того, что я натворила. Я убила его… убила… я…

– Не останавливайся… пожалуйста, – слышу его тихий шёпот. Поднимается и ползёт ко мне, а я от него. Губы трясутся от вида уродливых порезов на его коже.

– Мира, я заслужил. Бей ещё… прошу тебя, бей меня. Бей меня, умоляю, – когда я упираюсь спиной в стул, Рафаэль настигает меня и хватает за запястья.

– Бей… я не знал… прости… прости меня… я не хотел… – он сам ударяет моими ладонями по своему лицу, по голове и скулит. Скулит так жалобно, что вызывает внутри такую боль, от которой я просто плачу и позволяю ему причинять себе раны моими руками.

– Прости… прости меня. Я люблю… не любил… люблю, слышишь? Мне плохо… прости… умоляю не останавливайся. Лупи меня, отдай мне ту боль, которая в тебе. Отдай мне её. Отдай… я хочу быть наказанным тобой. Я хочу… хочу сдохнуть от того, что сделал. Я заслужил… заслужил, – его шёпот и его слёзы. Моё сумасшествие и непонимание того, насколько опасно наше состояние, приводит к тому, что я могу лишь смотреть на то, что он делает с собой. И нет той радости, которую я хотела найти, выплеснув на него всё своё отчаяние. Нет ничего, что помогло бы мне встать и уйти, навсегда закрыв дверь и забыв. О, нет, я не в силах думать, даже чувствовать не могу, потому что мне страшно от той нечеловеческой муки в его посеревших глазах и в бледных трясущихся губах.

– Ты не сказала мне. Я не доверял тебе… боялся так, что ты одна из тех, от кого я бежал. Я ошибся… я сделал паузу, и вот что вышло. Я виноват. Только я виноват. Я не знал… не знал. Я убью его. И я…я…ты нужна мне, Мира. Нужна мне так… сильно нужна. Я…я докажу тебе… докажу, клянусь, докажу. Сейчас докажу, – Рафаэль бессвязно бормочет и поднимается на ноги. Несётся к тумбочке возле кровати, а я так и сижу, словно в прострации нахожусь, и хочу лишь отключиться, просто закрыть глаза, и чтобы всё закончилось. Мне слишком больно, чтобы что-то сделать. Эта боль невыносимая, острая, словно настоящее ранение, она убийственна и затормаживает сознание, отдавая его на волю этому отвратительному ощущению.

– Я хочу этого, слышишь? Хочу, чтобы ты поняла, я не желал делать этого. Я не насильник! Я не посмел бы и пальцем тебя тронуть! То был не я, понимаешь? Не я был… кто-то другой, потому что так поступить может только зверь… я не зверь, Мира, я… ошибка… глупость, – Рафаэль возвращается и рывком поднимает меня на ноги.

– Отпусти меня… отпусти меня… не трогай, – дёргаюсь в его руках, но он сильнее. И это, напоминание о том, что он может со мной сделать, если пожелает, вызывает очередной приступ паники, от которой я тупею.

– Нет, я должен доказать тебе, что ничто для меня не важно, кроме тебя. Ты… только ты… и моё сердце твоё, – он лишь на секунду отпускает меня и срывает с себя футболку. От ужаса и того, что рисует моё болезненное воображение, я замираю и только дрожу.

– Нет… пожалуйста, не трогай. Я не хочу… не насилуй… нет, – умоляю, да и плевать, я не вынесу снова того, что он сделает со мной. Разорвётся сердце от боли и жестокости. Разорвётся на куски, и не соберу его вновь.

– Девочка моя, принцесса моя, нет… что ты… нет. Никогда, я никогда не причиню тебе боли… то был не я, понимаешь? Не я…я не мог бы такого сделать… не я, – мотает головой, и я ощущаю, как вкладывает в мою руку что-то холодное.

Только хочу посмотреть, как Рафаэль, продолжая сжимать мою руку своей, другой обхватывает подбородок и не даёт двинуться.

– Помнишь… помнишь я говорил о том, что горжусь каждым витком своей татуировки? Что они означают для меня, и как я отношусь к ним? Помнишь, я сказал, что это моя история, и в ней главное – моя семья? Помнишь, ну же… помнишь? Но это всё ложь. Как бы я ни любил своих родных, моё сердце не для них сейчас бьётся, а для тебя. Я нарисовал то, что чувствую. Я хочу, чтобы ты выдрала моё сердце… причинила мне боль. Много боли, и я с ней жить буду до конца, а ты нет. Ты не должна, ты же… ты же моя принцесса, ты единственное, во что я верю, и что осталось у меня в воспоминаниях. Ты мой дом. Ты моя боль. Ты моё преступление. Ты моё всё. Ты мой аромат. И я жить не хочу без всего этого. Я не хочу, чтобы моё прошлое было значимым. Я не хочу, чтобы ты помнила меня вот таким… я другой, слышишь? Другой я. И в твоих руках то, что перечеркнёт всё… я хочу, чтобы ты это сделала. Хочу, – он поднимает свою руку вместе с моей, и в ней я вижу тот самый нож, который он бросил мне в ту ночь.

– Нет…

– Мира, умоляю, забери у меня всё это, потому что мне ничего не нужно. Не нужно… кроме тебя, никто не нужен. Я раскаиваюсь… мне так больно… пожалуйста, сделай ещё больнее. Сделай мне больно, Мира, сделай со мной то, что я желал тебе. Сделай, умоляю, иначе я свихнусь от того, какой я ублюдок на самом деле… кем я стал из-за своих страхов. А они здесь. Во мне… давай. Отомсти мне, отомсти так же жестоко, как меня заставили сделать это с тобой. Они знали… знали, чего ты боялась… знали, суки, и я…я стал их оружием, но не будет такого. Больше не будет, – я наблюдаю, как мои пальцы белеют от силы, с которой он нажимает на нож, прижатый к своему плечу, и прорывает кожу. Кровь появляется моментально, вызывая у меня тошноту и головокружение. Страх и ужас.

– Пожалуйста, режь то, что для меня когда-то имело смысл. Разрежь это чёртово уродство. Я не могу так… не могу жить, зная, через что ты прошла тогда, и что я довершил за этого козла. Я не могу! Не могу! Я люблю тебя! – Его крик оглушает настолько, что моя рука дёргается, и он направляет её, разрывая свои татуировки, набитые ниже. Кривые полосы ран и кровь, стекающая по ним, а он ведёт ещё ниже… ниже… ниже…

– Прости… прости меня. Нет у меня никого, кроме тебя… никого больше, и я не желаю быть тем, кого ты помнишь. Не хочу… не в силах я вынести и принять то, с какой болью ты жила, и насколько сильно я сошёл с ума от осознания вины. Я хочу мучиться, забрав у тебя всё то, что не даёт тебе жить дальше. Отдай мне, любимая моя, отдай мне… только мне, я заслужил, – мои губы трясутся, а его слёзы сливаются с кровью на лице. Я не могу двинуться. Он режет себя моей рукой. Снова и снова. Сверху вниз. И так бесконечно, словно на прокрутке, пока не вытягивает руку и не приставляет нож прямо к подушечке внутренней стороны ладони.

– Говорят, что линия жизни определяет судьбу человека… твоя будет другой, обещаю. Клянусь тебе, что сделаю всё, чтобы ты была свободна и счастлива. Твой отец больше никогда не прикажет тебе. Я заберу тебя и подарю свободу. Всё подарю… даже если он убьёт меня, но тебя спрячу. Клянусь, Мира, но ты должна… понимаешь? Должна отдать мне всё это дерьмо. Оно не твоё, а моё. Ты прекрасна… ты так красива… ты… прости, – одно движение, и его ладонь разрезана. Меня так трясёт от вида такого огромного количества крови на Рафаэле. Трясёт от ужаса и страха того, что я убиваю его сама. Своими руками творю то, о чём мечтала. И сейчас это не моя мечта. Моя – закрыть глаза и оборвать эту жизнь. Закрыть чёртовы глаза, и всё… всё…

Мой крик от неожиданности и ещё большей паники, приводящей меня в состояние куклы, сотрясающейся в жестоких конвульсиях. Боль резкая и острая. Я знаю её. Я помню её. Я выучила её. Она на моей коже. Распахиваю глаза и вижу, что моя ладонь тоже порезана, а Рафаэль соединяет наши руки, отбрасывая нож, и прижимается ко мне, обнимая за талию.

– Отдай. Отдай всё мне, любимая моя. Отдай… отдай мне всё. Отдай эту боль… отдай… прошу тебя… умоляю… отдай… – Рафаэль гладит моё лицо, его дрожащие губы касаются щёк, лба, подбородка и исчезают. Он падает на колени и сжимает мою талию, продолжая целовать мой живот. И всё в крови… в крови… так много крови. Она пропитывает мою одежду. Она пропитывает мою кожу, и от осознания того, что происходит с нами, я кричу, бью его ногами, отталкивая от себя. Теряю равновесие и падаю прямо на мусор, впивающийся в порез на ладони. Скулю и плачу, отползая от него… его лицо и тело в крови, кровавые разводы на полу. Его слёзы, мольбы. Это всё превращает моё сознание в пучину ада.

Я не помню, как выбираюсь из комнаты, ползу дальше и поднимаюсь на ноги. Бреду, как в тумане, и сказать ничего не могу. Иду. Иду. Иду. Мои ноги сами двигаются. А я внутри… тихо и больно. Больно, потому что я не выживу. Я рехнулась. Я сумасшедшая и то, что увидела и пережила сейчас, в разы сильнее ударило по мне, нежели воспоминания о той ночи. Наверное, это шок, находясь в котором, ты не понимаешь, что делаешь. Состояние аффекта, или как это называют, но ты просто совершаешь механические движения по памяти.

Я помню дом, в котором живу. Вижу его и вхожу в открытую дверь, натыкаясь на девушек. Визг. Крики, а я иду дальше. Дальше… дальше. Не слышу ничего, только слова Рафаэля в голове, а перед глазами кровь и то, что он наделал. Он умрёт… умрёт, потому что я так этого захотела. Всегда это происходит, когда сильна моя ненависть… нет, не ненависть это, а боль, потому что я…я, наверное, до сих пор чувствую к нему что-то, даже несмотря на то, в какой кошмар он превратил мою жизнь. Это и больно… стыдно, жалко себя и страшно.

– Мира… Мира… чёрт возьми, кто это сделал? – Раскачиваюсь, сидя на полу в Его комнате, и смотрю на свой портрет с кровавым сердцем в руке, а слёзы вновь возвращаются и текут по щекам.

– Белч! Я не знаю, что произошло! Она вся в крови, и здесь… мать твою, Белч, вся стена изрисована! Что делать, Белч? Она не в себе! Нужно вызвать кого-то! Да, сейчас… хорошо! Не ори на меня, дебил!

– Мира! – Перед моими глазами появляется бледное и испуганное лицо девушки, которую я точно знаю. Я люблю её. Да, люблю, я пыталась держаться от неё подальше, потому что она хорошая, а я нет. Я плохая, ужасная… убийца. Я убила его! Я убила его.