— Садитесь и позавтракайте. — Мари-Клер избегала смотреть ему в глаза. О господи, неужели она раздевала его прошлой ночью?

— Спасибо. — Ему некуда было сесть. За маленьким столиком помещалось только два стула.

Мари-Клер приказала мальчику уступить место. Должно быть, она сделала нечто похожее, когда он явился сюда вчера, просто приказала ребенку освободить комнату. Роберт изо всех сил пытался сгладить неловкость и свое похмелье и ласково улыбнулся, когда мальчик прошмыгнул мимо него. Но ребенок угрюмо взглянул на него в ответ.

— Я приготовлю кофе. — Она встала и направилась к плите, прежде чем он успел заговорить, загремела кастрюлями. — Хотите хлеба? Боюсь, есть только вчерашний, но, если вы готовы подождать десять минут, пока Шарль не уйдет, я схожу за свежим. — Ее слова лились быстрым потоком. Она волновалась не меньше, чем он.

— Пожалуйста, не утруждайте себя. Я вовсе не голоден. — Роберт вытер пот со лба. — А вот от кофе не откажусь. Я предпочитаю черный. — Хотя, конечно, она знала, какой кофе он обычно пьет.

Она упорно не поворачивалась к нему. Букет розовых роз свисал вверх ногами с крюка за окном, сушился на солнце. Это был один из тех букетов, которые он купил в то утро, когда Женевьева объявила, что беременна.

Кто-то насвистывал на улице, и Мари-Клер тоже стала что-то мурлыкать себе под нос, готовя кофе. В кухне пахло вкусной едой. Мальчик крикнул: «Мама, где мой ранец?» — а она ответила: — «В прихожей, вместе с ботинками». Это был обычный каждодневный монотонный обмен репликами. Своего рода ритуал. В этой сцене чувствовалось что-то уютное: женщина, готовящая кофе, мужчина, сидящий за столом в пижаме, мальчик, собирающийся в школу… На какое-то мгновение Роберт представил, что это его жизнь, его пижама.

— Очень любезно с вашей стороны позволить мне остаться.

— Ну, я едва ли могла прогнать вас, понимаете?

Возможно, она имела в виду, что с удовольствием сделала бы это, если бы могла?

— Вы очень добры. — Он смотрел на стол. — Я понимаю, что поставил вас в очень неловкое положение. Я вам благодарен и сожалею, что все так вышло.

— О, Роберт. — Глубокое чувство прозвучало в этих словах, но тут же погасло. Она поставила перед ним кофе и вышла в холл поторопить сына.

Кофе был густой и крепкий. После первого глотка закружилась голова, но уже после второго стало легче. Он закрыл глаза и снова вспомнил желтое стеганое одеяло в задней комнате клуба. Девушка предлагала ему расстегнуть ее корсет. Он попытался угодить ей (вот ужас!), но от выпитого виски его руки не слушались его, и она все сделала сама. А затем взобралась на него и начала расстегивать рубашку. Он видел, как двигались ее пальцы, ее белое лицо низко склонилось над ним. Она целовала его или пыталась сделать это. А когда она ткнула ему в лицо свою грудь, запах дешевых сладковатых духов стал невыносим. И его вырвало.

Входная дверь захлопнулась, Мари-Клер вернулась в кухню и села за стол. Мальчик ушел.

Его вырвало на желтую постель, на собственную одежду, на девушку. А затем в комнату вошла мадам Юбер с выражением полного презрения и отвращения на лице и принялась кричать на него.

— Моя одежда… — Ему было стыдно продолжать дальше.

— Я постирала ее. Но она еще не высохла. Я дам вам кое-что из одежды Гастона. Он был почти одного с вами роста.

— Спасибо. — Он отпил еще кофе. — Прошлой ночью… Я надеюсь, я не посмел… Я не пытался?..

— Нет, нет! — Но неужели она произнесла это слишком быстро? Слишком твердо? — Вы были не в лучшем виде. Гастон тоже иногда позволял себе такое. Думаю, это случается со всеми мужчинами.

— Со мной это впервые, — ответил Роберт. — И это больше не повторится.

Их взгляды встретились. У нее были спокойные карие глаза. Она была привлекательной, в какой-то особенной спокойной манере. Слегка полновата, но в нужных местах. И очень скромна и сдержанна.

— Я не знаю, зачем пришел сюда, — признался он. — Если честно, я удивлен, что запомнил ваш адрес. Ведь я никогда раньше здесь не бывал. Я не знаю, как извиниться перед вами за все неприятности, которые вам доставил.

— Я рада, что вы пришли ко мне, — ответила она. — Возможно, вы знали, что я позабочусь о вас. Я всегда готова позаботиться о вас, Роберт.

— Правда? — Он почувствовал ноющую боль в груди. Она встала из-за стола и снова подошла к раковине.

— Хорошо, что вы пришли сюда, а не упали в каком-нибудь переулке, где с вас сняли бы часы и украли бумажник.

— Я так устал. — Произнеся эти слова, он почувствовал, как его переполняют бессилие и пустота. — Я не знаю, что делать.

— Почему бы вам не прилечь и не отдохнуть еще немного? Я оставлю костюм Гастона за дверью, а вашу одежду принесу завтра на работу. Теперь мне пора в офис, но вы можете устроить себе выходной.

— Вам пора в офис? — Он сухо усмехнулся.

— Именно так. У меня куча дел. Вы можете приходить и уходить, когда пожелаете, а я нет.

— Мари-Клер… — Он снова посмотрел на розы.

— Это все к лучшему. — Она вытерла руки о передник. — Не беспокойтесь. Это останется между нами. Мы больше никогда не станем вспоминать об этом.


38

«Роберт, я ухожу от тебя».

Какая простая фраза, всего пять коротких слов, но их достаточно, чтобы разрушить брак. Две переплетенные между собой жизни. Ее и его мир.

Женевьева плохо спала. Ее сон напоминал глубокий океан. Бездонная пропасть без снов. Он переливался через границы ночи и разливался дальше. Пару раз она пыталась очнуться, чувствуя, что яркие лучи солнца пробиваются сквозь щели в жалюзи, проскальзывают сквозь шторы. Но в доме стояла тишина, а ее веки словно были налиты свинцом, сон снова навалился и увлек ее в свою пучину, пока, наконец, ее не выбросило на берег утра. Женевьева лежала с раскрытыми глазами, слушала, как кровь стучит в висках, повторяла про себя пять маленьких слов и обдумывала их значение.

«Роберт, я ухожу от тебя…»

Она вспомнила, что Паоло говорил о последствиях.

Когда она все расскажет, муж наверняка устроит безобразную сцену. А может быть, множество безобразных сцен. Он будет опустошен. Посмеет ли он применить силу? Она никогда не думала, что Роберт способен на насилие, но все же… Она видела другую его сторону в ту недавнюю ужасную ночь.

Но он мог сделать ей больно и другими способами. Конечно, она лишится этой квартиры. Ее выполненной по специальному заказу квартиры на рю де Лота со всеми аксессуарами: серебряной с золотом отделкой стен, кушеткой в виде пироги и абажурами цвета страусиного яйца, ее спальни с обитыми шелком стенами василькового цвета, стола из дерева акажу. Роберт не пожелает остаться здесь. Он ринется в Бостон, прижаться к груди матери. Но прежде он убедится в том, что и она здесь не останется.

Что еще. Он мог бы поехать к ее отцу. Папа конечно же примет его сторону. Как же, бедный обманутый муж. Да и когда он принимал ее сторону? Роберт может сделать это, чтобы лишить ее наследства и оставить без средств к существованию, если ему захочется мести. О да, он вполне может это устроить.

Что еще? Он может затаскать ее по судам, ее фото появятся во всех газетах. Он убедится в том, что она прошла через общественное унижение и осталась без единого франка в кармане. К тому времени ее перестанут принимать в любом респектабельном доме по обе стороны Ла-Манша.

Но кому нужна эта респектабельность, шери? Что может быть скучнее респектабельной жизни?

Что еще?

Он заберет ее коллекцию туфель! Самая очевидная и самая жестокая месть. Этого она не сможет вынести.

Женевьева выбралась из постели и бросилась в комнату туфель. Вот они, все ее пятьсот двадцать три пары, в своих коробках. Она просто не могла забыть о своей коллекции и вот так оставить ее. Все ее туфли отправятся вместе с ней в новую жизнь, все. От Закари, Феррагамо и Перуджи до туфелек Мери Джейн из ее детства. Каждую пару выходных туфель-лодочек, высоких ботинок, бальных туфель, легких балеток, белых туфель-лодочек с различными украшениями, ботинок на шнуровке и без, она заберет с собой туфли с высокими каблучками, с низкими, с каблучком в стиле Луи. Каждую пряжку и пуговичку. Каждый квадратный дюйм кожи, шелка, замши, атласа и бархата. Необходимо вывезти из квартиры коллекцию, спрятать в безопасном месте, пока Роберта нет дома. Это щекотливая ситуация, требующая тщательного планирования. Она не должна позволять себе увлекаться и действовать поспешно.

Новые золотые туфли от Закари все еще лежали на полу с прошлой ночи. Одного вида переплетенных между собой букв «Ж» и «П» на каблучках было достаточно, чтобы ее сердце растаяло.


К тому времени, когда она приняла ванну и оделась, было уже позднее утро. Просунув голову в дверь кухни, она попросила Селин приготовить поздний завтрак. Ей хотелось омлета с грибами. Немного свежевыжатого апельсинового сока и кофе.

Горничная застыла и, разинув рот, уставилась на нее.

— В чем дело? Что странного в том, что я хочу омлета?

— Ну, мадам. Вообще-то я не уверена в том, что все понимаю. — На лице Селин по-прежнему было это странное выражение, полное недоверия.

— Что, боже ты мой, происходит?

— Кто я такая, чтобы говорить вам об этом, мадам.

— Или скажи, что происходит, или веди себя подобающе.

Неясное бормотание было ей ответом.

— Селин!

— Разве вы не беспокоитесь? — Наконец она выпалила эти слова. — Неужели вам все равно?

Женевьева покачала головой:

— Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.

— Это неестественно! Ваш муж не вернулся домой, а вы говорите об омлете с грибами! — Ее лицо пылало. — Мадам, с ним наверняка что-то произошло. Он не из тех мужчин, которые… Он настоящий джентльмен!