– Разносчик не только разносит товары, но и сплетни. Апартаменты в Тауэре такая же королевская резиденция, как и другие. И какой прок королю убивать детей своего собственного брата после того, как их объявили внебрачными, и он стал наследником Престола?

– Наверное, никакого. Хотя, может быть, без этих детей он может чувствовать себя в большей безопасности, – сказала Танзи, на которую рассказ разносчика произвел очень сильное впечатление. – И ты считаешь, что люди любят его достаточно сильно, чтобы защищать, как это делаешь ты?

– Конечно, они будут его защищать. Ведь они видят, как он уверенно правит страной после всех этих гражданских войн между Розами.[3] На границах спокойно, с Шотландией заключено перемирие, мы торгуем с разными странами. Да что говорить! Даже наши законы теперь написаны по-английски вместо этой старой ученой латыни, так что самый последний браконьер может понять, за что его судят. А еще и эта новая идея, чтобы купцы могли надежно посылать друг другу письма из города в город. Наверное, с помощью этой почты наш мэр и узнал о продвижении Генриха Тюдора.

– Если бы сегодня вечером здесь появился кто-нибудь из городского совета, мы бы, конечно, услышали об этом, – сказала Танзи, вытирая стол, на котором остались следы от пролитого спиртного.

– Большинство из них в эти дни пили в «Золотой Короне», – с грустью напомнил ей отец.

В этот момент внимание Танзи привлекла группа весельчаков, которые нетвердой походкой прошли мимо их открытого окна, напевая какую-то незамысловатую песенку, – они явно возвращались из «Золотой Короны» – постоялого двора, который теперь стал их конкурентом. Она с сожалением подумала об удобных комнатах наверху, которые всегда были готовы принять постояльцев, но пустовали неделями, хотя в прежние времена, когда еще была жива ее мать, путешественники останавливались там очень охотно.

– Почему, скажи мне, пожалуйста, теперь все хотят туда, в «Золотую Корону»?

– Просто появилось что-то новенькое, – ответил Марш, вставая. Он остановился перед потухшим камином, рассматривая старые, потертые лавки и пропитанные табачным дымом потолочные балки.

– Он нанял фокусника, и у него в таверне поет какая-то девушка, и все это для увеселения гостей. А если она перестанет петь… Да, не так-то легко нынче достаются денежки… Молодец он, этот Хью Мольпас, вырвался вперед, парень не промах!

– Это точно, – согласилась Танзи, вспоминая, как он в шутку ущипнул ее за ногу, когда она появилась в его просторном дворе верхом на пони с каким-то поручением от мачехи, которая восхищалась его умением вести дела. Не желая сыпать соль на отцовские раны, она не стала рассказывать ему об этом эпизоде, а просто отложила свою работу, чтобы ее доделала Дилли, и, подойдя к отцу, взяла его под руку.

– Теперь я понимаю, почему всю весну ты работал гораздо больше, чем мог, помогая Джоду обновлять потолки и перестраивать конюшни, чтобы они стали побольше.

Именно так очень часто стояла рядом с ним его первая жена, мать Танзи, которая всегда понимала и поддерживала его, помогая сопротивляться болезни, мучившей его после ранения.

– По крайней мере, теперь мы можем разместить много лошадей, – улыбнулся Роберт, и в этот момент он выглядел молодым и энергичным.

Танзи никак не могла взять в толк, кому нужны эти большие конюшни, когда почти все стойла чаще всего пустуют. В этот самый момент она услышала голос своей мачехи, которая во дворе кому-то из своих друзей сердечно пожелала спокойной ночи и тут же принялась ругать Дилли за опоздание. Танзи поспешно взяла свечу, нежно поцеловала отца, встав на цыпочки, и отправилась наверх спать. Она поднялась по широкой дубовой лестнице, прошла мимо пустых закрытых комнат первого этажа и по узкой винтовой лесенке поднялась на свой чердак под самым острием двускатной крыши.

Она чувствовала себя очень усталой, но спать ей расхотелось. Были слышны отдаленные раскаты грома, и несколько тяжелых капель пролившегося дождя уже немного освежили воздух. Почувствовав облегчение, Танзи высунулась в окно. Прямо над ее головой, на расстоянии вытянутой руки, висела их вывеска, укрепленная на балке, уходящей под голубую черепичную крышу. В неподвижном воздухе знакомая вывеска с нарисованным на ней белым кабаном, которая всегда вертелась и поскрипывала, казалась такой же неживой, как и весь их постоялый двор, и – Танзи не могла не обратить на это внимания – неплохо было бы обновить ее, потому что краски поблекли и облупились. За городскими стенами, на фоне темных лесов, белели крестьянские поля с неубранной кукурузой, а на западе, над Босвортом, в долине реки, сверкали молнии. Из высоких окон аббатства струился свет, который отражался в дюжине окон вдоль темных улиц и освещал площадь, где торговцы устраивались на ночлег и куда в понедельник она отправится за покупками.

С недавних пор поездки на базар за провизией для постоялого двора стали для Танзи новым развлечением. Она ездила туда верхом на пони с кошельком, набитым деньгами, и обычно ее спутником был Джод, сопровождавший ее на вьючной лошади. Ей снова предстоит и поболтать, и поторговаться с продавцами, увидеть множество занятных вещей на их лотках и даже, может быть, если очень повезет – дрессированного медведя. И уж конечно, прогулка по базару не обойдется без встреч с дерзкими подмастерьями, которые не упускают случая вогнать в краску порядочную девушку. Эти подмастерья и подобные субъекты начали занимать весьма заметное место в жизни Танзи, скрытой от посторонних глаз. Их одобрительный свист и выкрики звучали для нее, как признание ее привлекательности, и были для девушки таким же приятным подарком, как яблоко, преподнесенное пастухом Парисом самой прекрасной богине. И по тому, как парни смотрели на Танзи, она начала понимать, что, вопреки недоброжелательным репликам мачехи по поводу ее вздернутого носа и соломенных волос, она совсем не так уж некрасива.

Если я умоюсь той самой розовой водой, которую этот ненормальный Том Худ подарил мне к Михайлову дню, и надену платье с розами, я буду выглядеть совсем иначе, чем сейчас, думала Танзи, снимая свой рабочий передник и с удовольствием чувствуя, как тело освобождается от стягивающих его лямок и завязок.

Она не могла не разделять настроения отца и поэтому смотрела почти с завистью в окна «Золотой Короны» на противоположной стороне улицы, где все еще горели фонари и звучал смех. Она видела, как оттуда выходят принарядившиеся горожане, некоторые требуют, чтобы им подали лошадей, некоторые уходят пешком. Конюхи то входили в дом, то выходили из него, и, наконец, сам Хью Мольпас – хозяин «Золотой Короны», довольный собой, появился на улице и остановился у порога своей таверны. Высокий, смуглый мужчина с явно восточной внешностью, он протянул вперед ладонь, чтобы проверить, идет ли дождь, и посмотрел на небо.

И в чердачном окне дома напротив он увидел дочь своего конкурента, которая свешивалась с подоконника в несколько легкомысленном наряде. В свете фонарей «Золотой Короны» Танзи увидела его полные яркие губы, сложенные в улыбку, и прекрасные сверкающие зубы; в этот самый момент он послал ей воздушный поцелуй. Если бы так же поступил любой другой сосед, в этом жесте не было бы ничего, кроме простого приветствия молоденькой девушке, но в том, как это сделал Хью Мольпас, были издевка и насмешка. Танзи почувствовала непреодолимую злость, потому что процветание и благополучие этого человека означали беду и неприятности для ее отца.

Однако она была Танзи, предки которой по материнской линии имели лучшее представление о жизни в поместьях, чем о постоялых дворах, поэтому она предпочла отвернуться так, чтобы он не мог ее видеть и принялась смотреть в другую сторону. И в ту же секунду она, самая первая из горожан, увидела двух всадников в плащах, которые мчались галопом от Северных ворот. Во всем их облике ощущалась такая спешка, что ей даже не пришлось делать вид, будто она не видит хозяина «Золотой Короны»; она действительно забыла о его существовании, не в силах оторвать взгляд от приближающихся фигур.

Было совершенно очевидно, что эти всадники совсем не знают города, в котором оказались: несмотря на то, что они явно торопились и все время подгоняли лошадей, они смотрели то направо, но налево, словно искали что-то в сгустившихся сумерках. Танзи не сомневалась в том, что они промчатся мимо, но когда всадники приблизились к их дому, один из них остановился, едва не ударившись об их ворота, и, повернувшись, крикнул через плечо немного отставшему товарищу: «Белый Кабан»! В его голосе было радостное удивление, и он показывал на их вывеску так, словно перед ними было некое чудо, спустившееся с небес, и его спутник остановился рядом.

Из открытых дверей «Золотой Короны» все еще струился свет. Более привлекательная вывеска этого нового заведения призывно висела всего лишь в нескольких ярдах от того места, где остановились всадники. Но они не обратили на нее никакого внимания, спешились и начали нетерпеливо стучать в ворота Роберта Марша.

Глядя на них из своего окна, Танзи обратила внимание на изящество их дорожной одежды и поняла, что перед ней – богатые и знатные путешественники из числа тех, кого раньше часто принимали у себя ее родители. Она услышала шаги Мольпаса, который поспешил перехватить их, говоря:

– «Золотая Корона» более удобное место, господа! Однако они не позволили себя уговорить.

– «Белый Кабан» вполне устроит нас, – ответили они почти одновременно и рассмеялись, словно это была шутка, понятная лишь им двоим.

Торжествуя и забыв все хорошие манеры, которым учила ее мать, Танзи показала Мольпасу язык. Со скоростью молнии, сверкавшей над полями в Босворте, не думая о том, как она выглядит, Танзи опрометью бросилась вниз по лестнице, на бегу зашнуровывая корсаж.

К счастью, мачеха развлекала мужа рассказом о своих делах, и ни они, ни Дилли еще не успели лечь спать.

Путешественники въехали во двор, где их встретил вежливый и гостеприимный хозяин, и началась обычная суматоха со взаимными приветствиями.