Лорд Биконсфилд в свое время возбудил во мне интерес к Индии, и с тех пор мне хотелось узнать побольше об этой стране, хотелось посетить ее, но это было невозможно.

Среди индийцев, прибывших в Англию на юбилейные торжества, двое привлекли мое внимание. Это были Абдул Карим, сын, по-моему, врача, двадцати четырех лет, и Магомет, гораздо старше, очень полный и постоянно улыбающийся.

Я предоставила им места в моем штате, чтобы узнать побольше о них самих и их стране. Карим был очень смышленый, но плохо владел английским, и я наняла ему учителя. Тот явился с большой готовностью, воображая, что его пригласили обучать одного из принцев, но, когда он понял, что его услуги требуются для слуги, к тому же еще и темнокожего, он был очень недоволен.

У меня это вызвало раздражение. Я не допускала, чтобы презирали людей с отличным от нас цветом кожи, и, конечно, этот глупый учитель не посмел возражать мне.

Меня очень позабавило, когда Карим предложил обучать меня хинди, и я сразу же согласилась. Мне ужасно нравилось обращаться к Кариму и Магомету на их языке.

Карим готовил мне пряные индийские блюда, которые мне пришлись очень по вкусу. Впервые после смерти Джона Брауна я почувствовала себя счастливее. Мои индийские слуги были преданы мне. А в моем положении это просто необходимо.

Пока Фритц был в Англии, он несколько раз встречался с доктором Макензи и поверил, что тот сможет его вылечить. Мне даже показалось, что эта надежда улучшила его состояние.

Викки была в восторге. Она любила Фритца, и он очень много для нее значил. Фритц был единственным, кто мог и ограждал ее от всех тех, кто плохо к ней относился. Я знала, что за эти годы ей пришлось вынести от семьи мужа и особенно от сына Вильгельма, который, по ее мнению, был настолько черств и честолюбив, что желал смерти деда и отца, чтобы завладеть короной.

Я верила ей, так как сама могла убедиться, какой Вильгельм неприятный субъект. Он не попытался прекратить злобные слухи о матери, более того, стало известно, что он всячески способствовал их распространению. Будто бы у нее есть любовник и что она не позволила сделать мужу операцию, боясь, что он умрет во время нее, а ей надо, чтобы он пережил своего отца, так чтобы она могла стать императрицей, после чего он мог убраться на тот свет, предоставив ей с любовником подбирать крохи с высочайшего стола.

Испорченность этого молодого человека поражала меня и раздражала. Я часто вспоминала, как гордился Альберт блестящим браком Викки. А какое счастье принес ей этот брак? Бедная Викки, такая умница, такая гордая! И самое тяжелое, что ей выпало на долю, — это озлобленность и нелюбовь ее сына.

Его испортили Бисмарк и бабка с дедом, а может быть, сыграла роль и его изуродованная рука.

В феврале следующего года Фритцу все-таки сделали операцию, а несколькими неделями позже умер император. Фритц стал германским императором, а Викки — императрицей.

Викки — императрица, это было замечательно! Именно этого желал для нее Альберт. Он так ее любил и так ею гордился. Если бы он только был жив! Он бы, вероятно, усмирил Вильгельма.

Я беспокоилась о Викки, Так как знала, что Фритц может скоро покинуть ее. Я хотела увидеть их обоих.

Когда Бисмарк услышал, что я собираюсь посетить Фритца и Викки, он пришел в негодование. Однако я приехала в Берлин и встретилась с этим человеком, перед которым трепетала вся Европа. Должна сказать, что произошло нечто странное — он произвел на меня благоприятное впечатление, несмотря на то, что он сделал и то, что я о нем слышала. Он был сильной личностью, а мне нравились сильные мужчины. Мне кажется, что и я произвела на него впечатление. Я чувствовала, что мы оба были приятно удивлены тем, что встреча прошла благополучно. Вполне вероятно, в будущем станем относиться друг к другу с большим уважением.

Печально было видеть бедного Фритца, такого похудевшего и совершенно лишившегося голоса. Я знала, что долго ему не прожить, но, по крайней мере, он сделал Викки императрицей. Я встретилась и с Вильгельмом. Он был очень заносчивый молодой человек, но, я думаю, я усмирила его немного. Я сказала ему, как я недовольна его поведением, и заставила его пообещать мне исправиться.

Расставаясь, я сказала Викки, что в случае необходимости она всегда должна обращаться ко мне. И если будет нужно, я сразу же приеду в Берлин.

Когда я вернулась домой, я вызвала доктора Макензи и потребовала, чтобы он сказал мне всю правду о болезни Фритца. К моему великому сожалению, мои опасения оправдались — он сказал, что ему остается жить не больше трех месяцев.

В июне пришло страшное, но не неожиданное известие. Фритц скончался. Я послала телеграмму Вильгельму — теперь германскому императору, — извещая его, что подавлена горем, и требуя, чтобы он позаботился о матери. Я подписала телеграмму: «Бабушка V. R. I.».

Берти отправился в Берлин на похороны Фритца и вернулся, кипя от ярости. Я редко видела его таким взбешенным; хотя у него, как и у меня, случались вспышки гнева, но они быстро проходили. Но Вильгельм действительно его расстроил — более того, он его встревожил.

Рассказывая мне о Вильгельме, он хотел, чтобы я поняла истинную природу характера моего внука.

— Я не верю, мама, что он огорчен смертью отца. Хотя бы потому, что не заметил скорби на его лице. Напротив, я даже сказал бы, что он ей рад, потому что теперь он получил императорскую корону.

Я отвечала, что меня это нисколько не удивляет, потому что посланник, присланный Вильгельмом известить меня о смерти его отца, сделал это сообщение с чуть ли не ликующим видом, что показалось мне совершенно неприличным.

— Германия теперь — это сила, с которой приходится считаться, — сказал Берти. — Я думаю, что у Вильгельма большие планы. Со мной он был особенно неприветлив. Мне казалось, что он почти издевался надо мной, потому что я только наследник престола, а он — император. Его поведение по отношению к Викки непростительно. К вам он ревнует. Из разговоров с ним я понял, что он сознает, что Германия играет менее важную роль, чем Англия, и это ему не нравится. Я убежден, что он будет стараться изменить ситуацию. Я полагаю, ему бы хотелось свергнуть вас и занять трон самому.

— Берти, это невозможно!

— Сделать это он, конечно, не может. Но мысли такие у него бродят. Его поддерживает Бисмарк. У Вильгельма по молодости могут быть безрассудные идеи, но Бисмарк — закаленный боец. Мы должны признать это. Вильгельм в каждом разговоре старался взять верх надо мной. Он называл меня «дядя» с таким видом, словно я — старая развалина, а он на пороге жизни.

— Я вижу, нам следует быть осторожными с нашим маленьким Вильгельмом.

— Да, уж придется. Он попросил у меня шотландскую юбку со всеми аксессуарами. Она должна была быть королевских цветов, для маскарада. Я отправил ему такой костюм и потом видел его фотографию в нем с надписью: «Я дожидаюсь своего часа». Эта фотография разошлась по всей Германии.

— Это возмутительно.

— Вильгельм и сам возмутителен.

Меня так встревожил этот разговор, что я упомянула о нем лорду Солсбери, который сказал, что между принцем Уэльским и германским императором явная антипатия; но что последний еще слишком молод для своего высокого положения и со временем должен успокоиться.

Я решила, что не позволю этой семейной неприятности перерасти в конфликт между государствами.

Викки приехала ко мне погостить. Мы вели с ней долгие разговоры, и я узнала много нового для себя о ее тяжелой жизни.

Я сказала, что Вильгельму следует внушить, что он не должен так обращаться со своей матерью. Она умоляла меня пригласить его посетить Англию, чтобы я сама могла убедиться, насколько справедливы ее слова.

Довольно неохотно я согласилась, чтобы он приехал летом с кратким визитом. К моему удивлению, Вильгельм принял приглашение с энтузиазмом и написал, что будет счастлив посетить славный старый дом в Осборне. Еще он спрашивал меня, в каком виде он должен прибыть. Можно ли ему надеть форму адмирала британского флота? Я позволила и получила от него в ответ очень милое письмо в почти смиренном тоне. «Надеть ту же форму, что лорд Нельсон, — писал он, — от этого голова закружится». Это было хорошее начало.

Когда он прибыл, я изумилась. Он был обворожителен, называл меня «дорогая бабушка» и обращался со мной с большим уважением. Великого императора из себя он разыгрывал очень редко.

Может быть, у него просто была личная антипатия к Берти? Может быть, он считал, что Берти несколько легкомыслен — что в известной степени соответствовало действительности. Может быть, Викки была чересчур властной? Альберт избаловал ее и не замечал у нее никаких недостатков.

Я вспомнила, в каком восторге был Альберт от первого внука. Вильгельм всегда был его любимцем.

Я рассказала об этом Вильгельму. Ему так нравились рассказы о детстве, что он слушал с неизменным интересом. Так же внимательно он слушал, когда я говорила об Альберте.

Странно, но визит, которого я опасалась, оказался очень приятным. Когда Вильгельм уехал, я почувствовала себя намного счастливее за все время после смерти Фритца.

За последние годы мои отношения с Берти значительно улучшились. Он вел себя солиднее, соответственно возрасту и положению. Это было очень приятно. Мне казалось, что он начинал понимать величие стоящих перед ним задач.

И когда я уже было совсем успокоилась, думая, что юношеское безрассудство у Берти прошло, возникли новые неприятности — скандал в Трэнби Крофт. Только на этот раз в нем не были замешаны женщины.

Берти был частым и почетным гостем в поместье Трэнби Крофт, принадлежавшем богатому судовладельцу Уилсону. Это поместье славилось тем, что там собирались игроки в карты и что ставки были очень большие. Среди гостей был подполковник сэр Уильям Гордон Камминг из шотландской гвардии. Во время игры в баккара сэра Уильяма заподозрили в мошенничестве.