Я, конечно, отрицала все, отмахиваясь от этого, как от безумных бредней, потому что аналогия с волхвами была натянутой: двух из трех наших царственных гостей, королей Майорки и Кастилии, можно было не считать за таковых, поскольку они находились в изгнании и на самом деле могли больше никогда не надеть свои короны. Однако пророчество сэра Ричарда указывало на то, что я потеряю Неда из-за его безвременной кончины. А также потеряю и своего первого сына королевских кровей.

Трагичность такого исхода порождала болезненную тяжесть в моей груди, там, где должно находиться сердце. Было ли это обусловлено любовью? Чувство неминуемой ужасной потери было таким сильным, что я даже думала, что не вынесу этого.

Я гнала эти мысли прочь, пугаясь той уязвимости, которую несло с собой признание любви и вера в предсказания. Вместо этого я решила сосредоточиться на том, что я могу сделать сама, – встать на колени перед Святой Девой Марией и молить ее о том, чтобы никаких сражений не было. И чтобы Нед вернулся ко мне.

Но что такое война без вооруженных столкновений?

К тому же я решила, что буду тщательно следить за своим сыном Эдуардом. Но как я могла оградить его от случайных болезней, которыми судьба испытывает нас в самом юном возрасте?

В душе моей не было былого покоя. Кроме того, Неду ведь нравится воевать. Ему приятно будет находиться в обществе брата. На некоторое время его мысли отвернутся от меня, но в своих мыслях я его не оставлю, собирая по крупицам все доходящие до нас новости и слухи. Пиренеи, где в это время царствовали холодные ветра, снег и морозы, не остановили Неда, и он благополучно достиг Памплоны, столицы Наварры. До сих пор стычек – а значит, и неминуемых жертв – удавалось избежать, но, с другой стороны, до крупных столкновений дело пока просто еще не дошло. Так что не было ничего такого, что могло бы затянуть меня в бездну отчаяния.

А затем наступила полная тишина. Вообще никаких известий из тех краев – ни хороших, ни плохих.

Мои тревоги по поводу этой далекой от нас войны утроились, поскольку теперь к Неду присоединился его брат Ланкастер и мой старший сын Томас, который сейчас служил солдатом в свите Ланкастера. Мой младший, Джон, по-прежнему оставался при дворе в Англии под покровительством Джона де ла Хайе, которого Нед назначил ему опекуном, но Том в свои семнадцать лет был уже достаточно взрослым и достаточно умелым воином, чтобы успешно орудовать мечом в бою.

Не было никаких причин впадать в отчаяние, уговаривала я себя. Если бы произошло большое сражение, мне бы обязательно об этом сообщили.

Между тем двое моих маленьких сыновей в Бордо благоденствовали.

Сколько мне еще ждать, пока я что-то узнаю? Сколько времени должно еще пройти, прежде чем мы увидим возвращение наших доблестных рыцарей, которых переполняет желание рассказать о своих победах и триумфе? Вместе со всеми остальными женщинами я молилась и лелеяла в душе веру в успех. Но при этом внимательно прислушивалась, пытаясь уловить малейшие неблагоприятные веяния при дворе, малейший намек на бунт. Ничего. Мне бы успокоиться, но все мои мысли были заняты тем, что сейчас происходило далеко на юге.


Шла вторая неделя апреля, принесшего с собой весеннее тепло, когда я наконец получила письмо и мысленно поблагодарила Пресвятую Деву, услышавшую мои мольбы и откликнувшуюся на мои молитвы. Увидев надпись на конверте, я грубо выхватила его из рук гонца, даже не извинившись. Это был почерк Неда, что само по себе было уже очень необычно. Я такого не ожидала.

Я вскрыла конверт. А потом наступила на горло своей гордыне, потому что знала, что сам он о своем состоянии писать не будет.

– Мой господин здоров? – спросила я.

– Да, миледи.

– А мой сын, граф Кент?

– С ним тоже все хорошо, миледи. А также и с лордом Ланкастером. – Гонец, которого Нед часто задействовал с поручениями, улыбнулся мне с некоторым сочувствием. – К тому же вашего сына, миледи, под Виторией принц посвятил в рыцари за отвагу, проявленную в боях вместе с его армией.

Страх наконец отпустил меня, уступив свое место гордости за Тома и облегчению, что с Недом все в порядке. Яркий блеск доспехов гонца настраивал на беспечный лад. Мои тревоги оказались пустыми. Предсказания сэра Ричарда, основанные на положении звезд и визите к нам трех королей, рассыпались.

Я устроилась, чтобы почитать письмо, но вскоре была потрясена одним наблюдением. Нед описывал сражение, состоявшееся третьего апреля, когда я даже не думала о той далекой битве. В тот день мы повели детей в гавань, куда уже начали приходить торговые корабли, возобновившие плавание в связи с тем, что погода установилась и море стало более спокойным. И пока мы там любовались оживленной жизнью порта, разглядывали паруса, интересовались уловом рыбаков, под Нахерой состоялась великая битва против Энрике Трастамарского. А я даже не знала, где это находится.

Насколько же лживы утверждения, что жена чувствует, когда ее мужу угрожает опасность! О смерти своего Томаса я узнала только тогда, когда ко мне прибыл гонец. А если бы Нед вдруг погиб, появилось бы у меня ощущение столь великой катастрофы?

«Мы вступили в сражение с Бастардом Испанском, – неразборчиво писал Нед, – и победили его».

Написано это было явно в спешке, как будто это его брат Джон подсказал ему, что неплохо бы сообщить жене об исходе боя, а Нед неохотно согласился торопливо черкнуть пару строчек, прежде чем снять свои доспехи и отправиться к своему уставшему войску, которое в тот момент интересовало его в первую очередь. Я быстро пробежала глазами единственную страницу письма. Перечень французских командиров, павших на поле боя. Две тысячи пленных благородного происхождения. И ничего лично о себе. Я должна была догадаться, что Том и Джон Ланкастер в итоге не пострадали.

«Я послал коней Энрике в Лондон своему отцу в ознаменование нашей славной победы».

Ну, видимо, это был хороший знак. Действительно время праздновать и веселиться. В общем, письмо настоящего солдата.

«Ты, наверное, будешь рада узнать…»

Я была бы рада узнать, что с ним все хорошо. Что он цел и находится в добром расположении духа.

«Ты, наверное, будешь рада узнать, дорогая моя подруга, что мы, наш брат Ланкастер, твой сын Томас Холланд и все благородные рыцари нашей армии находимся, слава Господу, в добром здравии, за исключением только сэра Джона Феррерса…»

Ланкастер был цел и невредим. Мой сын тоже. И ничего о будущих планах, кроме того, что они направляются в Бургос.

Я встала и подошла к гонцу, который ждал у дверей.

– Мой господин возвращается?

– Он отправился к королю Педро, чтобы получить плату за использование своей армии, миледи. Сумму эту еще предстоит обговорить.

– Это не должно занять много времени.

Конечно, не должно. Нед выполнил свою часть их договора. Педро быстро запустит благодарную руку глубоко в кошелек; однако мне очень не понравилось как скептическое выражение на лице курьера, так и тот факт, что он мне ничего на это не ответил.

И я занялась организацией праздника в честь триумфального возвращения принца Аквитании. Оно не должно было пройти незамеченным для гасконских лордов, ибо они должны четко понимать значимость человека, который ими правит. Но что во всем этом было самым главным и самым трогательным для меня, так это самое начало письма Неда.

«Моя дорогая и милая сердцу возлюбленная, моя горячо любимая супруга…»

Какого еще более нежного обращения могла бы желать жена?

Не думаю, чтобы он когда-либо произносил такие слова. Тем более странно, что он решил их написать, хотя писать письма было далеко не его коньком.

Будь я натурой романтической, я спрятала бы это послание под корсет, поближе к своему сердцу. Но вместо этого я аккуратно сложила листок и отправила его в сундук, где хранились другие жизненно важные для моего душевного спокойствия документы, с которыми я не расстанусь никогда.


Битва при Нахере состоялась в апреле. Но лишь в сентябре победоносный принц Аквитании вернулся в Бордо, где я встречала его на ступенях большого собора, держа за руку нашего старшего сына. Жара стояла гнетущая, но мы должны были оставаться там, пока не прибудет весь авангард армии. Я хорошо рассчитала все по времени. У маленького Эдуарда не хватало терпения, чтобы ждать долго, но я развлекала его разговорами и дала лучшие перчатки его отца, которые он сейчас гордо держал с ощущением собственной значимости. Для меня же очень важным было присутствие здесь нашего ребенка, чтобы он мог сам приветствовать своего отца.

Издалека уже слышался глухой топот, гул приближающейся армии, постепенно заглушивший ропот толпы зевак и обычный уличный шум города вокруг нас.

– Это они, – сказала я. – Вот идет твой отец.

Маленький Эдуард с выбившимися из-под шапочки волосами, которые были влажными от жары, стал подпрыгивать на месте от нетерпения, и золотые львы на его красной тунике ярко засияли, как и положено сиять геральдическим львам Плантагенетов.

А затем мы оказались свидетелями великой триумфальной победы. Пронзительные звуки труб; высоко поднятые в неподвижном воздухе военные знамена, выцветшие на солнце и потрепанные в боях; мерный топот ног уставших людей и лошадей. Бьющий в нос зловонный запах конского пота и давно не мытых человеческих тел не охладил пыл толпы, радостно приветствовавшей армию, вернувшуюся домой с победой. Впереди всех в своем боевом облачении ехал Нед. Сколько времени понадобилось, чтобы добиться впечатления так органично соединенных военной мощи и роскошного великолепия. А яркие лучи утреннего солнца, освещавшего закованных в латы людей, лошадей, стяги и блестящие шлемы, казались знаком небес, благословлявших наше дело.

Я заметила геральдические цвета Джона Ланкастера; в его окружении ехал мой сын Том со своим серебряным львом на груди. Повзрослев, он стал очень похож на своего отца, и теперь у меня было такое чувство, будто это Томас опять возвращается с войны. К моей досаде – и удивлению, – на глаза мне навернулись слезы, а вместе с ними пришла неожиданная мысль. Я никогда не плакала по Томасу, не испытывала по нему настолько осязаемой скорби, но в то утро сердце мое переполняли горечь потери и радость за его сына, покрывшего себя славой. На миг я дала волю этим слезам – в знак уважения к одному Томасу, которого я потеряла, и другому, который возвратился ко мне, – однако потом быстро вытерла щеки.