– Ваше величество, после аудиенц-зала я намерен с нашим другом де Лонгвилем посетить зверинцы Тауэра. И желал бы, чтобы за время нашего отсутствия вы приготовили для нас какое-нибудь увеселение. Благопристойное увеселение, в духе времени поста.

Ничего труднее Генрих не мог приказать жене. Король хотел, чтобы его двор блистал, но такая строгая, скромная женщина, как Катерина, была не в состоянии соответствовать этому, возложенному на неё требованию короля. Охотнее всего она проводила время со священниками, или тихо занималась рукоделием в своих покоях. А заведовать увеселениями... Она даже побледнела и стала искать глазами Чарльза Брэндона. Вот кто всегда помогал ей в этом неимоверно трудном задании. Но в этот момент раздался громкий голос Генриха:

– Брэндон, я желаю, чтобы вы сопровождали меня.

Лицо Катерины стало совсем несчастным. Брэндону стало жаль ее. Конечно, он не входил в круг друзей королевы, но симпатизировал ей и хотел помочь. Подозвав молодого Гилфорда, он тихо велел передать королеве, что выкроит время навестить ее.

Король ушел вперед вместе с Мором. Это дало возможность Брэндону и Вулси переговорить, когда они шли через узкий коридор, отчего свита канцлера растянулась. Чарльз сообщил Вулси об утреннем разговоре с королем насчет кандидатуры любовницы и даже назвал троих, кто, по его мнению, подходит на эту роль. Заметил, что лично сам склоняется к тому, что его величество изберет молоденькую фрейлину Бесси Блаунт. И неожиданно Вулси поддержал его, сославшись на упоминание короля, что знал ее еще ребенком, а мисс Бесси – дочь одного из королевских гвардейцев. Он сказал это, как бы между прочим, но Брэндон посмотрел на Вулси с невольным уважением. Как этот обремененный государственными заботами муж ещё успевал обращать внимание на подобные мелочи? И Чарльз лишь согласно кивнул, когда Вулси посоветовал ему обратить особое внимание на эту Бесси Блаунт.

Аудиенц-зал был старой постройкой со сводчатыми перекрытиями и цветными витражами в высоких готических окнах. Величие в нем было, а вот комфорта никакого. Старые, далеко расположенные в дальних концах залы камины еле согревали помещение, плиты на полу для тепла покрывали соломенные циновки. Ряд внушительных колонн по периметру придавал залу величавость, как в храме. Но холод... От каменных стен так и веяло сыростью, и подбитая мехами мантия короля была сейчас как раз кстати. Генрих занял место на стоявшем на возвышении троне, но долго сохранять положение идола не смог. Энергия так и кипела в нем, и он сошел с трона, ходил по залу, сбивая полами мантии циновки, и не столько слушая, сколько говоря сам. Забавно было наблюдать, как мечутся за ним все эти солидные купцы и предприниматели в своих длиннополых одеждах, как семенят следом писцы с досками через плечо, придерживая чернильницы, строчат то, что говорит король.

Обычно Генрих не любил заниматься государственными дедами и предпочитал скидывать их на своего канцлера. Вот и сейчас, если в чем-то возникала заминка, он кивал в сторону Томаса Вулси – мол, это к нему. А потом опять прямо-таки рассыпался цветистыми фразами: он готов выдать лицензии на торговлю с Флоренцией, он желает, чтобы английское сукно везли в Средиземное море, он готов понизить налоги для тех торговцев, которые строят торговые суда. Его Англии надлежит быть морской державой!

Какая уверенность, какой блеск! А ведь Брэндон помнил этого великолепного короля ещё застенчивым, робким мальчиком, нелюбимым сыном, который панически боялся отца. Но уже и тогда было в Генрихе нечто особое, выдающееся. «Этот огромный мальчишка», – как порой отзывался о нем старый король, с детства был непоседой и умел завладеть всеобщим вниманием.

Судьба благоволила к нему. Генрих стал королем, блистательным королем! И Англия, устав от бесцветного правления Генриха VII, словно влюбилась в молодого красивого Генриха VIII. Люди собирались толпами во время его выездов, орали и вопили как сумасшедшие, желая всяких благ своему молодому рыжему государю.

Брэндон стал его любимцем. Молодой Генрих смело ломал условности, что бытовали при дворе отца. Щепетильный, но в то же время щедрый, влюбленный в себя и жизнь, он хотел видеть в себе идеального правителя. Он окружил себя блистательными молодыми людьми, позволял им звать себя по имени, разрешал бесцеремонные шутки, при дворе преобладали легкие необременительные обязанности. И если порой король и гневался на кого-то из них, то вскоре прощал. Они были его блестящим окружением, его фоном, на котором ему полагалось быть главной фигурой.

Да, Генриху было необходимо, чтобы окружающие видели и откровенно подчеркивали его превосходство, чтобы прилюдно восхищались им. И сейчас, когда после аудиенции с лондонским купечеством Генрих принял испанского посла Акарозу, но принял во всем блеске своего королевского гнева – Брэндон не удержался, чтобы не зааплодировать. Гневный взгляд испанца, который тот бросил на фаворита, он выдержал с самой приветливой улыбкой. Его голубые чистые глаза не раз выручали его в сложных ситуациях, придавая лицу циника и интригана Брэндона девичье невинное выражение.

А Генрих бушевал:

– Я не желаю иметь с вашим королем никаких дел. Не смейте мне предлагать никаких проектов. Я и Фердинанд – немыслимо! После того как он предал меня во Франции, я и слышать не хочу ни о каком союзе с ним. И я не хочу вмешиваться в его дела с Италией и Венецией, Особенно с Венецией. Христианскому миру с юга угрожают турки, а республика Святого Марка – единственная морская держава, которая может им противостоять.

Поэтому я скорее готов поддерживать ее, чем вступить в лигу, направленную против Венеции.

«Ого! – обрадовался Брэндон. – Одной этой фразой славный Хэл заработал мне немало венецианских денежек!»

– Ваше величество, – робко продолжал Кароза, – могу ли я считать ваши слова окончательным разрывом с моим королем?

– Когда я укажу вам на дверь, тогда и принимайте подобное решение. Я же просто не желаю вас видеть при дворе, но отнюдь не настаиваю на вашем выдворении из Англии. И учтите, я поступаю так только из любви к её величеству королеве.

Дело было не только в этом. Разрыв с Фердинандом мог бы означать и сбои торговли с Нидерландами – основным партнером Англии в торговле шерстью. А это был бы удар по купечеству, представителям которого Генрих недавно дал такие полномочия. Кароза это понимал, и поэтому он решился коснуться последнего щекотливого вопроса – брака Мэри Английской и внука Фердинанда Карла Кастильского. Но Генрих ушел от прямого ответа, заявив, что Карл ещё не вступил в пору возмужания, когда ему срочно понадобится супруга.

– Но леди Мэри могла бы жить при его дворе, – заметил Кароза и невинно добавил: – Раз принцесса все равно не живет при особе вашего величества.

Генрих принял важную позу.

– Позвольте мне решать, где жить моей сестре. Потом вскочил:

– Довольно. Аудиенция окончена. Я устал.

Кароза, кланяясь, удалился. Но за дверью толпились другие просители, которых, однако, Генрих не собирался принимать. Его славный Томас Вулси – улыбка в сторону канцлера – завершит дела и без него. А Генрих...

– Чарльз, я еду с Лонгвилем, – похлопал он по плечу Брэндона. Присоединяешься?

Брэндон вздохнул. В последнее время Генрих все больше проявлял внимание к французскому герцогу, и Лонгвиль, взятый в плен в битве при Теруане, вскоре из пленника стал другом короля и, как поговаривали, даже потеснил из сердца Генриха самого Брэндона. Однако это сближение было нужно тем, кого интересовал союз Генриха с Францией. Брэндон принадлежал к их числу, а уступал свое место подле короля этому надменному Лонгвилю.

И сейчас он лишь сокрушенно развел руками, сославшись на неотложные дела.

Генрих скорчил недовольную мину:

– Бог мой, Брэндон, я давал тебе все эти должности не для того, чтобы ты увиливал от основной своей обязанности – быть моим другом. Однако ладно. В конце концов, я знаю, что такое долг, и заменю приятное общение с тобой компанией с Франсуа де Лонгвилем.

У Брэндона, когда он отказывал королю, не было никаких неотложных дел, но было его обещание королеве помочь в подготовке вечерних развлечений. Поэтому, проводив короля, он тут же направился в покои королевы. И в полутемном переходе он встретился с Нэнси Керью, спешившей куда-то по поручению госпожи. У Нэнси были плутовские карие глаза, а её строгий пятиугольный чепец был сделан из серебристой парчи, что очень ей шло. Чарльз обрадовался этой неожиданной встрече и тут же заключил Нэнси в объятия.

– Фи, сэр, какой вы прыткий, – вымолвила молодая женщина, все ещё задыхаясь после поцелуя. Но тут же опять подставила губы.

Она была из обедневшего рода Керью, державшегося на плаву исключительно из благоволения к ним короля. Выданная замуж в четырнадцать лет и овдовевшая в восемнадцать, Нэнси была девушкой умной, осторожной и идеальной любовницей для Брэндона, так как не только понимала, что их союз не будет одобрен при дворе, но и умела так следить за собой, что их связь не имела последствий. К тому же она доносила любовнику все альковные тайны королевы.

– Ты придешь ко мне сегодня? – спросила Нэнси, отстраняясь от Брэндона, когда почувствовала, что их объятия требуют ещё большей близости. Брэндон перевел дыхание.

– Я бы с удовольствием, малышка. Но как карта ляжет.

– Фи, сэр, разве вы не знаете, что азартные игры запрещены во время поста?

– Но в королевских покоях частенько нарушается это предписание, не так ли?

Они рассмеялись. Брэндону нравилась живость Нэнси, её умение шутить и поддерживать шутку. Иногда он подумывал, что Нэнси с её опытом придворной жизни, умом и очарованием, была бы ему неплохой женой. Если бы девушка была хоть немного богата, или же он чувствовал к ней хоть каплю того сильного всепоглощающего чувства, какое владело им во время его первой женитьбы на Анне Браун!

– Королева послала меня купить шелковых ниток, – сказала Нэнси, приводя в порядок одежду. – Она села за рукоделие, но явно ждет тебя. И нервничает.