Глава 8

Мира

Для многих возвращение – это сложно и невыполнимо. Зачастую люди испытывают чувство стыда или же дискомфорта. Да, зачастую, но не тогда, когда они выжили даже после безумно болезненного внедрённого в сознание осколка воспоминаний и крушения абсолютной веры во что-то более лучшее. Нет, лучшего нет, и никогда не было. Мир не изменится из-за того, что ты вытерпела. Он продолжает существовать. И только ты в состоянии найти для себя спасительную шлюпку, чтобы навсегда исчезнуть из него. Только от тебя зависит, как будут складываться дела, и как повернутся обстоятельства.

Если раньше я могла легко и чётко представить себе будущее и модель поведения, то сейчас лишь одна цель заставляет меня гордо поднять голову и пройти мимо студентов, кричащих в спину нелицеприятные вещи, заметить краем глаза фотографии, на которых я обнажена, и усмехнуться тому, насколько уже обглоданы кости. Меня подобное поведение окружающих абсолютно не трогает, совершенно не задевает мои чувства, а причина в том, что их нет. Ничего нет. Я словно продолжаю пребывать в тяжёлом и тёмном забытье, не слыша больше ни единого звука, а только стук собственного изнурённого сердца.

Раны имеют свойство заживать. Синяки исчезать. А кровотечения с помощью денег и медперсонала останавливаться. А потом всё гаснет. Свет исчезает из груди, наполняя всё моё маленькое и изящное тело мраком. Но как же быть с тем, что я до сих пор не пережила произошедшее? Да, как бы ни убеждала себя в том, насколько всё стало бессмысленным, я продолжаю бежать от воспоминаний. Но они преследуют везде: в нечаянном повороте головы и в резкой вспышке искорёженного лица; в пропавшем голосе, хотя и звука не издала; в бессоннице и редких сновидениях; на венах рук и в отражении моих глаз. Везде, буквально везде я могу прожить то время, когда безволие стало смертью. И не тела, а моего сердца. Мне больно… до сих пор очень больно.

Укол печали и горечи пронзает, когда вижу, насколько сильно изуродовали то место, которое я создала в первую очередь для себя. Как разрушились все мои жалкие попытки уберечь здесь близких мне людей. И с каким сожалением смотрят на меня Белч и Оливер, ограждающие от нападок студентов и помогающие войти в дом под жуткие крики толпы. Вижу, как девушки, оставшиеся в доме, со страхом подходят ко мне, и тяжело встретиться с их добротой и переживаниями за меня.

– Мира, я так рада, что ты вернулась, – Сиен тянет ко мне руки, но я дёргаюсь. Нет, не могу больше позволить, чтобы ко мне кто-то прикоснулся. Мне больно. Кожа болит даже от взглядов, а что будет от рук? Я не вытерплю. Больше не сильная. Сломленная. Внутри. Но никто этого не заметит и вряд ли поймёт, потому что тогда это будет означать конец не для меня, а для них. И сейчас я должна сделать всё правильно. В последний раз.

Прохожу мимо девушек и медленно поднимаюсь на второй этаж. Я не могу подобрать иных слов к своему состоянию, кроме печали. Мне жаль… очень жаль, что из-за моей ошибки и желания быть хоть кому-то нужной, всё обратилось в ад. Жаль… просто жаль.

– Мира, – Сиен догоняет меня на втором этаже и перекрывает путь к комнате, которую я бы желала поджечь. Это личное тяжёлое испытание в попытке вернуться. Ведь как только я войду туда, где боль стала кислородом, а жестокость – истиной, то могу сойти с ума, если уже не сошла. Я не уверена в своём состоянии, потому что апатия и безразличие, с которыми я поворачиваю голову к Сиен совершенно не вяжутся с бурей, терзающей меня изнутри.

– Как ты?

– В порядке, – практически шёпотом отвечаю ей. Я забыла звук своего голоса, так было проще. Каждый удар, и я орала внутри. Орала громко, но не из-за того, что он делал, а из-за собственной глупости. А потом всё стихло, превратившись в стеклянную призму, в которой уже ничего не чувствуешь и тебе всё равно, что с тобой делают. Говорят, что люди учатся на своих ошибках. Ложь. Видимо, меня жизнь мало чему научила, раз я попала в капкан обманчивой нежности.

– Сегодня внутренний суд, и ты должна сказать им, что была не в себе, или же хоть как-то объяснить, что не заказывала парней. Не ты, Мира. Я не верю тебе и точно знаю, для чего ты это творишь. Есть же миллион других способов выбраться отсюда, понимаешь? Но не тюрьма, не то, куда ты себя тащишь, – шепчет Сиен. Её глаза слезятся, а на моих губах играет слабая улыбка.

– Ничего уже не важно, милая. Я больше не могу. Тюрьма намного приятнее, чем дальнейшее пребывание здесь. Это всё. Это мой конец, который я приму так, как меня учили. С достоинством. Но я не в силах встретить его, поэтому прекрати убеждать меня, как и Оливер. Это я спровоцировала извержение вулкана, и я же отвечу за него.

– Мира… нет, пожалуйста. Господи, ты подумай, что с тобой сделают. Мы найдём выход, обещаю, ты же не одна. Вспомни, что мы рядом и мы твои друзья, дай нам шанс. Один шанс и время, ещё немного, и мы найдём…

– Шанс. Это нелепица, милая. Шанс на свободу у меня только один, – перебивая, качаю головой, и хочется погладить её по щеке, стереть горькую слезу, но не могу.

– Что он сделал, Мира? Что этот ублюдок сделал с тобой в ту ночь? Я видела кровь, и… пожалуйста, он не стоит этого. А мы? Как же мы, Мира? Они сожрут меня. Они ненавидят нас, сестринство и девочек, они готовы разорвать нас, а тебя боятся.

– Мне жаль, Сиен. Мне очень жаль, что тебе приходится проходить через это одной. Мне жаль, но Белч позаботится о тебе, а если нет, то я когда-нибудь отомщу ему за то, что бросил тебя. Будь сильной, ладно? Они никто, а вот ты моя подруга, других у меня не было, и вряд ли они будут, поэтому я хочу поблагодарить тебя за всё. Ты уникальна, и в тебе так много света, сохрани его, что бы ни случилось.

– Ты не можешь со мной проститься, Мира. Не так. Это глупо! Глупо подставлять себя из-за какого-то урода! Я убью его… я…

– Хватит, – прикрываю на секунду глаза, не желая сейчас портить момент воспоминаниями. – Хватит. Никто ни в чём не виноват. Так получилось, а сейчас меня должны ожидать, верно?

– Да, в твоей спальне сидит…

– Прекрасно. Что ж, пришло время открыть карты и подписать приговор. Ты умница, – дарю беглую и натянутую улыбку Сиен и вхожу в комнату.

Глубокий вдох и слабый… или же я выдумала аромат присутствия другого человека. Того, кто навсегда останется в моей памяти жутким кошмаром и властителем личной преисподней. От этого ощущения кожа непроизвольно покрывается мурашками, а горло пересыхает. Хотя нет ни единого подтверждения моим догадкам и выводам, и гостиная выглядит так же, как я её помню. Чистота. Свет, льющийся из окна, и закрытые двери. Стараясь не смотреть на дверь, ведущую к нему спальню, направляюсь к себе.

Ещё немного… немного, и всё закончится. Я забуду обо всём, что здесь случилось, и окунусь в другую жизнь, где будет намного проще выживать. Честно, даже тюрьма мне не кажется такой ужасной, как продолжение учёбы здесь. Да и чему учиться? Травить друг друга? Насиловать? Бить? Уничтожать? Надоело. Всегда приходит логическое завершение, и как я однажды говорила, конец никогда не бывает счастливым. Он просто наступает, и не важно, что было до него. Это точка, после которой нет больше никакого продолжения.

Нажимая на ручку двери, я уже доподлинно знаю, что меня ожидает. Моё сердце молчаливо вновь, а неприятный остаток от неполученной и такой необходимой любви отца отражается на моём лице кривой усмешкой, с которой я и вхожу в спальню. Мужчина, расположившийся в кресле, медленно поднимается при моём появлении, а мой взгляд прикован к идеально застеленной белоснежным покрывалом постели. Яркие точки… воспоминания, жуткое желание умолять остановиться… и тишина, оборвавшая все мои фантазии.

– Грог. Знаешь, я даже не удивлена тому, что именно ты прилетел в Швейцарию. Наверное, у отца очень важное совещание или же посещение новых фабрик, верно? Как всё предсказуемо, – нарушая едкую тишину, хрустящую своей гадкой подложкой из той ночи, язвительно произношу я и подхожу к кровати, оставляя на ней дорожную сумку.

– Эмира, – произносит он укоризненно и обвиняюще.

– Можешь ещё раз сказать моё имя, но уверяю тебя, я знаю его наизусть. Так что же побудило тебя приехать сюда вместо моего отца? – Поворачиваюсь к мужчине, которого слишком давно и хорошо знаю. Одинокий, полностью отдавший свои лучшие годы моему отцу и работе, его личный помощник и доверенное лицо, тридцати девяти лет.

– Что? Ты издеваешься? Через час состоится внутреннее собрание по поводу того, что ты устроила, Эмира. И даже не безобразные и оскорбительные фотографии, которые ты сделала, чтобы разозлить Эрнеста, заставили меня приехать сюда, а то, в какой ярости сейчас он пребывает. Он готов прибить тебя за всё, что ты натворила. И я вызвался сам решить это недоразумение, иначе тебе было бы плохо, – отчитывает меня, как и раньше. Не верю, он всегда выгораживал отца, когда ему было плевать на меня и на мои проблемы, желания и попытки стать другой, более самостоятельной. Так что и сейчас Грог прилетел сюда, чтобы вновь взять на себя всю ношу за проблемы от неугомонной, безбашенной и избалованной девчонки, то есть меня.

– Конечно-конечно, так всё и есть. Хотя бы здесь ничего не меняется, это радует. Итак, что ты хочешь от меня? Разбирательство состоится через час, а до этого времени я имею право немного отдохнуть.

– Эмира, прекращай. Твой характер и желание противостоять всем в этом мире просто смешны, тем более в такой ситуации. Мы должны вместе придумать правдоподобное объяснение твоему нелепому выпаду и показаниям против себя. Поэтому я предлагаю рассказать мне, как произошло всё на самом деле, и мы вытащим тебя, чтобы ты смогла продолжить своё обучение и прекратила вести себя так вульгарно.

– Серьёзно? – Гадкий смешок вырывается из груди, и я позволяю себе осмеять его глупое и ненужное предложение.

– Хватит, Эмира, это уже не шутки, и смех здесь просто неуместен. Тебя обвиняют по нескольким статьям, помимо заявления той девушки поступило ещё более десяти о том, что ты творишь в сестринстве, и каким испытаниям подвергаются желающие вступить сюда. Если последнее меня абсолютно не заботит и выглядит нелепым, то первое – это уголовное преступление, для оправдания которого у нас должны быть опровергающие факты. Ты отказалась говорить с адвокатом, повторяя, что вся вина лежит на тебе, и ты готова понести последующее наказание. И вот это мне непонятно, потому что я знаю тебя более пятнадцати лет и уверен, это очередная попытка досадить Эрнесту. Но это уже не шутки, Эмира, тебя, как гражданку Англии будут судить сначала здесь, а потом в Лондоне. И если в Швейцарии тебя признают виновной, то правительству придётся вытаскивать тебя из этой ситуации, а твоему отцу будет очень сложно потом вести дела. Ты должна подумать разумно о последствиях своих детских обид. Ты уже не маленькая девочка, Эмира. Ты молодая женщина и обязана защищать себя, – делает шаг ко мне, вынуждая задрать подбородок и недовольно поджать на секунду губы.