Я несколько больше расположилась к Берти. Он всем нравился, хотя никто с ним особенно не считался. Казалось, что причиной его популярности был его характер. Он всегда был учтив с прислугой, и, поскольку я сама придерживалась такой же манеры, мне это в нем нравилось.

У Берти была еще одна черта, внушавшая мне любовь к нему. У него было множество недостатков, но он никогда не потерпел бы, чтобы кто-нибудь осуждал меня. Он был хорошим сыном, если забыть о некоторых его проступках, в особенности что касалось женщин.

В семьях часто случаются недоразумения различного рода. И вот я узнала, что у Викки начались проблемы с юным Вильгельмом[73]. Ребенком он всегда был заносчив, а иметь изуродованную руку должно было быть для него мучительно, видимо, это сильно повлияло на его характер. Он всегда подписывал свои письма «принц Вильгельм Прусский», даже ко мне. Он очень гордился своим прусским происхождением и не скрывал презрения ко всему английскому, что меня раздражало. Он явно не любил Викки — свою собственную мать! Больше всего его бесило, что Англия занимает более влиятельное положение в мире, чем Германия, и Бисмарк, вместе с его бабкой и дедом по отцу, внушили ему, что такое положение невозможно, а может быть, и должно измениться. Он никогда не вступался за свою мать, когда ее оговаривали — что случалось часто из-за ее английского происхождения. Он насмехался над ней и ее английскими привычками. Я знала, что для Викки этот сын был постоянным источником расстройства.

Я написала Викки, выражая ей сочувствие по поводу поведения Вильгельма. Это заставило меня осознать, как мне повезло в конце концов. Альфред и Леопольд были часто небрежны и невнимательны; зато Артур был всегда добр и внимателен; и я начинала думать, что переделки, в которых побывал Берти, послужили ему уроком. И я думаю, никто из них не позволил бы кому-либо дурно отозваться обо мне.

Из всех моих детей Артур был больше всех похож на Альберта. Я думала, что он никогда не женится, но он вдруг влюбился, причем сделал очень неожиданный выбор. Он избрал принцессу Луизу Маргарет, дочь принца Фридриха-Карла — племянника германского императора — и принцессы Марианны Прусской. Это был довольно неудачный выбор, потому что родители принцессы разошлись. Я бы желала, чтобы он не торопился. Но Артур решил твердо, а я никогда не желала принуждать детей к браку, который был бы им неприятен.

Однако, когда я познакомилась с принцессой, она показалась мне очень милой, и я нашла, что Луизхен — как я к тому времени стала ее называть — была более способна, чем кто-либо другой, оценить такого человека, как Артур, и сделать его счастливым, потому что у нее перед глазами был опыт ее родителей, хотя и совсем иного рода.

Но больше всего я беспокоилась об Алисе. Она была не очень здорова. Ей слишком тяжело дались все ее дети. Она была им безмерно предана и ужасно страдала, когда умер маленький Фритти. На него легла проклятием эта ужасная болезнь, которую передавали сыновьям матери. Я передала ее Леопольду, а Алиса — Фритти.

Вскоре умер герцог Гессен-Дармштадтский, и Луи наследовал ему. Хотя это было маленькое княжество, сильно уменьшившееся за счет усилий этого чудовищного Бисмарка, официальные обязанности оставались тяжелым бременем.

Для Алисы дороже всего была семья. И хотя она была мне преданной дочерью, после замужества она, естественно, отдалилась, но все же она оставалась моей любимой дочерью.

Я была в ужасе, узнав, что ее дочь Виктория заболела дифтеритом. Двумя днями позже от нее заразилась Аликс. Потом малышка Мэй. А затем ее единственный сын Эрнст и Элла.

Телеграммы начали приходить в ноябре. Это было время года, которого я, после смерти Альберта, больше всего боялась. В это время воспоминания осаждали меня с новой силой. Я стала считать четырнадцатое декабря зловещим днем, когда меня постигали самые ужасные события. В этот день умер Альберт, Берти был близок к смерти и в этот же день чудом выжил. Но свои опасения я никому не высказывала.

У Алисы оставалось шестеро детей. Они были смыслом ее жизни. Она была, в отличие от меня, прежде всего матерью. Как она должна была страдать, когда ее малыш выпал из окна… в восторге от того, что увидел ее!

Я с нетерпением ожидала известий. Я не могла спать по ночам, и первое, о чем я спрашивала по утрам, были известия об Алисе. Я получала их, и они были очень неутешительными. Заболел Луи, и теперь из всей семьи только Алиса оставалась на ногах.

Я писала ей письмо за письмом, уговаривая ее, чтобы она береглась. Она должна предоставить заботу о детях няням. Она не должна подходить к ним. Она должна воздержаться от искушения обнять или поцеловать их. Она должна оставить уход за ними прислуге, докторам и няням.

Алиса отвечала мне почти с негодованием. Я ничего не понимаю; ведь это ее любимая семья; уж не воображаю ли я, что она оставит их на чужих руках? Нет, она будет ухаживать за ними сама. Лорд Биконсфилд разделял мое горе.

— Хотела бы я быть там, — говорила я. — Я бы ухаживала за ними. Я бы услала Алису в безопасное место. Дорогой лорд Биконсфилд, она самая любимая из моих детей. Она всегда была особенная — такая нежная. Викки была любимой дочерью Альберта… а Алиса — моей. Она была такая хорошая девочка. Она и Артур больше всех похожи на отца. Если бы я заразилась, ну и что? Моя жизнь кончилась в то трагическое четырнадцатое декабря. Он сочувственно посмотрел на меня:

— Милая моя государыня, — сказал он. Я слабо улыбнулась. Он был для меня единственным утешением.

Последовало еще одно печальное известие. Крошка Мэй, пяти лет и общая любимица, умерла. Горе Алисы не поддавалось описанию.

Но худшее было еще впереди. Впоследствии я узнала, как это произошло. Сын Алисы Эрнст так огорчился, узнав о смерти младшей сестры, что сам почувствовал, что умирает, и в приступе отчаяния обратился к матери. Она обняла и поцеловала его. После этого она заболела.

Это было то, чего я боялась. Я собрала всю свою семью и рассказала им. Они были в отчаянии. Алису все очень любили, и до четырнадцатого оставалось два дня. Я так гордилась ими, когда они собрались вокруг меня.

Я молилась Богу. Я молилась Альберту. Я пыталась вступить со Всевышним в соглашение. Спаси Алису и возьми меня. Отдай мне Алису, и пусть будет Твоя воля на все остальное. Я уже вынесла четырнадцатого жесточайший удар, какой только мог на меня обрушиться, и я была готова на все — только ради спасения жизни Алисы.

Наступило тринадцатое. Известий не было. День прошел для меня как в тумане, и вот наступило роковое четырнадцатое. Браун суетился и бранил меня, называя «глупой женщиной, от чьего трепыхания никому нет пользы».

Я была почти уверена, что случится ужасное. В состоянии тупой покорности я взяла телеграмму. Алиса умерла.

Со мной были все дети. Алиса была первым ребенком, которого я потеряла, и я едва могла вынести это горе. Берти обнял меня, пытался успокоить. Он особенно любил Алису. Когда они были маленькие, она часто выручала его, скрывая его провинности. Я уверена, что она спасла его от многих порок.

Потом мы узнали, как она заразилась: в порыве любви, стараясь успокоить сына. Беатриса горько плакала, Александра тоже. Милая девочка, ее все очень любили.

Странно, что это должно было случиться четырнадцатого. Браун немного успокоил меня своим молчанием, удивительно, какой в молчании покой. Прибыл лорд Биконсфилд.

— Я знаю, вам сейчас не до посетителей, — сказал он. — Но я был уверен, что, если вы не сможете видеть меня, вы так и скажете. Поэтому я и пришел. Я знаю, я не смогу вас утешить. Я могу только выразить мое глубочайшее сочувствие.

Я всегда была рада видеть его, сказала я. Правда, я не желала видеть никого другого. С ним я могла говорить об Алисе, об Альберте, двух моих самых любимых, которых я потеряла.

— Как я вас понимаю, мэм, — сказал он, и я знала, что он думал о Мэри Энн.

— У вас была замечательная жена, — сказала я ему. — У меня был замечательный муж. Вы называли ее идеальной женой. Альберт был, без сомнения, идеальным мужем. Вы часто говорили, что мы должны быть счастливы оттого, что эти чудесные создания пробыли с нами даже короткое время. Но я часто думаю, не были бы мы счастливее, если бы вовсе не знали их. Тогда бы мы не страдали так, потеряв их. Он со мной не согласился, и я уверена, что он был прав.

Позднее он прислал мне текст речи, произнесенной им в палате лордов. Я перечитывала его снова и снова, не в силах сдержать слез.

«Милорды, есть что-то исключительно трогательное в самой причине смерти Алисы. Врач, позволивший ей ухаживать за больными, умолял ее ни при каких обстоятельствах не прикасаться к ним. Ее замечательное самообладание сдерживало ее, но ей выпало сообщить сыну о смерти его младшей сестры, к которой он был очень привязан. Мальчик был так поражен горем, что взволнованная мать сжала его в объятиях и при этом получила поцелуй смерти». Я была так тронута. Только лорд Биконсфилд мог так прекрасно это выразить. Когда он посетил меня, мы плакали вместе.

— Поцелуй смерти, — сказала я, — как прекрасно сказано. Именно так и было. Он усматривал особое значение в том, что Алиса умерла четырнадцатого.

— Вы думаете, что Альберт ждал ее к себе и он выбрал этот день? Лорд Биконсфилд сказал, что, по его мнению, так и было.

— Мне казалось, он должен был бы выбрать Викки. Она была его любимицей. Она была умница. Моя милая бедная Алиса никогда этим не отличалась.

Все это было очень таинственно, сказал лорд Биконсфилд. Мы говорили о смерти, о потустороннем мире и о том — могут ли ушедшие видеть тех, кого они любили на земле. И этот разговор утолял мое горе.

ПРОЩАЙТЕ, ДЖОН БРАУН

Я была благодарна лорду Биконсфилду за многое. Он был утешением и поддержкой в это время тревог.