– Что вы хотите сказать? Его ведь только изгнали... – прерывающимся голосом произнесла принцесса.

– Изгнали? Уже одно это достаточно, чтобы разбить все планы этого честолюбца. А Брэндон честолюбив настолько, что даже имел дерзость поднять глаза на сестру своего сюзерена.

Он допустил ошибку. Лорд-канцлер понял это, когда по губам девушки скользнула улыбка.

– Тот, кто не рискует, то ничего не выигрывает.

– Вот вы оба и доигрались, – вздохнул Вулси. И добавил, словно рубанул с плеча: – Брэндон арестован. Он в Тауэре.

Вулси едва успел её подхватить, когда она лишилась сознания. Третий раз за сегодня.

«Так недалеко и до горячки дойти», – раздраженно думал Вулси, облокачивая бессильное тело девушки о стену. Он не стал отливать её водой, просто начал похлопывать по щекам влажными ладонями. Наконец Мэри открыла глаза. Какое-то время она ещё туго соображала, но когда начала плакать, а потом залилась нервным сухим смехом, Вулси понял, что она окончательно все уразумела.

– Если с головы Брэндона падет хоть один волос... я не отвечаю за себя! – Не такой реакции ждал канцлер.

– С головы нашего прекрасного Брэндона падет не один волос, а все, причем вместе с головой. И ты, малышка, даже можешь считать себя его палачом.

Это было сказано сухо, почти равнодушно.

Она вновь зарыдала и вновь смеялась, её всхлипывания, смешанные со смехом, производили тягостное впечатление. Вулси спокойно ожидал, пока она успокоится, ходил взад-вперед, то входя в освещенный факелом круг, то удаляясь в тень. Наконец принцесса взяла себя в руки, вытерла слезы, перестала смеяться, даже попыталась вести себя с достоинством.

– Ваше преподобие, что можно сделать? Ведь Брэндон не только мой возлюбленный, но и ваш друг.

– Союзник, – уточнил канцлер. – А при дворе это больше, чем просто друг. Поэтому я заинтересован не только в его спасении, но и в возвышении. Однако дело сейчас не в нем, в вас.

Он подсел к ней, вмиг превратившись из сурового политика в доброго друга. Но в глубине души он давно решил, что эта девчонка с её искренними чувствами выглядит более чем глупо – опасно. И тем не менее, понимая, что люди ценят в других то, что присуще им самим, он решил сыграть в ее игру – в откровенность. Поведал, что и он, несмотря на свой сан и положение, имел неосторожность полюбить хорошую, простую женщину. Конечно, как духовное лицо, он не может узаконить их отношения, но он любит свою избранницу и создал все условия, чтобы она была ограждена от кривотолков и ни в чем не нуждалась. Что ещё он может? В жизни надо уметь довольствоваться тем, что доступно и не зариться на большее. Поэтому у них с его Бес спокойные, постоянные отношения. По сути дела, они даже счастливы. Но эта связь держится в тайне, хотя они и имеют незаконнорожденных детей. Он не сказал принцессе, что эти дети были лишь плодом удовлетворения его похоти. Нет, он говорил о любви, о высоких чувствах, давая ей понять, что понимает и сочувствует ей.

Мэри глядела на него широко распахнутыми глазами. С ней никто ещё так не разговаривал, и это откровение солидного государственного мужа перед ней, юной девушкой, и смущало и импонировало одновременно. Он улыбался, и она должна была признать, что канцлер может быть даже обаятельным. И то, что он поверяет ей свою душу, невольно растрогало ее. Ей ведь говорили, что он циничен и подл, а он столь доверился ей, открыл свою тайну. Может, он играет? Но разве можно так открыто выставлять напоказ то, что духовному лицу следует скрывать в первую очередь – своих бастардов. Юная принцесса забывала только об одном: для женщины незаконнорожденное дитя – позор, для мужчины – признание его мужской состоятельности.

Так или иначе, Вулси добился своего: лицо принцессы смягчилось, она стала доверять и сочувствовать ему. И тогда он сказал, что понимает её чувства, её любовь к красивому молодому мужчине и страх перед стариком-иноземцем, которому её отдают.

– Известно ли вам, миледи, что Людовик стар, страдает подагрой, что у него больное сердце и слабые легкие?

Эта откровенность даже шокировала девушку. Мэри осторожно сказала, что ей только и расписывали достоинства жениха, говоря, какой Валуа прекрасный человек и правитель.

– Что ж, тогда я вас утешу. Ваш жених не только слаб и болен, но он и не проживет долго. И это наш с вами козырь.

«Наш с вами», – сказал лорд. Мэри даже не заметила, когда они стали союзниками, а он пояснил:

– Вам стоит сказать брату, что вы выйдете за Людовика, но с условием, что если он умрет, то вы сами можете выбирать себе супруга во втором браке. Пусть Генрих пообещает, пусть поклянется, что примет ваши условия, и тогда вы станете покорной ему.

Мэри растерянно заморгала. Она ещё не жена Людовика, он ещё надеется сделать с ней дюжину маленьких Валуа, а они уже его похоронили! Ужасно. Но отчасти забавно. Неожиданно она получила надежду, и облегчение.

– Но согласится ли мой брат на такое условие?

– Конечно. Для него сейчас самое главное – союз с Францией. Последствия же... О, последствия мы обсудим потом.

Да, это был её шанс. Но как все просто.

– Я заставлю его дать мне эту клятву! – уверенно сказала Мэри.

– Прекрасно. А я поддержу вас в этом.

Она даже улыбнулась и благодарно пожала канцлеру руку.

– Я и не знала, в ком найду поддержку. Но вдруг испугалась.

– Но Чарльз... он ведь все равно не ровня мне.

И тогда Вулси выложил свой последний козырь. Он объяснил, как ей сейчас важно проявить покорность, чтобы с Брэндона сняли все обвинения, чтобы он вновь появился при дворе, а со временем...

– Саффолк! Герцог Саффолк! О, лучше и быть не может! И тогда мы с Чарльзом уедем туда и...

Она осеклась.

– Но стоит ли мне тогда спешить с согласием на брак, если Брэндон может стать герцогом?

– Для начала его надо спасти от плахи, – холодно напомнил канцлер.

Мэри опомнилась, сообразив, какой глупой кажется этому опытному человеку.

Итак, ей надо смириться. И поставить условия: согласие на первый брак, в надежде на свободу выбора во втором.

Она вдруг улыбнулась.

– Знаете, ваше преосвященство, а ведь в вас есть нечто общее с Чарльзом Брэндоном.

Она не пояснила, а просто сделала жест рукой, словно изображая нечто извилистое. Вулси улыбнулся:

– Уж не знаю, что это в ваших глазах – достоинство или недостаток. Но вы правы, нам обоим это присуще. А значит, нам следует поддерживать друг друга.

Он помог ей встать.

– Итак, мы идем к королю?

Она кивнула, хотя ей опять стало страшно. Он заметил это.

– Выше голову, Мэри Тюдор, принцесса Англии, будущая королева Франции. И добавил:

– Знаете, во Франции есть славная поговорка: «Recuier pour mieux sauter»[14].

Увидев её настороженный взгляд, Томас Вулси хитро подмигнул и даже прищелкнул пальцами. Совсем как Брэндон.

Глава 9

Август-сентябрь 1514 г.

Зал был залит светом восковых свечей: сияние настенных канделябров, высоких напольных канделябров, канделябров на ларях и поставцах отражалось от гладких мраморных плит пола, отсвечивало от покрытых лаком деревянных панелей на стенах, сверкало бликами на тяжелом золотом шитье портьер и на драгоценных украшениях блестящего придворного общества, заполнявшего парадный покой Ванстедского замка. Шла церемония расторжения официальной помолвки меж сестрой Генриха VIII Марией Тюдор и эрцгерцогом Карлом Габсбургом, с которым она формально была связана шесть лет.

Как и все придворные церемонии, расторжение было оформлено с помпой и блеском, как любил обустраивать любое значимое событие Генрих Тюдор. Сам король в сверкающем каменьями драгоценном одеянии и огромном плоском берете, восседал в кресле под балдахином и с улыбкой слушал речь сестры, приготовленную его верным канцлером Вулси и одобренную им самим. Мэри стояла на возвышении, в роскошном алом с золотом платье, тоненькая и хрупкая, с побледневшим и решительным лицом, огромными, отражавшими свет свечей, блестящими глазами.

Ее голос звучал громко и уверенно:

– До нас не раз доходили слухи, что эрцгерцог Карл и его ближайшие родственники относились с пренебрежением к заключенной с домом Тюдоров помолвке и имевшее место сватовство Карла к дочерям других знатных семей – подтверждение тому. Советники господина Карла возбуждали в нем ненависть, как ко мне, так и к моему августейшему брату – милостью Божьей королю Англии. Все это дает мне повод взять назад данное шесть лет назад милорду эрцгерцогу слово. К тому же я никогда не встречалась с моим бывшим женихом, не испытываю к нему никаких чувств и с огромным облегчением и радостью избавляюсь от обязанности быть связанной с ним.

Да, Мэри говорила, как должно, её упорство было сломлено, она стала покорной. Даже её желание носить не признаваемый ранее пятиугольный чепец, скрывающий её дивные золотые волосы, было признакам смирения. Но Генриха это даже умиляло. Он прослезился, глядя на Мэри.

«Какая же она красавица!» – с нежностью подумал он. Король вновь любил свою сестру. Она вновь стала его послушной девочкой, младшей сестрой великого короля. Но ни Генрих, ни Мэри, ни разу в моменты общения не упоминали, к каким мерам пришлось прибегнуть, дабы она подчинилась. Ни он, ни она ни слова не говорили обо все ещё томившемся в Тауэре Чарльзе Брэндоне. Это было дело Вулси, а он настаивал, чтобы маршал двора не был пока выпущен на свободу. Перед Мэри это выставилось как забота о его безопасности, чтобы не накликать на него вновь гнев короля, а Генриху дело было представлено в том свете, что лучше сэр Чарльз не будет попадаться на глаза принцессе, дабы не вводить её в искушение и держать в покорности. Что же до самого Вулси, то он не выпускал Брэндона, чтобы тот отчетливее почувствовал свою зависимость от воли всесильного канцлера. Одновременно Вулси подготавливал почву для его возвышения, объясняя в Совете, что Англии необходим новый герцог Саффолкский, ибо теперь, когда не удавалось более скрыть намерений английского короля насчет брака его сестры с Людовиком Валуа, австрийская семья пришла в гнев, и находившийся в их государстве Ричард ла Поль, еще активнее искал у них поддержки, дабы предъявить свои права на наследное герцогство Саффолкское и даже развязать войну. Однако Вулси пока держал в секрете кандидатуру того, кто может стать правителем в Восточной Англии. К тому же двор сейчас будоражило иное – предстоящее бракосочетание Марии Английской с Людовиком Валуа. Эта весть уже разнеслась по всему королевству и нынешнее расторжение помолвки с Карлом Габсбургом эрцгерцогом Австрийским и наследником Кастильского трона было лишь данью традиции.