Он умер от разрыва сердца. То ли от обиды на судьбу, которая обошлась с ним несправедливо, то ли от ненависти ко всему живому, но так кончил жизнь легат Кампанского легиона Люций Петроний Леонид по прозвищу Аквилла.

Когда обоз из пятнадцати повозок прибыл к тому месту, где так бесславно кончил свою жизнь Леонид, то спрыгнувшие с экипажей люди, увидели на земле знатного господина, которого обступило несколько человек. Это были рабы, оставшиеся в живых, которые молча взирали на бездыханное тело хозяина.

Тут же лежала красивая девушка. Она слабо пошевелилась и застонала. Ее бережно подняли и положили в повозку. Вскоре обоз снова тронулся в путь.

Рок неумолимо влек молоденькую рабыню в Рим в Вечный город.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Марк Клодий Эллиан военный трибун[1] и префект[2] седьмой когорты Девятого Испанского легиона три дня назад приехал в Рим к матери в первый в своей жизни отпуск. Он был молод: префекту недавно исполнилось двадцать пять лет, но когда он шел по улицам Рима, то сильно отличался от своих ровесников. Разнился он и одеждой, не блиставшей изысканностью, и прической; солдату не подобает носить длинные волосы, а тем более завивать и напомаживать их. Руки Марка Клодия привыкли держать тяжелые меч и щит легионера, поэтому ногти на них коротко острижены и не покрыты тонким слоем серебристого или золотистого лака, как длинные ногти молодых патрициев. И лицо его тоже выделялось в толпе молодых римлян ровным загаром и строгими чертами. Друзья молодого человека за его спиной и без злого умысла посмеивались над Клодием. Старики и зрелые мужчины одобрительно отзывались о нем и с уважением протягивали руку защитнику отечества. Женщины и девушки с восторгом смотрели на молодого Эллиана. Им нравилось в молодом человеке редкое в природе сочетание чрезвычайно светлых волос, отливающихся золотом на солнце и не выгоревших с возрастом, и зеленых, как волны иллирийского моря глаз.

Три дня, как Клодий прибыл домой, а событий произошло столько, что голова шла кругом.

Несмотря на знатность рода, Клодий с матерью жили совсем скромно. Хотя дом их не стоял на правом берегу Тибра,[3] только пять рабов было в хозяйстве Бебии, матери Кподия. По соседству же стоял роскошный дом Поппеи Сабины. Рядом с этим дворцом, овеянным славой консульства и триумфа, дом Клодия, чей отец умер в незапамятные времена, выглядел плебейской хижиной.

В детстве Клодий постоянно бегал в гости к богатым соседям, и Поппея, дружившая с Бебией, доброжелательно относилась к мальчику.

У Поппеи была дочь, тоже Поппея, родившаяся в тот же год, что и Клодий, и дети много времени проводили вместе. Часто бегали они вдвоем из одного дома в другой.

Но дети подрастали, и со временем, купающаяся в роскоши Поппея младшая стала понимать, что не имевший за душой ничего, кроме родового имени Клодий, совсем не подходит к ее изысканному обществу, поэтому девица, не обладавшая чувством такта, объявила однажды своему приятелю, что больше не хочет видеть в своем доме оборванца. Это случилось, когда девочка справляла свое совершеннолетие, и Клодий пришел поздравить ее с праздником. Мальчик сильно обиделся на свою подружку и почти год не появлялся в их доме. Мать девочки, знаменитая на весь Рим красавица, и то возмущалась бессердечным поступком дочери.

Как следует, отругав ее, Поппея Сабина старшая заставила гордую юную римлянку помириться с Клодием.

Подросток же просто воспылал нежностью к Поппее и не мог и дня прожить, не повидавшись с ней. Однако та относилась к своему воздыхателю с подчеркнутой холодностью и с нескрываемым презрением. Она не считала для себя зазорным высмеять его и унизить каким-либо другим способом в кругу друзей и подруг из состоятельных и совсем не всегда знатных семей. Шли годы. Поппея Сабина младшая к девятнадцати годам стала просто красавицей, в чем-то превосходящей даже свою матушку. И чем красивей она становилась, тем более становилась надменной. Клодия она просто перестала замечать, И хоть юноша был вполне знатен и не дурен собой, он не получал никакой взаимности от той, в которую был без памяти влюблен. Когда он попытался сказать о своем чувстве Поппее, то в ответ получил лишь издевательский смех и очередное оскорбление. Когда же бедняга заикнулся о том, что готов даже жениться на той, которую любит, то Поппея сказала ему, чтобы он даже и не мечтал об этом.

— Посмотри на меня, — сказала она, — и посмотри на себя. Что нужно мне? Мне нужны богатства и власть. Можешь ли ты мне предоставить хотя бы одно из двух?

Клодий молчал. Что он мог сказать?

— А те чувства, которые ты мне предлагаешь, это все ерунда для глупых детей, — продолжала Поппея. — Посуди сам, как я, красивейшая невеста империи, могу выйти за тебя замуж? Клодий, ведь у тебя нет денег даже на скромную свадьбу. А я хочу выйти замуж, словно за императора. Чтобы это видел весь Рим. К тому же, я пока не желаю терять свою свободу. Так что можешь убираться отсюда, жених.

И злая гордячка засмеялась, обнажая прелестные зубки, мелкие и острые. Закусив от обиды и унижения губы, оскорбленный Клодий покинул дом возлюбленной. Все сразу стало для него противно. Даже Рим, кичившийся на весь свет роскошью и богатством стал ненавистен Клодию.

Чтобы спастись от той вечной тоски, что преследовала его по пятам, Эллиан решил посвятить себя военной службе, и на этом трудном поприще сделать карьеру. Долго думал он, какой самый опасный участок вечных войн Рима выбрать. Мать отчаянно уговаривала сына отступиться от столь опасной затеи, но Клодий был тверд и неумолим в своем решении. Поэтому Бебия повздыхала и сообщила сыну, что в Британии командует легионом хороший знакомый их семьи и друживший с отцом Клодия, легат Петилий Цериал. Юноша собственноручно написал письмо легату, где выразил пожелание служить в его легионе и под его началом. Петилий Цериал не забыл семейство Эллианов и с отеческой заботой принялся хлопотать за Кподия. Наместником в Британии был тогда прославленный полководец Публий Осторий Скапула. Через него Цериалу и удалось записать Эллиана в свой легион.

Родственные и дружеские связи очень много значили даже в те далекие времена.

Так двадцатилетний Марк Клодий Эллиан стал солдатом великой римской армии. Начал он простым центурионом. Но полтора года усердной службы, полной опасностей, стычек и даже двух настоящих крупных сражений, сделали Клодия опытным воином. Поэтому легат взял молодого человека в свой штаб, где Клодий прослужил почти два с половиной года. Начальство оценило заслуги молодого адъютанта довольно высоко, и год назад новый наместник Британии Авл Дидий Галл лично подписал приказ о назначении Эллиана трибуном и префектом седьмой когорты легиона Петилия Цериала. Легат и сам был рад за него.

— Прослужишь лет пять, — сказал он, хлопая Клодия по плечу. — Потом я возьму тебя помощником. А там сам старайся. И клянусь принцепсом, к тридцати годам ты станешь легатом.

Военная служба несколько охладила молодого человека от влюбленной мечтательности. Он стал взрослым. Но мысль о надменной красавице нет-нет, да и проползала змеей в его душу. Что поделать, стрелы Амура жалят очень жестоко, и не всегда раны от них затягиваются до конца.

За пять лет службы в Британии Клодий скопил немного денег. Жил он скромно. Часть жалования неизменно посылал матери. И когда он вернулся в Рим на побывку, то, как громом был оглушен, сразу же после встречи с матерью, неслыханной новостью. Еще не успели остыть блюда, поданные в честь прибытия Клодия, как в двери дома постучали. Выбежавшая встречать гостей Бебия увидела перед собой самого Педания Секунда, претора города Рима. Он был, как и полагается, окружен толпой рабов и ликторов.[4] Пожилой, но живой, как мальчик, он выпрыгнул из лектики и с радостной улыбкой поспешил к хозяйке дома. Паданий Секунд увлек растерявшуюся матрону через перистиль в ее скромный атрий. Клодий уже был там.

Увидев претора, молодой человек вскинул руку в приветствии.

— Для нас очень высокая честь, принимать в доме такого почтенного гостя, господин претор, — сказал он. — Чем мы обязаны столь высокому посетителю?

Клодий и Бебия недоумевали. Претор же был весел.

— Я сейчас преподнесу для вас такую новость, какую даруют только боги. Я не претендую на роль небожителя, но именно мне магистрат города Рима поручил это сделать. — Педаний Секунд перевел дыхание. — Скажите мне, кто из вас является родственником всадника Гая Веция?

— Мой сын, — ответила Бебия.

— По какой линии?

— Мой муж, отец Клодия, был Вецием по материнской линии. Его мать была тетей Гая, а муж двоюродным братом. Мне даже говорили, что старый Гай хотел усыновить Марка, как только я овдовела, да потом его жена Валерия все-таки родила ему сына.

— Очень запутанно, но теперь я понимаю суть дела, — претор почесал подбородок. — Родственная связь налицо!

Тут он обратился непосредственно к Клодию:

— Тебе известно об этом что-нибудь, сынок?

— Нет, я впервые слышу это имя.

— Тогда я поздравляю тебя.

— С чем? — мать и сын спросили это одновременно.

— С получением наследства.

Ответ оглушил Бебию и Клодия.

— Какого наследства?

Претор доброжелательно покачал головой.

— Большого, — сказал он. — Очень большого. Десятки миллионов сестерциев, огромное поместье в Капуе, дом на Палатинском холме и триста шестьдесят рабов.

Нетрудно себе представить, как при этих словах вытянулись лица матери и сына. Педаний Секунд начал рассказывать изумленным слушателям долгую историю, как путешествовало наследство Гая Веция от одного наследника к другому.

— Первым наследником Гай Веций назначил своего сына Тита, рожденного его второй женой Валерией, — рассказывал претор. — А умер он как раз три недели назад, за день до того, как я выдвинул свою кандидатуру на выборы городского префекта. Кстати, вы за кого собирались голосовать?