До известной степени проявленный энтузиазм был поверхностным — дань всеобщего сиюминутного настроения, но чувства многих были вполне искренними и глубокими. Надежды Альеноры на то, что врожденное стремление англичан к справедливости в конце концов одержит верх, вполне оправдались. Повсюду — от Лондона до последней крестьянской хижины — были люди, считавшие, что с ней обошлись жестоко, несправедливо заключили в тюрьму, неизменно называющие ее «бедной королевой». Именно этих людей Альенора поразила сильнее всего. Они ожидали встретить несчастную сломленную старуху (ей исполнилось шестьдесят восемь лет — чрезвычайно почтенный возраст для тех времен), больную и изможденную от пережитых страданий, ошеломленную и потрясенную внезапной переменой в ее судьбе, а увидели величавую, полную жизненной энергии женщину подлинно королевского достоинства. Альенора выглядела очень тонкой и бледной, но эта воздушность и белизна кожи придавали ее изящному лицу, с его горделиво поднятым носом, гладким лбом и запавшими глазами классическую красоту мраморной статуи. Даже в своей тюремной одежде и скромной накидке Альенора производила сильное впечатление. «Представьте себе, — перешептывались собравшиеся, — как она будет выглядеть в подходящем платье и увешанная бриллиантами».

Одно на первый взгляд жалкое событие, происшедшее недалеко от Гилфорда, в значительной мере способствовало увеличению ее популярности, особенно среди бедняков, и покорило сердца многих тысяч англичан, никогда не видевших свою королеву.

Через города и деревни, а также мимо групп любопытных, собиравшихся у дороги, кортеж проезжал медленно, но в других местах он мчался во весь опор. Альеноре не терпелось скорее добраться до Лондона и приступить к исполнению своих обязанностей: от имени Ричарда принимать свидетельства почтения и преданности влиятельных аристократов и готовить церемонию коронации, которая своим великолепием должна была затмить все прежние торжества. Итак, оставив позади Гилфорд, они ехали на хорошей скорости по почти пустынной дороге, когда им повстречались трое мужчин. У шедшего посредине руки были связаны за спиной, а два человека по бокам держали концы веревки. Все трое были покрыты пылью, и пот, катившийся градом по их утомленным лицам, прорезал в пыли четкие дорожки.

«Какой-то заключенный, — подумала Альенора сочувственно. — Как горько идти в тюрьму в такой прекрасный день».

Когда она приблизилась к троице, те скромно посторонились, пропуская пышную кавалькаду.

— Куда вы его ведете? — спросила Альенора.

Более пожилой из двоих, державших веревку, довольно грустно — как отметила она — сказал:

— В Гилфордскую тюрьму, миледи.

— В чем его вина?

Старик откашлялся, и его голос сделался напыщенным, официальным.

— В последнюю субботу он, вооруженный луком и стрелами, с собакой вступил в королевский лес в поисках оленя, а потому виновен в нарушении лесных законов его величества.

— Это животное дважды вытаптывало мой небольшой участок с овсом, — проговорил провинившийся безучастно и обреченно.

— И каково наказание?

Не успел старик, деревенский констебль, ответить, как опять вмешался арестованный, который тем же тоном пояснил:

— Для меня шесть месяцев тюрьмы, для жены и моих четверых детей — смерть, так как они без меня умрут от голода.

Двое других кивнули с серьезным видом. Да, им не избежать голодной смерти, когда поле вытоптано, а глава семьи в тюрьме: ведь через шесть месяцев наступит зима, и даже у самых сердобольных соседей не окажется лишнего куска, чтобы помочь.

— Отпустите его, — распорядилась Альенора.

Двое мужчин, сопровождавших узника, с удивлением уставились на нее. Даже сам осужденный, казалось, не понимал или не мог поверить своему счастью. Старый констебль, немного придя в себя, что-то забормотал о суде и законе.

— По приказу королевы, — заявил маршал Уильям.

Двое караульных с большой готовностью развязали несчастному руки, и тот упал на колени, рыдая и прославляя милосердную королеву.

— Пусть это будет моим первым актом, — сказала Альенора, когда они двинулись дальше. — Как вы понимаете, я не могу не сочувствовать всем, томящимся в тюрьмах. Конечно, выпускать воров, убийц и других закоренелых преступников было бы неверно, но тех, чья вина состоит только в нарушении законов об охоте, следует немедленно освободить.

Таких оказалось тысячи и тысячи, ибо соответствующие законы Генриха II были строгими и жестокими. И каждый, кого выпустили из тюрьмы, отправился домой, к своей семье уже человеком, преданным на всю жизнь королеве… и, разумеется, Ричарду, который очень нуждался в народной поддержке. Ведь почти всю взрослую жизнь он провел за границей, бунтовал против родного отца, сеял раздоры, а потому не пользовался в Англии большой популярностью. Ее предстояло создать, наращивая слой за слоем; сделать это выпало на долю Альеноры. И первый акт, совершенный из сострадания, заложил прочную основу.

Глава 24

Поздно вечером 3 сентября 1189 года английский король Ричард, коронованный этим утром в Вестминстерском аббатстве, прогуливаясь по залам и коридорам Вестминстерского дворца, прошел в покой королевы. Некоторое время его преследовали звуки музыки и веселые голоса, которые постепенно замирали по мере того, как он, широко шагая, удалялся от общих залов и площадок, где продолжалось празднество, и углублялся в более спокойную часть огромного здания с жилыми помещениями.

Альенора полулежала на кушетке с высокой спинкой, вытянутые ноги были покрыты шалью. Компанию ей составляли: Амария — восстановленная в должности личной фрейлины королевы — и старая Кейт. Увидев свою мать в столь необычной позе, удивленный Ричард задержался в дверях, а затем подбежал к ней:

— Мама, вы заболели?

— Нет, лишь немного утомлена… совершенно естественно.

Придвинув стул и усевшись рядом, Ричард заметил:

— Я как-то не подумал о том, что вы можете утомиться. Непростительная невнимательность с моей стороны.

— Если подсчитать, Ричард, — ответила Альенора спокойно, — сколько миль мне пришлось за последние недели проехать, сколько дать аудиенций, рассмотреть прошений, то, мне думается, можно с полным правом утверждать, что моя усталость совершенно естественна.

— Вы потрудились на славу, — быстро проговорил Ричард.

— И увидела, как тебя короновали, — проговорила она растроганно. — Этим утром, Ричард, исполнилось мое самое горячее желание, осуществилась давняя мечта. И все было так торжественно и красиво. В церкви величественная тишина и благочестие, а снаружи восторженный рев толпы. — Альенора улыбнулась. — Мне кажется, именно поэтому я позволила себе несколько расслабиться и почувствовать утомление. Считаю свою задачу выполненной.

— Не совсем! По крайней мере… — Ричард вскочил со стула и зашагал по комнате из угла в угол, посматривая на мать.

— Я пришел к вам, чтобы взвалить на вас еще одну ношу. Довольно тяжелую. Вот почему я немного оторопел, застав вас такой утомленной. И тут я понял всю нелепость моей затеи.

— Только потому, что я отдыхала, когда ты вошел? Глупый мальчик! Разве силы не следует накапливать и беречь? Что бы ты подумал о рыцаре, который беспрерывно только нападает, не давая покоя своему копью? А теперь сядь и расскажи мне по порядку, что тебе от меня нужно. Ты должен сесть, иначе я свихну шею, так высоко задирая голову. — Альенора поставила свои ноги на пол, скомкала шаль, кинула ее себе за спину и выпрямилась. — Так-то лучше. Присядь рядом со мной, Ричард, и скажи мне, что ты задумал.

Примостившись на край кушетки, он немного сухо проговорил:

— Я хотел, чтобы вы отправились в Наварру.

Теперь настала очередь удивиться Альеноре. Наварра — маленькое независимое королевство на северо-востоке Пиренеев, где правил король Санчо по прозвищу «Мудрый» — эксцентричный чудак, предоставлявший своим дочерям больше свободы, чем было принято, и чьи весенние рыцарские турниры пользовались широкой известностью.

— Я с удовольствием поеду в Наварру, особенно зимой, — ответила Альенора весело. — Но с какой целью?

— У Санчо есть дочь Беренгария. Очень красивая. Я побывал в Памплоне два года тому назад во время одного из весенних состязаний. Она довольно благосклонно отнеслась ко мне, и с ее отцом я обменялся письмами.

От охватившей ее радости Альенора какой-то момент не могла вымолвить ни слова. До сих пор ей мешала чувствовать себя абсолютно счастливой мысль о том, что Ричард все еще не женат, что он может умереть, не оставив после себя наследника. И вот, наконец, он выбрал себе невесту. Отныне все будет хорошо.

Прежде чем она успела что-то сказать, Ричард продолжал:

— А дело, мама, вот в чем. У меня нет времени на длительное ухаживание. Как только я соберу достаточно денег, людей и снаряжения, то сразу же отправлюсь в Палестину…

— Ах, Ричард!

— Но для вас это не новость! Вы ведь всегда знали, что моя самая заветная мечта, единственное сокровенное желание — возглавить новый крестовый поход.

— Да… конечно, я знала: придет день, когда ты выступишь во главе войска освобождать Священную землю. Но так скоро? Мне думается, тебе следует…

Альенора остановилась. Она вспомнила: мужчины не любят выслушивать советы. Из-за этого у нее ничего не получилось ни с Людовиком VII, ни с Генрихом II.

— Тебе не кажется, — спросила она, — что было бы разумнее побыть некоторое время в Англии? Показать себя народу, познакомиться с ним, позволить людям лучше узнать тебя и проникнуться к тебе доверием?

— Пожалуй, это и разумно, — ответил Ричард, произнося последнее слово с раздражением, — но только совершенно невозможно. С четырнадцати лет я стремился только к одному: добраться до Востока и сразиться с неверными. Выхватывая меч из ножен, поднимая боевой топор или упражняясь с копьем, я всегда представлял себе, как я стану крушить сарацин. Если я буду тянуть и ждать, пока достаточно не согреется сиденье моего трона, кто-нибудь еще — французский король Филипп или австрийский герцог — поведет христианское войско на Иерусалим… а я этого не потерплю!