Англия переживала великолепные, бурные, полные самых радужных надежд времена. Весь мир с изумлением и благоговейным страхом взирал на Анжуйскую империю, которую создал Генрих II Плантагенет. В народе его называли Генрихом Законодателем и утверждали, что теперь можно проехать королевство из конца в конец с карманами, набитыми золотом, и никто его не отнимет. Недозволенные замки разрушили, а камни пустили на постройку домов в процветающих городах. Раздраженные бароны, лишенные возможности жить за счет грабежей и вымогательств, направили свою энергию на животноводство — огромные стада овец каждую весну отдавали свое руно ради увеличения торговли шерстью.

Генрих решил позаботиться об обеспечении младшего сына. Прозвище «Иоанн Безземельный» должно восприниматься только в ироническом смысле. Для него он добудет Ирландию — отсталую, но потенциально богатую маленькую зеленую островную страну. Она должна стать частью новой великой империи. Даже папа римский — единственный англичанин, когда-либо занимающий папский престол, — одобрил этот план.

И случилось так, что, возвращаясь после одного из походов в Ирландию, Генрих посмеялся над одним древним поверьем и на дальнейшем жизненном пути встретил свой удел, в котором люди с более живым воображением непременно усмотрели бы последствие прежних насмешек над предзнаменованиями.

Генрих с отрядом слуг и воинов — основные силы были оставлены для поддержания порядка в завоеванных провинциях Ирландии — приближался к границе Уэльса с Англией. То был край пограничных баронов, надежных старых воинов, которым Генрих позволил построить замки и владеть окрестными землями; взамен они должны были охранять английскую территорию от уэльсцев, которых пока так и не удалось покорить. Когда-то Генрих серьезно намеревался захватить Уэльс, но эта горная страна располагала всеми преимуществами для ведения затяжной партизанской войны, совершенно неудобной для конных рыцарей, а потому он переключил свое внимание на Ирландию.

День клонился к вечеру. Маленький отряд ехал молча, слышался лишь стук копыт да позвякивание и поскрипывание сбруи и доспехов. Позади лежал долгий путь — им пришлось пережить ожесточенные схватки и переезд по бурному морю из Ирландии. Все были страшно утомлены.

Они приблизились к узкому быстрому потоку, через который вела выложенная из камней дорожка. Вода на ней доходила лишь до щиколоток. Вверх по течению, где поток стремительно стекал с гор, стояла мельница; покрутив внушительных размеров мельничное колесо, вода затем падала в отгороженный плотиной бассейн и текла дальше через каменную дорожку до большой скалы. Подточенная у основания, скала выглядела как гигантский гриб.

— Ну вот мы и в Англии, — сказал Генрих, когда его конь ступил на другой берег. — Здесь где-то должен быть замок или поместье. Поди, Ралф, узнай на мельнице.

Генрих и его спутники спешились и стали поить лошадей. Вскоре вернулся Ралф с мельником, обсыпанным с головы до ног мукой, встревоженным и заикающимся.

— Он говорит только по-валлийски, ваше величество.

— Кто-нибудь из вас понимает валлийский язык? — спросил Генрих.

Таких не оказалось, и Генрих принялся нетерпеливо объяснять знаками и выкрикивать отдельные слова, полагая, как и многие, что любой в состоянии понять незнакомый язык, если с ним разговаривать достаточно громко.

— Дом, еда! — крикнул Генрих, изображая жестами крышу, потом показывая на рот и энергично двигая челюстью. — Спать! — заорал он, кладя голову на сложенные ладони.

Пока мельник таращил глаза, прекрасно зная, о чем идет речь, и лихорадочно размышлял, как ему избавиться от постоя двенадцати голодных людей и стольких же голодных лошадей, в центр группы протиснулась старуха, согнутая почти пополам и закутанная в черный платок.

— Никак, я слышу английскую речь? — спросила она пронзительным дребезжащим голосом.

— Ты не ошиблась, старая. Приятная встреча. Быть может, ты нам поможешь.

— О, я сразу догадалась, — хихикнула она. — Жила в Англии, когда мой муж был еще жив, очень давно. Но сразу узнала, хотя никогда прежде не слышала такой паршивый английский язык, на котором говорите вы. Что желаете знать, красивый господин?

— Поостерегись, старая! Ты разговариваешь с его величеством королем, — быстро вставил Ралф.

— С королем? С новым? Который разъезжает, утверждая справедливость? Действительно приятная встреча, ваше величество. Уже давно я нуждаюсь в справедливости. И подумать только, она сама ко мне пришла! Вот этот негодяй, — она указала крючковатым пальцем на мельника, — не пускает моих уток в свою запруду. А согласно давнишнему праву, он обязан. У меня есть договор на владения, его мне прочитал священник. В нем говорится: мои утки могут плавать в запруде. Но злодей поклялся, что свернет им шеи, и уже двоим свернул. Таким прелестным уточкам, и они вот-вот должны были нестись.

Отчасти раздраженный, но немного развеселившийся, Генрих сказал:

— Здесь так много воды… Почему твои утки непременно должны плавать в его запруде?

— Так записано в той бумаге. Кроме того, посмотрите сами, это единственное тихое место на речке.

Мельник что-то быстро забормотал в свою защиту.

— И что он говорит в свое оправдание? — спросил Генрих.

— Я отстаиваю свои интересы, — взвизгнула старуха. — Не могу одновременно излагать и его доводы.

— А я не могу вынести решение, не выслушав обе стороны, — заметил Генрих, которому старуха уже порядком надоела. — Ты должна подать жалобу в ближайший суд, и если твоя бумага правильная, дело решится в твою пользу. Для этого и созданы суды.

Генрих устало взобрался в седло. Цепляясь за стремя, старуха закричала:

— Но мне сказывали: вы чините правосудие на всем своем пути. Почему вы отказываете мне?

Несмотря на ее дерзость и упорство, что-то не позволило Генриху просто отпихнуть ее, но Ралф, перегнувшись, с такой силой дернул старуху за костлявую сморщенную руку, что та чуть не упала. Не испугавшись, она внезапно пришла в ярость.

— Так вот какова ваша славная справедливость! Я плюю на нее, — пронзительно завопила старуха. — Она подняла руку, и платок съехал с головы, обнажая седые космы. — Леклейвер отомстит за меня, — продолжала она выкрикивать, указывая на большую скалу. — Леклейвер, Леклейвер отомстит за меня несправедливому королю!

— Совсем спятила, — заметил Генрих. — И мы все еще не знаем, где переночевать. Поспешим дальше… Что такое? Чем ты встревожен? И ты? И… — Генрих увидел в надвигающихся сумерках мертвенно-бледные лица своих спутников. — Черт возьми! Кто этот Леклейвер, чье имя способно нагнать такого страху?

— Ваше величество, — проговорил Ралф изменившимся голосом, — это очень древнее дурное предсказание. И мы сейчас в местности, где когда-то обитал Мерлин, и возвращаемся из… О Боже, умиротворите ее, успокойте его…

— Я тебя самого умиротворю, — грубо проговорил Генрих, — если ты немедленно не объяснишь просто и понятно, почему вдруг одиннадцать сильных, вооруженных до зубов мужчин сделались похожими на кучку глупых баб. Кто такой, черт подери, Мерлин и кто позволил ему находиться на английской территории?

— Он был колдун, ваше величество, и жил в западной части страны сотни лет тому назад… Но его все еще помнят, потому что его пророчества сбылись, а некоторые должны еще осуществиться. И одно из предсказаний… Мерлин сказал, ваше величество, что король Англии, возвращаясь из Ирландии, поссорится с Леклейвером и умрет.

— И кто такой Леклейвер?

— Вон он стоит, — вмешалась старуха, — уже три тысячи лет, всегда бодрствующий, всегда настороже.

— Ты имеешь в виду эту скалу? — переспросил недоверчиво Генрих.

— Можете смеяться сколько угодно. Прежде люди были мудрее. Они знали его власть. Думаете, эти камни положены в воду, чтобы помочь таким глупцам, как вы, перейти на другой берег? Нет, их положили для того, чтобы в старые времена, когда люди были умнее, они могли стоять на них и опускать приношения в поток, доставляющий их к подножию Леклейвера.

Она посмотрела вверх ясными злыми глазами.

— За всю мою жизнь мне не доводилось слышать подобного вздора, — сказал Генрих. Взглянув, однако, вокруг, он увидел, что его люди вовсе не считают услышанное вздором. Они были явно напуганы — храбрые воины, отважно сражавшиеся с дикими ирландскими племенами. А Генрих знал людей, знал, что незнакомое и таинственное может страшить сильнее любой видимой опасности, знал, как быстро распространяются слухи и паника. Он также знал: чтобы иметь успех, нужно прослыть удачливым правителем. Если эту историю разнесут по свету, все станут считать его человеком, над которым тяготеет проклятие, человеком, осужденным на смерть.

— Ну что ж, — проговорил Генрих весело, — значит, Леклейвер угрожает мне, не так ли? Хорошо, я никогда не отказывался принять вызов!

С этими словами он повернул коня и поехал по берегу, пока не поравнялся со скалой. Здесь он спешился и с берега увидел, что Леклейвер не одинок. Эта скала являлась частью каменной гряды, тянувшейся поперек речки, несколько небольших камней выступали из пенных струй. Генрих решительно шагнул с берега на ближайший камень и сразу же почувствовал, что действовал чересчур поспешно. В некоторые времена года камни, должно быть, скрывались под водой, течение отполировало их до гладкости стекла или льда. Теперь, мокрые от брызг, они оказались необычайно скользкими, и не было ничего вокруг, за что можно было бы ухватиться руками. А тут еще и ветер. Почти незаметный, когда лишь слегка шевелил космами старухи, он, казалось, набрал силу, словно пытаясь столкнуть Генриха с его последней опоры.

«Быть может, все правда; возможно, мой сумасбродный, рассчитанный на эффект поступок уже предусмотрел старый колдун, и я умру, как он и предсказал. Все мои великолепные планы… и мальчики еще совсем юные…»