– Хорошо. Сегодня в полдень я пришлю вам копию письма канцлера.

Но едва он протянул руку, Брэндон убрал кошелок.

– Это не то, что мне нужно, синьор. Мне неважно, о чем пишет дожу Вулси. Мне важно само письмо, с его подписью и печатью. Ведь для вас будет вполне достаточно, если вы отпишите своему правителю его содержание. А печать Вулси не так и важна в Венеции. Какое-то время посол размышлял.

– Нет, – наконец сказал он. – Этих денег недостаточно за письмо канцлера.

Брэндон даже скрипнул зубами. У него не было сейчас возможности достать столько золота, чтобы оно удовлетворило Джустиниани. А венецианец не станет ждать, отправит почту с ближайшим курьером. Хотя, может, Брэндон и сможет выкроить кое-что из той суммы, какую получит на доставку ко двору принцессы Мэри. И тут его осенило.

– А если я верну вам это золото, но добавлю к нему ещё и информацию?.. Ценную информацию, которая заинтересует дожа?

Глаза посла сверкнули во мраке.

– Все зависит от ценности вашего сообщения. Посол наполовину достал свиток, выжидательно глядя на Чарльза.

Брэндон облегченно улыбнулся.

– Вас крайне заинтересует то, что я скажу. Ведь не далее, как сегодня, вы волновались из-за предстоящего брачного союза Мэри Тюдор и Карла Кастильского. Могу вас уверить, союз не состоится.

– Во имя Бога, почему? На каком основании? – хрипло выкрикнул Джустиниани.

И тогда Брэндон выложил свой последний козырь, сообщив о решении Генриха выдать сестру за Людовика Валуа.

Венецианец едва не приплясывал от удовольствия. Франция сейчас союзница его республики, и если состоится союз Англии и Людовика... Это же ясный разрыв с Испанией и Австрией! Это же изменение политики всей Европы!..

– Письмо! – напомнил Брэндон. На этот раз Джустиниани не возражал.

Брэндон только засунул свиток за пазуху, когда его вновь нечто насторожило. Где-то рядом заскрипел гравий, хрустнула ветка. Он оглянулся и увидел за голыми кустами силуэты нескольких стремительно приближающихся людей. На одном из них блеснула золотая цепь.

– Брысь отсюда! – бесцеремонно оттолкнул он посла. И пока венецианец, круша кусты, кинулся прочь, пошел навстречу подходившим.

Это были его недруги – герцог Бэкингем, его брат Уилтшир, лорд Маунтджой, лорд Ловел. Все со свитой. И то, что они появились здесь, означало, что кто-то из его слуг расслышал о встрече и донес на него. Кто? Неважно. По крайней мере, сейчас. Его враги перед ним, и они стали свидетелями того, что он тайно ведет свою интригу с послом Венеции. Однако у него было оружие против основного врага – Бэкингема. Он давно его приберегал, чтобы одержать верх, если Бэкингем первый нанесет удар. Этим оружием была тайна Эдуарда Стаффорда, герцога Бэкингема. И только на это Брэндон рассчитывал, когда смело загородил им дорогу.

– Ого, джентльмены, какое блестящее общество! И в столь поздний час. Что заставило вас покинуть ваши теплые постели и бродить по талому снегу в полночном парке?

– Этот вопрос и мы хотели задать вам, сэр, – заговорил Бэкингем. – Никак вы были с сеньором Джустиниани. Ведь это его роскошный белый плащ мелькнул за кустами?

– Совершенно верно. У меня была назначена тайная встреча с венецианским посланником.

В темноте лицо герцога почти нельзя было различить, но в его голосе явно звучало злорадство.

– И что же столь секретное вы сообщили нашему гостю, раз не осмелились общаться с ним во дворце?

– Почему вы решили, что я что-то сообщал Джустиниани? Как раз наоборот – именно сеньор Себастьяно поведал мне кое-какие новости. Относительно вас, милорд.

– Меня?

Они стояли полукругом вокруг Чарльза. Казалось, малейшего знака Бэкингема будет достаточно, чтобы схватить его. И Брэндон, скрывая беспокойство, нарочито бесстрашно скрестил руки на груди.

– Да, мы говорили исключительно о вас. И о всяких предсказаниях. Венецианский посол – человек суеверный и крайне заинтересованный в дружбе с Тюдорами. Ведь Генрих – друг Венеции, не так ли? А тут наш суеверный сеньор Себастьяно услышал предсказание одного вашего протеже... Человека незаурядного, аббата монастыря картезианцев в Хентоне, который...

Бэкингем резко шагнул вперед и, сжав локоть Брэндона, торопливо отвел его в сторону. Чарльз резко отдернул руку. Он был выше Бэкингема, и сверху вниз спокойно смотрел на него. Он слышал взволнованное дыхание герцога и даже позволил себе улыбку в темноте. Да, Бэкингему было чего испугаться. Аббат, которого Брэндон упомянул, некий преподобный Николас Хопкинс, пророчествовал, что у Генриха VIII и Катерины никогда не будет детей, и Бэкингем должен заручиться поддержкой масс, ибо именно Бэкингем, потомок старших, чем Тюдоры, династий, унаследует трон. Бэкингем же всячески потворствовал Хопкинсу, прислушивался к его речам. А это уже государственная измена.

– Довольно щекотливое пророчество, не так ли, милорд? – заметил негромко Брэндон. Он понимал, что ведет опасную игру: Бэкингем был значительной личностью при дворе. Но Чарльз специально говорил негромко, не желая устраивать скандал раньше времени, ведь Генрих все ещё доверял Бэкингему, да и королева ему покровительствовала. И все же герцога не мешало поставить на место.

Из-за их спин раздался взволнованный голос брата Бэкингема.

– В чем дело, Эдвард?

– Подожди немного, – махнул рукой герцог. Он тяжело дышал, грудь вздымалась так, что даже в темноте стали заметны скользящие по цепи на его груди блики.

– Король не поверит вам, Чарльз, – наконец выдохнул Бэкингем.

– Не поверит? Бога ради, я ведь не занимаюсь предсказаниями, чтобы его величество верил или не верил мне. Хотя наш Хэл – человек суеверный... Может и заинтересоваться, если, конечно, до него что-то дойдет. Хотя Джустиниани не болтлив, даже мне сообщил это по секрету. Я же заверил его, что слухи могут быть необоснованны.

Он умолк, давая Бэкингему поразмыслить и сообразить, что не станет доносить на него, пока тот его не принудит. А если принудит... Бэкингему совсем не улыбалось, чтобы король начал расследование. И он понял, что Брэндон будет молчать, если он сам оставит его в покое.

– Идемте, милорды, – повернулся он к своим спутникам.

– Боюсь, что вышло досадное недоразумение, и мы вмешались не в свое дело. Сэр Брэндон встречался с послом Венеции по поручению нашего короля, и будет лучше, если мы будем молчать, что помешали их свиданию.

Все недоуменно переглядывались, но покорно пошли за удалявшимся герцогом.

Брэндон шел за ними, немного поотстав. Но на подходе к замку он замедлил шаги и немного постоял, справляясь с волнением. Сегодня он мог бы погубить себя и все же этот день нельзя назвать неудачным. Он отвел от себя подозрение, нейтрализовал Бэкингема, да так, что какое-то время может не опасаться нападок с его стороны. Он прошел по краю пропасти и не оступился. А главное, получил ещё одно обезопасившее его средство – письмо Вулси. Теперь он защищен как от недруга, так и от союзника.

Где-то вдали выла собака, капало с крыш. За высокими окнами мелькнул и растаял свет от удалившейся процессии Бэкингема. Брэндон мог идти к себе, но постоял ещё какое-то время, облокотись о каменного льва у подножия ступеней крыльца, прикрыв глаза. Он был почти счастлив и одновременно испытывал усталость. Да, жизнь при дворе – нелегкая штука. Но все же это именно то, чего он желал для себя – риск и победа. Без этого жизнь казалась бы пресной.

Он улыбнулся в темноту. Что теперь? У него даже мелькнула мысль, не воспользоваться ли открытой дверью в спальню Нэнси Керью? Опустить усталую голову на её нежное плечо, отвлечься? Нет. Он все же слишком утомлен. А завтра поездка за принцессой, новые сборы, хлопоты. Ему лучше пойти к себе, выспаться как следует. У него впереди столько дел.


Глава 4

Королева Катерина вставала в пять утра, чтобы успеть привести себя в надлежащий вид до того, как придет время идти к ранней мессе.

В Гринвиче ещё стояла дремотная тишина, когда любимая придворная дама королевы, донья де Салиас, отдергивала расшитый полог на кровати её величества и с пожеланиями доброго утра протягивала чашку с отваром из трав, подслащенных медом. Они улыбались друг другу. Катерина вообще была приветлива в общении со своим окружением, хотя и не терпела фамильярности.

– Да святится имя Господне, – сказала первую фразу королева.

– Во веки веков, аминь, – ответили, склоняясь в реверансе, прислуживавшей в это утро дамы.

Все уже были одеты и прибраны, но, кроме де Салиас, выглядели сонными. Маленькая Бесси Блаунт даже с трудом сдерживала зевоту.

Королева скользнула за ширму, где стоял таз с теплой водой, кувшин для умывания, ароматная мыльная пена в фаянсовой чаше. Катерина скинула с себя рубаху, переступила через неё и стала обмываться, прикрытая от посторонних глаз заслоном ширмы. Она была стыдлива, никто, даже супруг, никогда не видели её наготы. Только по утрам сама Катерина видела свое тело, и оно не радовало ее. Оно уже утратило свою девичью стройность: сказалось пять неудачных беременностей и возраст. Кожа стала рыхлой, живот отвис, талия располнела, а грудь, такая пышная и упругая когда-то, теперь отяжелела, обвисла. Королева сдержала невольный вздох. Да, она уже не так хороша, а её яркий молодой супруг продолжает расцветать. Шесть лет разницы меж ними говорили не в её пользу, а последняя неудачная беременность особенно сильно сказалась на ней. И все же Генрих любит ее. А она его. Любит его сильное мужское тело, его нежную плотскую страстность и ту внутреннюю радостную чувственность, что он разбудил в ней. Однако их постоянные неудачи дать Англии наследника навели Катерину на мысль, что её плотская радость греховна, и она вытравила её из себя, уйдя в религию. Теперь в объятиях Генриха она была покорной и спокойной, не забывая начинать читать молитву всякий раз, как он покрывал ее. Правда, последнее время ей стало казаться, что её религиозность раздражает его, и это её огорчало. Она готова была уступить ему, если бы не была так убеждена, что поступает правильно. И чтобы привлечь короля, уделяла большое внимание своим туалетам, своей внешности, надеясь этим удержать его привязанность. Однако в последнее время стала носить под роскошным бархатом и парчой королевских одеяний грубую власяницу.