– По-моему, будет сильная гроза, – сказала Каролина, подходя к окну, и в этот момент молния осветила комнату. Прямо вслед за ней загрохотал гром, и возникло такое впечатление, будто он прокатился прямо над головой.

– Вашему Высочеству надо отойти от окна, – взволновалась Бриджит. – Я слышала…

Каролина с улыбкой повернулась к своей фрейлине.

– Это всего лишь гроза, она пройдет.

– В вашем положении, мадам… – начала Генриетта и замолчала, потому что еще более яркая молния заставила Каролину отступить от окна. В этот же момент рухнул старый вяз. Через мгновение раздался звук разбившегося стекла, заглушаемый ударами грома.

Каролина испуганно вскрикнула, сделала поспешный шаг назад и споткнулась.

Она услышала стон Бриджит Картерет, потом увидела ветви дерева, заглядывавшие через разбитое окно, и лицо Генриетты, склонившейся над ней. И – потеряла сознание.

Каролина лежала в постели. Возле нее сидел суетливо внимательный принц. – Что случилось?

– Моя торогая, с тобой все в порядке. Врачи заверили меня… – он взял ее руку. – Я так беспокоился. Ты мне дороже собственной жизни. Но теперь все в порядке. Они так сказали.

– Ребенок…

– У нас будут еще дети. Тебе нельзя расстраиваться. Скоро ты будешь здорова…. И это единственная моя забота.

Так! Значит, она потеряла ребенка! Неужели на ней проклятие? У нее отняли детей, и судьба будто решила, что ей не надо рожать других.

* * *

Принцесса медленно оправлялась от разочарования. Конечно, будет еще ребенок, потому что принц посещал ее так же регулярно, как и свою любовницу.

«Не может же неудача постоянно преследовать меня», – уговаривала себя Каролина. Ей надо быть благодарной за крепкое здоровье, благодаря ему она поправляется после разочарований быстрее, чем многие другие.

Она постоянно думала о детях. До нее доходили слухи, что Фрицхен слишком много пьет, что он пристрастился к игре. Она слышала, что он не очень сильный. Его часто лихорадит. У него слабая спина, и ему приходится носить корсет. Но не стальной, который сдавливает нервы, а из китового уса. У сына опухают железы, врачи прописали ему диету – молоко ослицы. Что происходит с Фрицхеном? Как противоестественно, что годы идут, а матери не разрешается увидеть собственного сына!

А девочки? Она слышала, что они танцуют перед дедом в Гемптоне, что к ним с уважением относятся послы. Этот мерзкий человек настаивал, чтобы к его внучкам относились совсем не так, как к сыну и снохе. Она несколько раз встречалась с девочками. Но с каким трудом! Георгу Августу не разрешалось посещать Гемптон, а ее с детьми со всех сторон окружали шпионы. Дочери растут, и трудно ожидать, что на них не повлияет конфликт в семье.

Как отличалось это лето от славных дней, проведенных в Гемптоне!

А в Гемптоне Георг пытался забыть о том, что у него есть сын и сноха! Он считал внука Фридриха Людвига своим наследником в Ганновере. Георг не испытывал нежности к внучкам, но ему приятно было видеть их рядом, потому что своим существованием они напоминали ему о власти, позволившей забрать их у родителей.

Время от времени до него доходили слухи о том, как горюет о них принцесса, и это доставляло ему мрачное наслаждение. Она презирала его. Каролина была чересчур, непозволительно умна. Она привлекала людей, завоевала любовь народа. Она должна заплатить за это, как заплатит любой другой, кто обидит его.

Георг не собирался делать Гемптон похожим на Ричмонд. Его двор должен быть таким, какой ему нравится. Могут сказать, что его двор ужасно унылый, но ему на это наплевать. Его герцогини – Кендальская и Дарлингтонская, другими словами Шулемберг и Кильманзегге – нравились ему, особенно первая, без которой он никуда не уезжал надолго. Эрменгарда была для него все равно что жена, хорошая, покорная жена, которая никогда не противилась ничему, чего бы он ни пожелал. В молодости он больше всего любил войну и женщин. Сейчас король стал слишком стар для войны, остались только женщины. И хотя время от времени он любил разнообразие, но всякий раз возвращался к Эрменгарде. Она сумела разбогатеть, потому что с тех пор, как переселилась в Англию, у нее открылся неожиданный талант приумножать состояние. Но это нисколько не отразилось на, их отношениях. Она осталась прежней послушной Эрменгардой, всегда готовой подчиниться любому его капризу.

В Англии Георгу нравилось только одно – театр.

Поэтому он приказал сделать сцену в большом Гемптонском зале и послал за Кале Сибером,[5] чтобы тот приехал со своей труппой и развлекал его.

Актеры играли «Генриха VIII» и другие пьесы Шекспира, которые особенно любил Георг. Сибер дал Георгу немецкий перевод. Король держал его в руках и следил за действием на сцене. Сибер восхищался королем. И король восхищался Сибером.

Театр делал существование короля приятным. Он смотрел пьесы, посадив с одной стороны от себя герцогиню Кендальскую, а с другой герцогиню Дарлингтонскую. У этой троицы давно выработалась привычка повсюду ходить вместе. Затем Георг либо удалялся с одной из них, либо шел мирно спать к себе…

Так проходили летние месяцы.

Лондонцы потешались, глядя на короля, направлявшегося в Друри-Лейн. Его несли в портшезе из Сент-Джеймсского дворца, впереди шествовали лейб-гвардейцы и стража. Сразу же позади королевского плыли два других портшеза, и удачливым зрителям иногда так везло, что они видели под рыжим и черным париком два самых гротескных, самых безобразных, по всеобщему мнению, лица в королевстве.

Георга нисколько не трогали насмешки подданных. Его двух любовниц тоже: по крайней мере, они все больше привыкали к ним.

Когда он прибывал в театр, на пороге его встречал антрепренер. Георг отказывался от королевской ложи и просил посадить его в другую, откуда он будет меньше виден публике. Потом он устраивался в глубине ложи, усадив по обе стороны от себя герцогинь, и предвкушал удовольствие, которое он получит от пьесы.

Однажды осенним вечером, когда процессия вышла из дворца, от толпы отделился молодой человек. Он кинулся к королевскому портшезу. Если бы один из стражников вовремя не заметил его, юноша застрелил бы короля. А так пуля просто отщипнула верхушку стула.

Молодого человека поймали и потащили на допрос, а король направился в театр.

* * *

Восемнадцатилетнего юношу звали Джеймсом Шефердом. Когда его везли на телеге в Тибурн, на знаменитую площадь казней, он кричал по дороге толпе:

– Есть только один истинный король Англии. Это Яков Третий. Долой немца!

– Долой немца! – кое-где подхватывала толпа.

– Он такой молодой, – говорили другие. – Король должен проявить к нему милосердие.

Якобиты подавленно наблюдали за происходившим и утверждали, что король – чудовище. Его собственная жена, королева Англии, томится в тюрьме. Он поссорился с единственным сыном. У снохи отнял детей. У них на троне сидит не король, а сущий монстр.

Некоторые вспоминали, как принцесса Уэльская просила за юношу. Он еще такой молодой, говорила она, он просто заблудшая душа. Пусть он получит легкое наказание, которое предостережет его на будущее.

Но король пренебрег мольбами принцессы Уэльской, Джеймса Шеферда привезли в Тибурн и надели на шею веревку.

Даже твердолобые ганноверцы, глядя, как юноша дергается на виселице, говорили:

– Он такой молодой! Ему рано умирать».

* * *

Король знал, что все настроены против него. Нечасто случалось, чтобы его беспокоило общественное мнение. Он обычно заявлял, что если англичанам не по душе его правление, он охотно вернется в Ганновер.

Но в этот раз он рассердился. Даже на таком происшествии, как покушение на его жизнь, за которое преступник непременно должен понести наказание, принцесса ухитрилась заработать себе популярность!

Теперь люди говорили, что она добрая. Гуманная. Она просила короля сохранить жизнь юноше, который пытался убить его. О, конечно, она просила! Несомненно, она считала парня героем.

И народ восхищался ею.

Когда Георгу попался на глаза Генри Говард, муж любовницы принца и один из его придворных камердинеров, король был не в духе. Он вызвал Говарда к себе.

– Разве не существует правила, что если мужья служат у меня, то жены должны оставить службу у принца и принцессы Уэльских?

– Да, Ваше Величество, существует.

– А как же ваша жена?

– Она отказалась, Ваше Величество.

Король давно знал об этом и раньше не настаивал, потому что думал таким способом насолить Каролине, а принца, вопреки правилам удерживавшего любовницу, опорочить в глазах народа.

Но Каролину любовная связь принца вроде бы не волновала, она следила лишь за тем, чтобы соблюдались приличия.

Король решил, что, устроив маленький скандал, он омрачит существование сына и снохи.

Он кивнул.

– Ваш долг настоять, чтобы жена оставила Лейстер-хаус и вернулась сюда к вам.

Генри Говард поклонился и заявил, что он подчиняется приказу короля.

* * *

Когда Генриетта получила от мужа письмо, в котором тот требовал, чтобы она оставила двор принца и принцессы Уэльских и вернулась к нему, она не приняла его всерьез. Она знала, что Генри непробудно пьет, что жена ему не нужна и фактически он только рад избавиться от нее. Поэтому Генриетта не обратила на письмо внимания и вскоре забыла о нем. Но несколько вечеров спустя у ворот Лейстер-хауса произошел какой-то скандал. На следующее утро все только о нем и говорили. А когда Генриетта вошла в комнату, где фрейлины шумно обсуждали происшествие, наступила тишина.

– Что случилось? – спросила она.

– Вы слышали шум вчера вечером? – задала вопрос Молли Липл.

– Да. Что там произошло?

– Мужчина… ужасно пьяный. Привратник прогнал его, но он еще долго кричал.

– Это был ваш муж, миссис Говард, – хмуро пояснила Мэри Белленден. – Он требовал, чтобы ему вернули вас, и кричал, что хочет забрать вас у него.