— Какая трагедия! — воскликнула Женевьева.

Ольга презрительно усмехнулась:

— Он просто отвратительная свинья! Я осталась одна, с детьми, в чужой стране, без дома, почти не зная языка!

Теперь Женевьева подбирала слова более осторожно.

— Это ужасная история. Я и представить не могу, как вы это пережили.

Неожиданно странная пелена исчезла из глаз, взгляд женщины прояснился.

— Я не справилась бы, если бы не Паоло. Он стал для меня родным человеком.

Новый приступ кашля прервал рассказ, Лулу жестом приказала Женевьеве сходить к стойке и принести еще бренди. Когда она вернулась, разговор продолжился. Ольга расспрашивала Лулу о художниках, которые рисовали и фотографировали ее, Лулу пустилась рассказывать одну из своих многочисленных историй, увлеченная вниманием к собственной персоне, совсем забыв о необходимости сфокусироваться на выуживании информации из своей жертвы.

— …Да, он хотел переспать со мной, но, понимаете, переспать с художником это нечто иное, чем переспать с обычным мужчиной. Они ищут вдохновения, им нужна муза. Иногда они находят это в постели с женщиной. Это… искусство.

Ольга фыркнула.

— Художники ничем не отличаются от других мужчин. Когда вы поживете с мое, узнаете, что я имею в виду.

— Возможно, вы правы. — Взгляд Лулу неожиданно сделался отстраненным.

Сколько ей лет? Женевьева задумалась. Сорок три? Сорок пять? Трудно сказать. Тонкая кость, безупречная фигура. Интеллигентный вид. Но лицо казалось увядшим, вероятно, ей пришлось многое пережить.

— Люди не считают сапожников творческими людьми, — начала Женевьева. — Но они настоящие творцы. Паоло Закари такой человек. Вы знаете его лучше, чем другие, Ольга. Вы ведь давно работаете у него.

— Дождь перестал, — вздохнула Ольга, не глядя на Женевьеву. — Мне пора.

— Еще так рано! — Лулу толкнула ногой Женевьеву под столом. — Поедемте с нами к Бриктопу. Возможно, я спою.

— Мне надо домой. — Ольга снова стала кашлять, и на этот раз глоток бренди ей не помог. Все еще кашляя, она поднялась из-за стола.

— С вами все в порядке? — спросила Женевьева.

Ольга резко уронила стакан на столик и нетвердой походкой попыталась пройти к двери. Ее сильно шатало, ноги, похоже, отказывались служить ей. Подруги продолжали наблюдать за женщиной. Ее ноги подогнулись, она потеряла равновесие, пытаясь удержаться, споткнулась о ножку стула и упала.

Проститутки хохотали, над Ольгой или над собственной шуткой, сейчас это было невозможно понять. Бармен качал головой и что-то недовольно бормотал себе под нос. Старики и бровью не повели. А Ольга так и осталась неподвижно лежать на полу.


В такси она безвольно сидела между ними, опустив голову. Она уже пришла в сознание, но, похоже, плохо понимала, что происходит. Глаза были закрыты. Иногда она что-то бормотала по-русски.

— Откуда такая уверенность, что Закари там? — спросила Лулу.

— Я не уверена. Но что нам еще остается? Ведь это мы напоили ее. Я скорее отвезу ее к Закари, чем на рю де Лота. Но, возможно, ты захочешь взять ее к себе?

— Ты, наверное, шутишь! — взвизгнула Лулу. — Это твоя проблема. Ко мне она не имеет никакого отношения.

Такси резко повернуло за угол, голова Ольги резко наклонилась вперед. Женевьева осторожно приподняла ее, вытерла слюну своим платком.

— Здесь дело не только в спиртном, — сказала она. — Потрогай, какая она горячая.

Лулу потрогала ее лоб.

— Будем надеяться, что твой башмачник еще в своей мастерской.

Они завернули на рю де ла Пэ, лицо Ольги осветило множество ярких уличных фонарей. Она казалась бесплотной, бледной, словно призрак. В ней появилась необыкновенная мягкость, которой Женевьева не замечала раньше.

— Должно быть, когда-то она была настоящей красавицей. — Женевьева машинально убрала выбившиеся пряди волос Ольги за ухо.


— Женевьева! — Закари стоял на пороге магазина. На нем была рабочая одежда, рукава засучены по локти. Его улыбка, когда он увидел ее, говорила сама за себя, у Женевьевы сжалось сердце.

— Это не то, о чем ты думаешь. — Она старалась не смотреть в его глаза, опасалась, что выдаст собственные чувства.

— Входи. — Он протянул руку, чтобы коснуться ее, но она отскочила на пару шагов назад, уклонилась от него.

— Я не могу. — Ужасно, что они так поступили с Ольгой. Ей стало стыдно. И чего ради? Если бы Закари узнал…

Он покачал головой:

— Я не понимаю.

…Это была самая утонченная пытка…

— Я слышал о твоей матери, — сказал он. — Я знал, что ты должна вернуться в Англию. Я думал, что, возможно, ты не приедешь. А затем вчера, на модном показе…

— Паоло, я приехала сюда не ради тебя.

— И вот ты здесь! Ты выглядела… я все ломал голову, придешь ли ты. Я понял, что все это время ждал тебя…

Женевьева подумала о Лулу. Она нетерпеливо барабанила пальцами по обивке сиденья и ругалась про себя, голова Ольги тяжело лежала на ее плече.

— Я не могу приходить сюда ради тебя, Паоло. Это не должно повториться. — Когда она снова заговорила, ее голос стал ледяным. Настолько холодным, насколько она могла. — Твоя помощница заболела. Мы привезли ее в такси. Она на рю де ла Пэ.

Водитель отказался помогать вытаскивать Ольгу из такси. Лулу тоже оказалась абсолютно бесполезной, заявила, что должна выкурить сигарету, прежде чем предпринимать что-либо дальше. Закари и Женевьева совместными усилиями вытащили Ольгу из машины.

— Мы поможем вам довести ее до дома, — предложила Женевьева. Она взяла сумочку Ольги, в то время как Закари, прислонив бесчувственное тело женщины к автомобилю, пытался удержать ее в равновесии.

— Все в порядке, я справлюсь. — Закари подхватил Ольгу на руки, словно куклу. Ее голова упала ему на грудь.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, что привезли ее сюда.

— У нас не было выбора.

— Ничего подобного. Всегда есть выбор. — В этот момент его лицо было более искренним и открытым, чем это когда-либо доводилось видеть Женевьеве. — Я очень благодарен тебе.

— А как же ее сумочка? — спросила Женевьева.

Он прихватил и сумочку, повесив ее на плечо.

— Неужели вы даже не предложите нам выпить? — крикнула Лулу.

— Спокойной ночи. — Закари направился по переходу обратно к магазину.

Лулу выпустила струю дыма.

— Такова благодарность!

Женевьева вдруг почувствовала, как больно защемило у нее в груди.

— Бросай сигарету, садись в такси. Я должна возвращаться домой, к мужу.


Глава 4 ПРЯЖКА


20

Миссис Гэллер статью напоминала пароход. У нее были широкое белое лицо и огромный бюст, над которым ее блузка натягивалась до того туго, что всем окружающим становилось видно белье из прочной белой ткани, проглядывающее между пуговицами. Голову венчала невыразительная коричневая шляпа.

Прежде чем встать со стула, Роберт перевернул лицом вниз фотографию Женевьевы в свадебном платье, чтобы не встречаться с ней взглядом. Затем вышел из-за стола и протянул руку.

— Как поживаете, мадам? Я благодарен вам за то, что вы проделали столь долгий путь, чтобы встретиться со мной. — Он был благодарен, хотя не мог ничего поделать с собой и слегка побледнел при упоминании о сумме, которую она потребовала на расходы. Он до сих пор не вполне понимал, почему они не могли просто поговорить по телефону.

— Она считает телефон новомодным аппаратом, которому не стоит доверять тайны, — объяснил мистер Фелперстоун. — Боится, что оператор может подслушать разговор. Она хотела бы поговорить с вами с глазу на глаз. Миссис Гэллер ничего мне не скажет, пока не встретится с вами.

У нее оказалось железное рукопожатие.

— Не стоит благодарности. Я рада познакомиться, можете не сомневаться.

Он позвонил Мари-Клер, своей секретарше, попросил принести два кофе. И еще один для мистера Фелперстоуна, который ждал в пустом офисе в конце коридора. А затем выжидающе приподнял брови:

— Ну, тогда приступим к делу.

Женщина сидела с отсутствующим видом, держа на коленях свою коричневую шляпу, и молчала. Роберт откашлялся.

— Вы сможете рассказать мне все, что помните о моей жене?

— Ну что ж, сэр. Я смотрительница школьных классов, понимаете. Я несу ответственность за девочек после уроков. На мне лежит забота об их здоровье, благополучии, чистоте и тому подобных вещах.

— Да, да. — Роберт все это уже знал. — Но вы можете вспомнить что-нибудь особенное?

Казалось, миссис Гэллер была обескуражена тем, что ее так неожиданно прервали. Она беспокойно теребила шляпу.

— Мисс Сэмюэл была очень хорошенькой девочкой, неплохо училась, но отличалась взбалмошностью, уж вы простите мне эти слова, сэр. У нее были свои особые манеры поведения и особенные качества. Я хочу сказать, я понимаю, что ее отец — аристократ и все такое, но все-таки она была не единственной сиятельной персоной в школе.

Роберт вдруг подумал, что, возможно, у этой гарпии припрятан в укромном месте остро заточенный топор.

— Давайте оставим обсуждение ее характера, хорошо? У нее было много близких подруг?

— Да, была одна маленькая девочка, не помню, как ее звали.

Женщина положила шляпу на стол. Было что-то отвратительное в этой шляпе. Она не имела никакого отношения ни к моде, ни к привлекательности. Это была старая отвратительная шляпа, она напоминала ему о его собственных школьных днях, о женщинах, подобных этой, злых, безжалостных солдафонках в юбках. В таких женщинах нет ни капли любви. Кто мог обвинить его Женевьеву в том, что она вела себя высокомерно по отношению к кошмарной миссис Гэллер? В том, что она считала себя лучше, чем классная надзирательница?