Чарити пыталась сообразить, что Леокадия имеет в виду. Конечно, финансовые проблемы острова решились (Чарити до сих пор так и не выпытала у отца, как Рамиро удалось выплатить долг, но ее приданое должно было несколько поправить дела семьи Домингос), однако это сиюминутные проблемы. Кризис гораздо глубже, и его не разрешить единовременным вливанием денег.

— Как бы там ни было, Леокадия, я — невеста принца. И мой род мало уступит вашему. Я могу наизусть перечислить всех моих предков до Ролло, герцога Нормандского, а это десять веков. Пусть я и не воспитывалась в королевской среде, но я из благородной семьи, а, как известно, король — всего лишь первый среди равных ему дворян. Этот брак — не мезальянс.

— Ты изменилась, Чарити. — Леокадия подошла к окну. — Уже темнеет, нам пора возвращаться.

Двое стражников, оставленных у начала дороги, ведущей к вилле, расположились в тени оливкового дерева и играли в какую-то очень замысловатую карточную игру. При виде принцессы и Чарити они вскочили и вытянулись в струнку. Чарити никак не могла привыкнуть к тому, что одиночество теперь редкий дар.

— Домой, — приказала Леокадия, без помощи слуг взлетев на коня.

Чарити пришлось ждать, пока кряжистый солдат подсадит ее в седло.

Глава 25

Он не понял, в какой миг все изменилось. Пропустил, а, возможно, это был самый важный миг в его жизни.

Да что там — возможно. Был.

Все шло так, как шло. Рамиро много работал, кипела подготовка к свадьбе, иногда он видел Чарити, иногда ужинал с ней, но дни казались словно закрыты вуалью. Принц поступил так намеренно, чтобы не отвлекаться на то, что могло сбить его с пути. Позабыть о том, как болезненно еще вздрагивает сердце при мысли об отце. Смириться со своим собственным решением. Прогнать чувство вины перед Чарити.

А потом он понял, что чувства вины нет, а Чарити — есть.

Она была рядом, часто, когда Рамиро поднимал глаза и хотел увидеть ее — и видел. Она испросила разрешения иногда приходить к нему в кабинет и тихо сидеть, пока Рамиро работает. Он согласился — обычно в такие моменты он никого и ничего не замечал. Но ее он чувствовал постоянно. Она была… да, словно второе солнце, как однажды сказал о ней Марко.

Рамиро нравился блеск ее голубых глаз, ее легкая улыбка, и вместе с нею он стал улыбаться немного чаще, Чарити даже удалось несколько раз рассмешить его. Она понимала, когда принц говорил, что занят (а на самом деле немного трусил), она незаметно обживалась в его доме, и внезапно стало понятно, что она есть здесь и дальше будет — и Рамиро осознал это со слепящей отчетливостью.

Вот эта девушка станет его женой. Вот эта, с пушистыми, чуть вьющимися волосами цвета спелой пшеницы. Вот эта, чьей кожи уже коснулся островной загар. Чарити сделалась смуглее и оттого еще краше. Вот эта девушка будет полностью принадлежать ему, Рамиро. Это казалось невероятным. Этим хотелось насладиться — и бежать от этого на край света.

Возвратились те чувства, что ошеломили его тогда, во Флоренции; Рамиро вспомнил и пронзительную ясность флорентийского дня, и хрупкий покой Санта-Кроче, и вино, выпитое в компании Чарити на лоджии палаццо Месса. Как блестели тогда глаза Чарити. Как она говорила о Помпеях, куда Рамиро ее так и не повез… Чувство вины все-таки не оставляло.

Принц хотел, чтобы Чарити была счастлива. Больше всего на свете Рамиро этого желал.

Однако сумеет ли он дать ей это счастье? Хороший вопрос.

Ответа не было.

Пока не было.

До свадьбы оставалась неделя, когда Чарити велела накрыть очередной ужин на террасе. Ей требовалось как можно больше таких встреч, чтобы укрепить свое положение.

Во-первых, чем больше она говорила с принцем Рамиро, тем сильнее влюблялась, хотя казалось, что сильнее уже невозможно. В эти дни Чарити открыла, что любовь поистине бесконечна. У нее оказалось столько оттенков и такая глубина, что можно было исследовать ее всю жизнь.

Во-вторых, то, что англичанка начала чувствовать себя увереннее во дворце, заметно раздражало Леокадию. Конечно, Чарити не слишком хорошо понимала местный язык. Обычно с нею старались говорить разборчиво и четко, однако привычный фасинадский диалект иногда превращал речь собеседника в тарабарщину. Слуги англичанку пока немного побаивались, лишь начинали привыкать. К народу Чарити пока не выезжала, так что о чем думает народ по поводу ее прибытия на остров, было неясно. Однако люди обожали Рамиро — и Чарити надеялась, что рано или поздно она тоже заслужит их любовь.

Ей удалось уговорить принца на то, чтоб он разрешил ей присутствовать на галерее во время заседаний королевского совета, и теперь девушка часто ходила туда. То, что она слышала и видела, ее поражало. И наводило на мысли, которые она записывала ночами, долго думая и покусывая кончик пера.

Именно об этом Чарити и хотела побеседовать с Рамиро сегодня вечером. Важный разговор, к которому она долго готовилась. Девушка сидела на террасе, белое платье с вышитыми цветочками подчеркивало ее хрупкость, ужин был прекрасно сервирован… однако Рамиро не шел. Чарити хмурилась. Когда он не появился и через полчаса после назначенного времени — а обычно бывал пунктуален, — она поняла, что жених забыл о встрече. Просто забыл.

— Мне сходить к принцу, сеньорита? — уважительно спросил пожилой слуга, заметивший неудовольствие Чарити и, видимо, прекрасно знавший о маленьких недостатках своего господина.

— Нет, благодарю вас, Мигель. Наверняка он работает. — Она поднялась. — Я пойду в его кабинет и сама поговорю с ним. Однако прежде… позовите мою горничную.

— Хорошо, сеньорита.

Четверть часа спустя Чарити без доклада вошла к Рамиро. Конечно же, тот был в кабинете, и при виде невесты его глаза сделались сначала недоумевающими, а затем виноватыми. Сообразил.

— Чарити, простите, я совсем забыл про ужин. Простите, я обещал поужинать с вами… — Рамиро выглядел таким замученным, что Чарити решила, не стоит заставлять его извиняться дальше.

— Ничего страшного, — она поставила на столик у окна поднос с уже слегка остывшим ужином и приглашающим жестом открыла серебряную крышку на блюде в центре. Там оказалась какая-то средиземноморская рыба, названия которой Чарити не знала. Пахло просто потрясающе. — Я принесла ужин на двоих.

Рамиро встал из-за стола и подошел к Чарити.

— Мне кажется, что вы слишком снисходительны ко мне.

— А мне кажется, что вам самому надо проявить к себе хоть немного снисхождения. Папа всегда говорит, что работа без отдыха приводит к ошибкам и просчетам.

— Если я не буду работать все время…

— Вам кажется, что королевство от этого рухнет. Знаете, мне кажется, что вы на своем маленьком и отдаленном острове совсем позабыли, что в остальной Европе давным-давно придумали разделение труда. Если не ошибаюсь, даже раньше, чем вы откололись от Римской империи.

— Я предпочитаю персональную ответственность в деле управления. Особенно для монархов.

— Если монарх будет больше руководить, чем выполнять работу сам, то дело пойдет лучше. Папа говорит, что нужно уметь пользоваться талантами своих служащих.

— Я уже выслушал все советы, какие мог, теперь я должен принять решение, какие из предложений наилучшим образом могут послужить для блага королевства.

Чарити поняла, что Рамиро так и не приступит к ужину, если не поставить перед носом принца полную тарелку. Интересно, а он вообще имеет представление, откуда берутся полные тарелки? Кажется, не имеет. Когда Чарити попросила приписанную к ней горничную подать ей поднос с ужином на двоих и сообщила о намерении разделить этот ужин с принцем Рамиро, девушка выглядела очень озадаченной. Чарити пришлось растолковывать служанке в подробностях, что именно требуется и как это надо выполнить. Тем не менее Чарити пришлось буквально вырвать поднос из рук очередной девушки в форменном платье и приказным тоном отправить всех заниматься своими делами. Просто в уме не укладывается: чаще всего слуги в Маравийосе совершенно незаметны, словно привидения, но иногда о них буквально спотыкаешься. Похоже, дело в том, что надоедливыми они становятся, когда нарушается освященный веками традиционный уклад. Чарити никогда бы не подумала, что будет выступать революционеркой.

Тем не менее в первые дни на острове она старалась подстроиться под местные обычаи, внимала советам, старалась меньше говорить, а больше слушать, но это ни к чему хорошему не привело. Казалось, все только еще больше сторонились ее, все, кроме Леокадии. Принцесса ревностно выполняла поручение Рамиро «ввести в курс жизни королевства». В итоге Чарити решила, что если она хороша для будущего короля Фасинадо, то она хороша и для его подданных. Хороша именно такой, какая она есть.

В общем-то подобная политика вскоре дала свои результаты. Люди заметили ее, стали прислушиваться и улыбаться. Чарити никогда не отличалась отсутствием уверенности в себе, но Леокадия оказалась просто мастером по выбиванию почвы из-под ног у будущей родственницы. Чарити старалась не уступать и не давать спуску, только, если быть до конца честной, принцессе все же удалось посеять в душе англичанки сомнения. Чего только стоили постоянные намеки на некую более чем сестринскую и братскую любовь между принцем и принцессой. Чарити до сих пор не могла отогнать навязчивые видения, в которых Рамиро и Леокадия… Нет, не может такого быть! Чарити знала, что Рамиро честно ответит, если она спросит, вот только она не была уверена в том, каким окажется этот ответ.

Да, Рамиро оставался мил и предупредителен, во дворце готовились к свадьбе, все шло как надо. Конечно, Рамиро был постоянно занят, и этим объяснялось некоторое отсутствие… близости в их отношениях. Временами Чарити начинала сомневаться, не ошибся ли отец, когда сказал, что принц испытывает к ней сильные чувства, достаточные для того, чтобы просить ее руки. Но он же попросил. У такого человека, как Рамиро, не может быть бесчестных мотивов. Не стоит даже допускать ни малейшего сомнения. Такие мысли могут все испортить.