Альберт получил удовольствие не только от постройки, но и планирования парка. Он посадил ели — мы называли их теперь рождественские деревья, — привезенные из Германии. Из Швейцарии нам прислали игрушечный домик, который мы назвали швейцарским коттеджем.

Осборн, где прошло много дивных дней, был дорог мне как создание Альберта. Пока велись работы, он постоянно наблюдал за ними, он умудрялся выходить даже по ночам, если ему внезапно приходила в голову новая идея.

Однажды ночью случился забавный эпизод, когда ему захотелось взглянуть на что-то и он вышел, хотя было совсем темно. Его заметил полицейский и арестовал. Альберт протестовал, но полицейский отказался его выслушать. Он привел его в находившееся поблизости помещение для прислуги. Но, когда все выяснилось, бедный полицейский не знал, куда деться от стыда.

На следующее утро Альберт призвал его к себе. Он был серьезен, и я уверена, что бедный малый считал, что может проститься со своей работой. Но Альберт похвалил его за бдительность и серьезное отношение к своим обязанностям. Потом он рекомендовал его для повышения в звании.

Бедняга удалился совершенно озадаченный. Мы с Альбертом долго смеялись над этим происшествием.

— Я была бы более импульсивна, — сказала я, — наверное, я бы сразу же выразила ему благодарность. Подумай только, сколько он пережил за ночь.

— Это ему не повредило, — сказал Альберт. — Тем больше он оценил мою похвалу. Милый Альберт, он всегда думал о том, что для людей полезнее.

К моему ужасу, отчаянию и ярости, я была опять беременна. Это должен был быть мой шестой ребенок. Это уж слишком. Все это было мне отвратительно. Но, кроме этого, к моему огорчению, осложнялись и государственные, дела.

Мне не нравился новый министр иностранных дел лорд Пальмерстон. Как он был не похож на милого лорда Эбердина! Я уверена, что лорд Пальмерстон утаивал от нас информацию, к тому же и с Альбертом они были не в лучших отношениях. А теперь… еще один ребенок в апреле!

И тут мы получили ужасное известие. Во Франции снова вспыхнула революция, повторение того, что произошло в конце прошлого века. Только теперь этот кошмар касался людей, которых я хорошо знала.

Чернь наступала на Тюильри. Бедная тетя Луиза была, наверно, в отчаянии. Она была так предана своей семье, а что сделает толпа с ее бедным отцом? Только бы не то же самое, что с его предшественником, молила я Бога.

Известия до нас доходили довольно скудные. Сначала мы узнали, как ночью зазвонили колокола, что было сигналом к восстанию. А потом, что французский король отрекся от престола. Я воображала себя в подобных обстоятельствах. Поистине, «сон бежит от венценосной головы короля».

Лорд Пальмерстон посетил меня. Он был довольно высокомерен. Почему он раньше казался мне симпатичным? Он расточал мне тогда комплименты, и лорд Мельбурн рассказывал мне о его многочисленных романах, что забавляло меня, но шокировало бы теперь Альберта и меня, конечно.

Альберт присутствовал при нашей беседе, но Пальмерстон подчеркнуто обращался только ко мне.

— Король Франции, без сомнения, попытается покинуть страну. Министерство иностранных дел не возражает предоставить в его распоряжение судно. Но, по моему мнению, будут возражения против предоставления убежища членам королевской семьи в Англии.

— У меня с королем Франции семейные связи, — сказала я.

— Очень грустно, мэм. Но ваше величество должны помнить, как обстоят дела в стране в настоящий момент. Налицо все признаки беспорядков. Неразумно провоцировать их, принимая чью-либо сторону в заграничном конфликте.

— Вы советуете мне оставить мою семью без помощи в столь сложное для них время? — спросила я.

Лорд Пальмерстон пожал плечами и заговорил медленно и отчетливо, как говорят с детьми.

— Беспорядки такого рода в стране, столь близкой к нам, должны заставить нас задуматься. Революции распространяются как пожар. Мы должны принять меры предосторожности. Мы должны действовать очень осторожно.

— В Англии… — начала я. Он имел смелость перебить меня, что было для него характерно.

— Даже в Англии, мэм, не говоря уж о меньших европейских странах. В глазах у Альберта был страх.

— Это верно, — прошептал он. — Вы говорите, я могу предложить им судно…

Какое унижение — просить у этого человека разрешения помочь моим близким! Конечно, я знала, что он прав, но это не внушало мне к нему большой симпатии.

Вскоре лорд Пальмерстон снова явился к нам. Он сказал мне, что король и королева Франции уже находятся в Англии.

— Они высадились в Нью-Хейвене, куда они прибыли вчера вечером из Гавра. Когда они узнали, что во Франции провозглашена республика, они сочли небезопасным оставаться во Франции. Как мне известно, король намерен оставаться в Англии инкогнито: он и королева примут титул графа и графини де Нейи.

С некоторым страхом я ожидала, что этот ужасный человек предложит отослать их обратно, но он этого не сделал.

— Быть может, ваше величество предоставит им Клермонт, — продолжал он. — Ведь это все-таки личная королевская резиденция.

— Да, конечно, — сказала я, взглянув на Альберта, который, кивнув, опустил голову, так велико было его горе.

— Они покинут Нью-Хейвен завтра, — добавил лорд Пальмерстон. — По крайней мере, — сказала я Альберту, когда мы остались одни, — мы можем предоставить им кров.

Я со слезами читала письма от дяди Леопольда и тети Луизы. Я знала, как любила тетя Луиза своих родителей. В письмо ко мне она вложила письмо к своей матери, которое умоляла ей передать.

Один удар всегда следует в жизни за другим. Умерла наша дорогая кобургская бабушка. Альберт был неутешен. Не могло быть и речи о его поездке в Кобург на похороны. В такое время он не мог оставить меня и детей. Но это было еще не все.

Лорд Джон Рассел прибыл во дворец в большом волнении. Чартисты собрались на Трафальгарской площади, и он боялся, что они могли двинуться маршем на дворец.

В это время я была уже на последних месяцах беременности. Мне трудно было побороть волнение, я беспокоилась о безопасности своих детей. Я распорядилась, чтобы их держали в классной и ни на минуту не оставляли одних. Когда вошел Альберт, я схватила его за рукав и усадила его рядом с собой, потому что боялась, если чернь ворвется во дворец, они набросятся на него. Его всегда ненавидели, высмеивали его, как немца, и не хотели видеть ничего хорошего в том, что он делал. Они закрывали глаза на его прекрасный характер и называли его ограниченным и самодовольным.

В своем воображении я уже слышала крики приближавшейся толпы. Я сидела, прижавшись к Альберту, а он держал меня за руку.

— Если это наступит, — сказала я, — ты будешь рядом со мной.

— Я защищу тебя, — отвечал он.

— Они не причинят мне вреда… в моем положении…

— Я им не доверяю.

Мы сидели и ждали. Я прислушалась. Было очень тихо. Доложили о приходе лорда Джона. Он выглядел очень утомленным.

— Я пришел доложить вашему величеству, что все в порядке. Толпа расходится. У них не было никакого подлинного стремления устраивать революцию. Наш народ другого склада, чем французы, мэм.

— Слава Богу, — сказала я с чувством. Альберт обнял меня.

— Они двинулись с Трафальгарской площади, выкрикивая лозунги. Потом толпа хлынула на Мэлл. Здесь некоторые из них поостыли и отстали. Это стало сигналом для остальных. Я слышал, как некоторые говорили: «Это не вина королевы. Это ее правительство и…» Он не закончил, но я знала, что он имел в виду Альберта.

Я была в негодовании. Но облегчение взяло верх над всеми другими эмоциями. Я прижалась к Альберту, наслаждаясь чувством безопасности для него и для семьи.

Среди всех этих волнений я не забывала лорда Мельбурна. Я регулярно писала ему. Я слышала, что он почти не выезжал из Брокета и временами становился рассеян, воображая, что он живет в прошлом.

Я писала ему: «Не проходит и дня, чтобы королева и принц не передавали лорду Мельбурну лучшие пожелания здоровья и сил…»

Через несколько дней после того, как было написано это письмо, у меня родилась еще одна девочка — Луиза-Каролина-Альберта. Роды были не слишком тяжелыми, но они изнурили меня. Я не хотела подниматься с постели и долго пролежала, думая об ужасных вещах, происходящих в мире.

Я чувствовала себя больной и вялой и очень полнела, что меня расстраивало. Альберт переносил меня с постели на софу. Я знаю, ему было очень жаль меня из-за всего того, что мне приходилось выносить, рожая детей. Должно быть, даже ему стало казаться несправедливым, что женщины выносили столько, тогда как отцам дети доставляли только радость, как Викки Альберту. Она его любила больше всех, как и он ее, в то время как все физические страдания за нее выпали на мою долю.

Недостойные мысли, без сомнения. Но такова моя натура. Альберт был бы поражен, если бы я высказала вслух некоторые мои мысли, и указал бы мне на их ошибочность. Но я все же предавалась этим мыслям, размышляя об отвратительном процессе деторождения. Неужели нельзя было сделать его более пристойным!

Стоял апрель. Скоро мой день рождения. Как они быстро наступали теперь. Я помню, как долго я ждала своего восемнадцатилетия. А сейчас годы так и мелькали.

Альберт читал мне вслух, когда явился сэр Джон. Мне стоило только взглянуть на него, как я поняла, что он чем-то встревожен.

— Какие-нибудь новые волнения, лорд Джон? — спросила я.

— Боюсь, что так, ваше величество. Чартисты собираются в Лондоне десятого. Министры думают, что на этот раз могут быть осложнения.

— Лорд Джон, — сказала я. — Я еще не поправилась после рождения принцессы. Как они могут на это пойти?

— Они озабочены только своими правами, мэм. Я пришел доложить вам, что мы примем все меры, чтобы оградить вас, вашу семью и дворец.