– Поставь меня обратно! – приказал Ричард. Когда его опустили на пол, он встал на колени и принялся рассматривать эмблему Неда, три страусиных пера, рядом с которыми была вырезана надпись Ich Dien. – Что это означает?

– Я служу. – Ответ мой был едва слышен – я почти прошептала его.

– Но он же был принцем. Кому он мог служить?

– Твой отец служил своей стране и своему народу. И Господу нашему. Как будешь служить и ты.

Ричард оглянулся на меня через плечо, и взгляд его внезапно стал властным.

– Я не стану никому служить. Я буду королем.

Он как будто стал старше, эти неразумные слова не соответствовали его возрасту. Я подняла его за подмышки на ноги и уже приготовилась отчитать, однако он высвободился и рванулся к вещам Неда, лежавшим подле гробницы.

– Мне нравятся эти золотые рукавицы. Я хочу и себе парочку таких.

Эти латные рукавицы, очень личная принадлежность жизни Неда, были разложены на куске тонкой ткани, в которую их завернули при переезде из Кеннингтона. Рядом находились его рыцарский кафтан, надевавшийся поверх лат, щит и золотой шлем. Чуть позднее сегодня все это будет вывешено высоко над гробницей, чтобы напоминать каждому пилигриму о том, кто навеки упокоился здесь. Цвета геральдических фигур и герба Неда, как принца крови, были очень яркими и бросались в глаза не хуже, чем его бронзовое изваяние. Именно этого и хотел Нед. Сражение было его ремеслом, его стихией. И теперь он будет лежать в могиле под этими символами великого воина. Это была моя идея, но относилась я к этому как к его задумке. Потому что знала, что он бы это одобрил.

Но Ричард уже совал свою маленькую руку в одну из этих рукавиц.

– Оставь их! – резко воскликнула я в тишине часовни; это неприятно задело меня.

Я бесстрастно смотрела на этого ребенка, дитя двух родителей королевской крови. Дорастет ли он когда-либо до того, чтобы латные рукавицы Неда оказались ему впору? Маленький, худощавый и белокурый, как ангелочек, он только начинал свой путь, и ему еще предстояло узнать все о том, что такое долг и служение.

На миг меня охватило непередаваемое отчаяние, и я отвернулась, но тут мой взгляд кое-что заметил. Заметил и зацепился за это, как будто Нед так спланировал, как будто это он сейчас стоял рядом со мной, любуясь тем, что я возвела в его честь. Казалось, обернись я сейчас, и увижу его прямой взгляд и эту улыбку, которая, как выяснилось, имела способность лишать меня силы воли.

Нед сам выбрал себе эпитафию. Я не имела к этому отношения, просто проинструктировала мастера, чтобы он вырезал ее в камне так, дабы ее мог прочесть каждый, кто проходит мимо. Эти слова не заинтересовали меня, я не обратила на них внимания, считая, что знаю Неда достаточно хорошо, чтобы понять его выбор. Это было просто хвалебное заявление о том, чтобы после смерти его запомнили таким, каким он был при жизни, – отважным, мужественным, властным. Когда же я прочла это сейчас, у меня словно открылись глаза.

Я мало думал о своем смертном часе,

Пока наслаждался дыханием жизни.

Мои глаза побежали дальше по строчкам. Я ошибалась, я полностью ошибалась. Неужели все, что я узнала о нем за столько лет, было таким ненужным? За этими словами не было надменной важности принца – за ними стоял Нед, с глубоким сожалением ожидавший своей смерти.

Сейчас я лежу в земле глубоко,

Жалкое и презренное существо.

Мое былое великолепие давно ушло,

А плоть моя истлела до костей.

Эти две последние строчки. Как же Нед унижал себя после смерти! Куда подевались его надменность, гордость, высокомерие, сумасбродство, за которые его так укоряли? Где тщеславное бахвальство своим физическим великолепием? Все ушло. Все представлено на суд любого прохожего. Все отобрала смерть.

На какой-то миг я возмутилась. Все было неправильно. Нед не был жалким. Совершенно неподходящее слово для принца крови. Нед никогда не был презренным негодником и не мог им быть. Я представила себе, как Нед преклоняет колени пред троном Всевышнего в своих золоченых доспехах, во всем величии и славе, которые были у него при жизни. Мог ли он стоять там малодушным и несчастным? Он примирился с Господом и предстал перед Ним в отражении Его величия.

Но это было еще не все. Я и глазом не успела моргнуть, как помимо своей воли прочла следующую пару строчек, испугавшись того, что могу выяснить еще.

Ради всего святого, молитесь Всевышнему,

Чтобы он принял мою душу на небеса.

Теперь я уже не могла игнорировать то, что имел в виду Нед. Да, действительно жалкий и презренный. Это было унижением в смерти, глубокое унижение его величия; здесь, в этой вырезанной в камне надписи, содержалось последнее признание того, что было необходимо его душе. Сомневаюсь, чтобы я когда-либо была свидетелем такого его унижения при жизни. Его враги никогда такого не видели – как, думаю, и его друзья. Даже когда наш с ним брак не хотели признавать, в нем не чувствовалось сожаления или раскаяния. Нед тогда просто потребовал от церкви, чтобы она уступила, – мы оба требовали этого, не считая, что поступаем неправильно. И все же, наверное, я, его жена, заметила это уже в самом конце, когда у него появилась острая необходимость помолиться и попросить Господа прощения за его поступки на войне. Это была потребность в искуплении вины.

Как же смерть опускает нас. Такое покаяние Неда было просто душераздирающим.

Оставалось только молиться, чтобы Господь даровал Неду прощение, потому что сейчас он был вне сферы моего влияния. Я уже никогда не смогу утешить его. В горле моем стояли слезы, а сердце пронзала боль, когда я впитывала в себя смысл мольбы Неда об отпущении грехов, когда смотрела на его шлем и рукавицы, лежавшие так, будто ему стоило только надеть их, чтобы вернуть себе прежнее великолепие. Но он уже никогда их не наденет. С этой войны ему уже никогда не вернуться, а эта позолоченная бронза – всего лишь пустая оболочка, как и его снаряжение. Я осталась одна. Со слезами я умела справляться, но боль в сердце была такой сильной, что я не могла ослабить ее таким жалким способом, как рыдания.

Это и есть любовь? Когда тебя разрывает на части, а рядом нет никого, кто мог бы помешать этому, удержав все вместе?

Любовь приносит боль и наполняет жизнь отчаянием.

Но жить с ней, когда твой возлюбленный умер, – еще бóльшая безысходность.

Испытывая нестерпимую боль, я прижала руки к груди, как будто таким образом могла сдержать ее, взять под свой контроль, но все напрасно. Единственное, что у меня оставалось, – это муки расставания после долгих лет жестоких страданий Неда и осознание того, что мы с ним больше никогда уже не окажемся вместе в одной комнате, в одном пространстве.

В конце концов я склонила голову в смирении. Оно снизошло после нахлынувшего на меня горя от ужасной потери, убившей все мои надежды. Мой любимый умер, ушел от меня, и я была сейчас более одинока, чем когда-либо могла себе вообразить. Слезы катились по моим щекам и тихо падали, оставляя темные пятна на дорогом дамаске моего платья.

– Что случилось, маман?

Рядом со мной стоял Ричард.

– Ничего.

– А у меня будут такие же доспехи?

– Да, такие. – Я не хотела больше оставаться здесь. Все это было пустым и обесцененным для меня. – А теперь мы уходим. Нам еще многое нужно сделать.

Я немного задержалась, подождав, пока Ричард уйдет вперед, а затем оглянулась. Быстро вернувшись, я коснулась руки Неда, как часто делала это в жизни.

– Прощай, мой дорогой господин. Со временем я действительно полюбила тебя всем сердцем. Я думаю, что тебе следует это знать. Если ты когда-то в этом сомневался.

Я любила рыцаря, не знавшего себе равных в доблести. А он любил меня.

В голове моей мелькнула мысль, которая испугала меня и унесла через годы назад, в прошлое. Так все-таки Нед или Томас был тем самым бесстрашным, одаренным рыцарем, которого я любила по-настоящему?

Конечно, я любила их обоих. И оба любили меня.

Так что жизнь моя была благословенна. Дважды благословенна.

А потом под влиянием спокойного величия часовни Святой Троицы, с ее ароматом ладана и статуями святых, в голову мне пришла еще одна мысль. Где я прикажу похоронить себя, когда дни моего земного существования подойдут к концу? Здесь, в этой святой обители, где я буду казаться такой малозначительной рядом с принцем и святым великомучеником? Меня могли бы похоронить где-то в тени или с краю, а может быть, в ногах у Неда, если там найдется для этого место. Просто жена. Игравшая незначительную роль в его жизни.

– Это место не по мне, Нед, – вслух сказала я, как будто он мог услышать меня и понять. – Думаю, более подходящим для меня станет составить компанию Томасу в Стамфорде. Там я смогу претендовать на какое-то собственное признание, не находясь в тени твоего царственного присутствия.

Я представила себе согласие Неда. Кивок, дарующий мне его высшее позволение на это.

– Но не сейчас. А когда наступит мой черед. – Больше действительно сказать было нечего. – Прощайте, милорд. Вы навсегда останетесь в моих мыслях.

Выйдя вслед за Ричардом из собора, я повернулась лицом в сторону Лондона. Все следы слез на моих щеках уже были стерты. Оставалось еще одно дело, которое необходимо было выполнить, чтобы обеспечить благополучное наследование Ричардом королевского престола. Ничто не должно помешать моему сыну принять английскую корону, и ничто не должно угрожать этому.


Январь, 1377. Кеннингтонский дворец


Я должна была завоевать уважение зажиточной части жителей Лондона своим возросшим влиянием на положение дел в королевстве. Даже если Ричард беспрепятственно займет трон короля после смерти Эдуарда, мне потребуется, чтобы граждане столицы безоговорочно поддержали это данное Богом право моего ребенка. Получая подаренную Неду золотую посуду, своими учтивыми словами и грациозными жестами я уже заслужила их одобрение. Теперь я должна была воззвать к простому люду, с его грубыми удовольствиями и непредсказуемыми предпочтениями. Вполне в моих силах было повести за собой толпу, нашептать о моих запросах правильным и исполнительным людям. Кому ж не захочется праздника? И по такому замечательному поводу народ Лондона оказался на высоте положения.