Лина Мур - Королевство моих преступлений

Всегда наступает время, когда ты больше ничего не чувствуешь. Ты просто не можешь этого делать. Потому что голос сел от крика отчаяния и боли внутри. Потому что жизнь превратилась в тёмное и бессмысленное существование, где ты – лишь бесполезная молекула среди такого же миллиарда одарённых. И осознаёшь, что своими внутренними терзаниями и проклятиями, нытьём и постоянным самобичеванием никому и ничем не поможешь. Потому что ты выплеснул все свои эмоции, пока лежал один, свернувшись в грязную и кровавую ткань, снова и снова воспроизводя в голове жестокость собственных поступков. Каждому необходимо время, чтобы принять такой расклад, где именно ты становишься карателем. Каждому человеку нужны минуты отчаяния и жуткой, дробящей кости скорби. Каждый обязан пройти через это, чтобы потом понять, как ему быть дальше. Нет, легко больше не будет. Никогда не было. Это всё лишь игра воображения. Даже смерть – не наказание, а ты должен его получить. И даже тогда ты не получишь прощения.

Озноб с новой силой стягивает моё тело. Мне холодно. Очень холодно. Огромный кусок льда внутри меня. Это моё сердце. Я не могу видеть всё чётко, а свет режет по глазам. Зубы стучат друг о друга. Меня ломает. Каждую кость. Каждый сустав. Каждое воспоминание. Они ломают меня, и я не в силах сопротивляться. Не понимаю, что со мной. Алкоголь давно уже должен был выветриться из крови. Я сейчас больше напоминаю наркомана, которому необходима доза, а не человека, собирающегося разобраться во всём и понять, кто, действительно, замешан во всём случившемся. И даже слова Миры, которые она прокричала, не убедили меня до конца, что это совершила она. Возможно, я ещё верю в неё, в ту девушку, что была в моих руках. Я верю в её улыбку и в её сердце, вне зависимости от сказанного и совершённого. Но если я верю, то как мог с ней так поступить? Что переклинило в моём сознании, раз я надругался не только над её телом, но и над её душой, над её сознанием, над нашими чувствами? И даже в том моменте я помню любовь, превращающуюся в оголённый нерв, по которому бьют током.

Открываю дверь палаты и вхожу, замечая Флор, одетую в больничный халат и стоящую у окна. Она оборачивается, и на её лице вижу пару синяков. Нет тех уродливых рисунков на коже, что я запомнил. Меня дёргает в сторону. Вытираю холодный пот со лба и сильнее кутаюсь в толстовку.

– Привет, – тихо произносит она, слабо и устало улыбаясь мне.

– Ты… не можешь ходить же… не можешь двигаться, – хриплю я, а зубы стучат. Вся челюсть болит уже от этого.

– Раф, я могу ходить, но мне неприятно ещё там, но… как-нибудь справлюсь. Со мной всё нормально. Только вот мать задолбала, как и психолог, как и эта полиция. Зачем я послушала тебя и подписала эту бумагу? Господи, я не знаю, что мне делать сейчас…

– Что? – Переспрашивая её, опускаюсь на пол у стены. Не могу больше стоять. Меня так сильно трясёт. Так больно.

– Раф, с тобой всё хорошо?

Флор подходит ко мне. Нормально подходит, но… как такое может быть? Ведь я помню всё совершенно иначе, а она даже выглядит хорошо. Намного лучше, чем я и Мира, после того, что я с ней сделал. Я хотел сделать то же самое, что она с Флор, но не могу понять, как додумался до этого. Что послужило причиной подобного поведения. Потому что я уверен, что по собственному желанию никогда бы не поступил так. Никогда. Не с ней. И этот кошмар снова врывается в мою голову. Я и так на грани безумия.

– Боже, Раф, у тебя так зрачки расширены. Ты заболел? У тебя температура или…

– Почему ты ходишь? Ты не должна ходить. Тот парень… он сказал, что с тобой всё плохо. Ты очень плоха, и тебя зашивают. Тебя изнасиловали очень жестоко и грубо… у тебя множество разрывов… кровотечение… вагинальное… анальное. Ты не должна… не должна стоять и улыбаться… – бормочу я, срывая дыхание с каждым словом.

– Кто тебе это сказал? Это же ложь, Раф. Да, я… боже, мне так стыдно из-за того, что произошло. Я, наверное, сильно напугала тебя, но сама так боялась. Не знала, куда идти, и вспомнила, что ты ещё на балу. Меня осмотрели. Да, порезы есть, но это я виновата. Упала несколько раз на что-то острое. И там, в той комнате, куда меня затащили, я ничего не видела. Меня ударили по лицу, а потом по голове. Ну и… не могу дальше, очень стыдно, – шепчет Флор, опуская голову, и из её глаз капают слёзы.

– Нет, нет, ты ошибаешься. Ты написала, что тебя порезали, и у тебя разрывы внутри. Ты… я видел кусок плоти между твоих бёдер… я видел, и тот парень, медбрат, он сообщил мне, что вызвал полицию…

– Раф, успокойся. Раф, – Флор перебивает меня, испуганно смотря в мои глаза.

– Такого не было. Ты вызвал полицию и дал за меня все показания, а потом пришёл ко мне и заставил подписать заявление. А я не соображала, что делаю. Раф, ты что? Ты пьяный, что ли? – Девушка поднимается на ноги и медленно отходит от меня.

– Я не вызывал никого! – Возмущаюсь, и это помогает мне встать с пола.

– Раф…

– Мне сказали, что они вызвали полицию и попросили дать показания, но я ушёл! Я ушёл отсюда, потому что не смог бы этого сделать! Меня не было здесь! – И я хочу орать, но хрипло рычу, направляясь к побледневшей Флор.

– Раф, пожалуйста, ты меня пугаешь. Это был ты. Ты пришёл ко мне, когда меня перевели сюда, и заставил всё подписать. Ты выдумал много того, чего не было, я только сегодня всё прочла, когда они снова пришли ко мне. Ты орал и настаивал на том, что Мира должна быть уничтожена. Ты сказал, что отомстишь за меня…

– Нет! Нет… я не мог… не мог. Я видел тебя в последний раз перед тем, как тебя на осмотр увезли. И там кровь была… там куски были… ты сама говорила, что они сделали с тобой! Кто это был? Кто там был, Флор! Говори! – Наступаю на неё, а она вжимается в стену, жмурясь от страха.

– Не видела я… темно было… они даже не говорили ничего… только… только насиловали, и всё… закрыв мне рот. Раф, прошу тебя, успокойся. Умоляю тебя, ты заболел и не можешь нормально мыслить… Раф…

– У тебя были сгустки крови. У тебя были разрывы, ужасные разрывы, тебя анально отымели… в задницу трахали и… Я сам посмотрю. Ты не должна ходить… не должна ходить, ты обязана лежать и подыхать здесь от боли, – мои трясущиеся руки дотрагиваются до девушки, я шарю по её бёдрам, даже не слыша, как она кричит и зовёт на помощь.

– Я не больной… я не сумасшедший, ты была вся в крови, была вся в крови, – говорю себе под нос, поднимая её больничную сорочку. Флор кричит, плачет, пытается вырваться, а я ничего не соображаю. Я же видел её… видел того парня, я не сошёл с ума! Я не рехнулся от боли! Я…

Меня резко хватают за толстовку и отрывают от Флор. Падаю на пол, а голову наполняют крики и визг, как и незнакомые мужские голоса.

– Ах ты ублюдок! Решил довести дело до конца? – Меня ударяют по животу. Скрючиваюсь и кашляю. Ничего не чувствую. Мне холодно… там была кровь, её диагноз… она не должна ходить…

– Нет, мама, нет. Он просто не в себе. Не трогайте его, – молит Флор, когда меня поднимают с пола под руки.

– Как вы допустили это? Почему на мою дочь снова нападают? Этот парень работает на ту суку, которая сотворила страшное с моим ребёнком! Я засужу вас…

– Мама! Хватит! Хватит! Он помог мне!

– Закрой рот, Флоренс! Я запрещаю кому-то входить сюда, кроме меня, лечащего врача, психолога и полиции, пока я не засажу эту тварь вместе с её отцом! Живо уберите его отсюда, и если хоть волосок упадёт с головы моей дочери, то и вас засужу! Какое безобразие! За что мы платим?

– Мама…

Голоса удаляются, пока меня тащат из палаты. Ноги елозят по полу, и я не понимаю больше, что происходит со мной. Я не больной, ведь чётко помню то, что сделал. Всё помню, до единой минуты. Помню, мать вашу! И слова Флор и то, где находился. Как вышел из университета. Как шёл. Как заснул в подворотне. Не было ничего, что могло быть похожим на рассказ Флор. Может быть, я ничего не вспомнил? И заставляю себя не делать этого, пытаясь хотя бы дышать и не прикончить самого себя от осознания того ада, которым одарил всех разом, в особенности Миру. Ведь если всё правда, и это я вынудил Флор подписать заявление, а её раны не настолько ужасны, как мне казалось в тот момент, то я… блять… то я просто уничтожил всё живое в той, кто до сих пор занимает своё место в моём сердце. До сих пор… чёрт, мне так больно.

– Ребята, что вы делаете? – Удивлённый женский голос слышится напротив, отчего мужчины останавливаются.

– Да парень там устроил целое шоу. Нам и так достаточно проблем, так ещё и он. Напал на девушку и вызвал переполох, – отвечает один из них.

– Я не…

– Надо вывести его, пока наши головы не полетели, – не позволяя мне вставить слово, добавляет другой.

– Напал? Не может быть, я помню его. Вроде бы Рафаэль, да? – Женщина, наверное, одного возраста с моей мамой, обращается ко мне, вызывая симпатию, быстро киваю в ответ.

– Так он же вчера и привёз её. Вряд ли он смог причинить своей девушке боль. Наверное, до сих пор в шоке от того, что сделали с его любимой…

Нет… нет, всё не так. Я сделал это, слышите? Я причинил своей девушке боль, считая, что она заслужила это! Я насильник!

– Я разберусь с ним, а вы идите на пост, иначе, действительно, головы полетят, – женщина мягко улыбается мне, когда мужчины меня отпускают. Чуть ли не падаю, но меня подхватывают за талию, и я встречаюсь взглядом с добрыми карими глазами.

– Пойдём. Тебя знобит. Вероятно, так сказывается стресс, который ты получил вчера. Присаживайся, я воды тебе принесу, – она помогает мне дойти до кресла, и я падаю в него.

И это место есть тоже в моей памяти, только я не сидел, а метался, словно обезумевшее больное животное. Чуть ли не на стены прыгал от сильного адреналина. Почему? Почему Флор утверждает, что именно я написал заявление, когда этого не было? Может быть, я, действительно, рехнулся тогда? С ума сошёл от боли и раскаяния? И теперь просто представляю собой кусок никчёмного дерьма, когда раньше был просто дерьмом.