— Я из Мичигана, — поправила его я.

— Какая разница, — закатив глаза, сказал менеджер.

Он что, серьезно? Не думала, что люди могут быть такими снобами. В особенности те, кто занимается винтажными вещами. У нас дома, в нашем сообществе люди стараются поддерживать и помогать друг другу, у нас ценятся качество и оригинальность, а не фирма. Здесь же, по словам одного менеджера: «То, что не Шанель, — сплошное барахло».

Как они не правы. Миссис Эриксон сказала мне: «Зачем вообще тебе работать в одной из этих паршивых лавок? Уж я-то знаю. Моя подруга работала на добровольных началах в магазине подержанных вещей от Слон-Кеттеринг. Она рассказывала, что там из-за несчастного шарфика от Пучини бывают такие потасовки! Сходи к месье Анри. Это тебе подойдет гораздо больше».

Люк сказал, что послушаться совета женщины, которую я встретила в прачечной нашего дома, имеет смысл.

Но Люк и представить себе не мог, насколько плохи мои дела. Я ему ничего не рассказывала. Когда он интересовался моими делами, я изображала из себя всезнайку, которая точно понимает, чего хочет. Он был слегка шокирован количеством ящиков, присланных мне из дома. Мы с ним поняли, что нам некуда их сложить. К счастью, квартира его мамы продавалась вместе с кладовкой в подземном гараже. Именно туда я и сложила все мои рулоны ткани и приспособления для шитья.

А вот все свои платья я повесила на переносную вешалку, которую купила в магазине «Кровати, ванные и прочее», и поставила ее прямо под Ренуаром, проигнорировав недоуменный взгляд нарисованной на картине девушки.

Когда Люк это увидел, он был потрясен. «Никогда не думал, что у кого-то может быль столько же платьев, сколько у моей мамы», — сказал он, но потом взял себя в руки и даже попросил меня примерить несколько наиболее изящных ансамблей (и почему-то вещь от Хайди, которая сильно от них отличалась).

Люк не знал одного: если в ближайшее время ничего не изменится, эти шедевры, как и вся остальная коллекция, отравятся прямиком на eBay. У меня осталось всего несколько сотен долларов.

Мое сердце разорвется от горя, если я продам одежду, которую коллекционировала много лет, но еще быстрее оно разорвется, если Люк узнает, что у меня нет денег, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру.

И хотя я знала, что Люк только посмеется над этим и скажет, что мне не о чем беспокоиться, что все в порядке, я все равно не могла заставить себя не беспокоиться. Я не хочу быть при нем приживалкой. Не только потому, что это затормозит мою карьеру, как это случилось с Эвитой Перрон. Мне просто хочется походить по магазинам! Я умираю от желания пополнить коллекцию!

Но я не могу себе этого позволить. Я разорена.

Месье Анри — моя последняя надежда. Ведь если у меня и на этот раз ничего не выгорит, я продам всю свою Сюзи Перетт и даже, возможно, Джиджи Янг.

Или пойду искать временную работу и всю оставшуюся жизнь буду печатать и отправлять факсы, если кто-то вообщесогласится меня принять.

Но по тому, как месье Анри (если именно так звали мужчину, который открыл дверь, с улыбкой проводил меня в салон магазина и рассыпался в любезностях до того момента, как я сказала, что не собираюсь замуж (пока) и пришла сюда, чтобы узнать, нет ли у них вакансий) изменился в лице, я решила, что, скорее всего, меня ждет именно второе.

С лица усатого мужчины средних лет сползает улыбка, и он с подозрением спрашивает: — Кто тебя послал? Морис?

Я недоуменно смотрю на него.

— Понятия не имею, кто такой Морис, — отвечаю я как раз в тот момент, когда из задней комнаты появляется худенькая, похожая на птичку француженка с широкой, как будто наклеенной, улыбкой на лице… исчезнувшей сразу же после того, как я произношу это имя.

— Ты думаешь, она шпионит на Мориса? — быстро спрашивает женщина по-французски (после целого семестра занятий и каникул во Франции, я научилась понимать этот язык).

— Наверняка, — тоже по-французски отвечает мужчина, — а иначе зачем бы еще она сюда притащилась?

— Нет, честно, — кричу я. Французский я только понимаю, но не разговариваю. — Я не знаю никакого Мориса, Я пришла сюда потому, что вы — лучший дизайнер-реставратор свадебной одежды в этом городе. А я очень хочу тоже стать реставратором. Речь идет только обо мне. Вот, посмотрите мое портфолио…

— О чем она? — спрашивает мадам Анри (а это наверняка она) у мужа.

— Понятия не имею, — отвечает он. Но берет альбом в руки и начинает листать.

— Это платье от Юбера де Дживанши, которое я нашла на чердаке, — поясняю я, когда они доходят до свадебного наряда Биби де Вильер. — В него было завернуто охотничье ружье. Оно все было в ржавых пятнах. Мне удалось полностью их удалить с помощью соуса «тартар». Потом я вручную восстановила бретели и…

— Зачем вы нам все это показали? — спрашивает месье Анри и отдает мне альбом. Стена за его спиной сплошь увешана фотографиями свадебных платьев до и после реставрации. Это впечатляет. Некоторые из платьев пожелтели от времени и выглядели так, как будто рассыплются в прах при малейшем прикосновении.

Но месье Анри удалось вернуть им первоначальную безупречную белизну. Он действительно умел обращаться с тканями и химией в своей мастерской.

— Видите ли, — медленно начинаю я, — я недавно приехала в Нью-Йорк из Мичигана и ищу работу…

— Но это не Морис вас прислал? — Глаза месье Анри все еще подозрительно сощурены.

— Нет, — отвечаю я. Что вообще здесь происходит? — Я не понимаю, о чем вы говорите.

Мадам Анри, стоящая рядом со своим казавшимся по сравнению с ней высоким мужем, протягивает руку за моим портфолио и окидывает меня с ног до головы цепким взглядом — от моего задорного хвостика (миссис Эриксон посоветовала мне убрать волосы с глаз) до прямого платья от Джозефа Рибкоффа под расшитым бисером винтажным кардиганом (в Нью-Йорке с тех пор, как я приехала, стало прохладней. Лето еще не кончилось, но осень уже витала в воздухе).

— Жан, я верю ей, — по-французски говорит она мужу. — Посмотри на нее. Морис никогда не прислал бы к нам такую дуреху.

Мне хочется истошно закричать «Эй!», затопать ногами, чтобы заставить их замолчать, ведь я прекрасно понимаю, что она назвала меня дурехой.

Но с другой стороны, я вижу, что мадам Анри переворачивает страницу и смотрит на фотографии свадебного платья Вики, кузины Люка, которое мне удалось привести в полуприличное состояние (в конце концов она предпочла ему отбеленное платье от Дживанши). Месье Анри в самом деле заинтересован.

— Я сделала все вручную, — говорю я, указывая на платье Вики. — Я путешествовала, и у меня не было с собой моего «Зингера».

— Это ручная работа? — спрашивает он и, внимательно присматриваясь, достает из кармана рубашки пару бифокальных очков.

— Да, — отвечаю я, изо всех стараясь не смотреть на его жену. Дуреха! Да что она понимает! Она вообще, похоже, читать не умеет. Ведь в моем резюме написано, что у меня есть диплом Мичиганского университета. Вернее, будет в январе. В Мичиганский университет дурех не принимают… даже если их отцы работают научными сотрудниками.

— Вы удалили ржавые пятна, — замечает месье Анри, — не используя химии?

— Просто соусом «тартар», — отвечаю я. — Я замочила в нем платье на ночь.

Месье Анри почему-то с гордостью произносит:

— Мы тоже не используем химии. Именно поэтому нас приняли в Ассоциацию свадебных консультантов и мы стали сертифицированными дизайнерами свадебных платьев.

Я не знаю, как на это ответить. Я даже не знаю, что такое сертифицированный дизайнер свадебных платьев. И все-таки говорю:

— Как мило.

Мадам Анри толкает мужа локтем.

— Скажи ей, — говорит она по-французски, — чего еще мы добились.

Месье Анри косится на меня сквозь линзы своих очков.

— Национальная свадебная служба дает нам самые высокие рекомендации.

— Это гораздо больше того, чего добился эта свинья Морис! — восклицает мадам Анри.

По-моему, называть бедного Мориса — кто бы это ни был — свиньей это перебор.

Тем более что я никогда не слышала о Национальной свадебной службе.

Но мне снова удается чуть ли не впервые в жизни удержать рот на замке. На манекенах в витрине этого маленького магазинчика я вижу две модели. Они отреставрированы и переделаны, судя по стоящим рядом фотографиям. И прекрасны. Одно расшито небольшими жемчужинами, похожими на капельки дождя, поблескивающими на солнце. А другое все состоит из причудливых кружевных оборок. У меня пальцы задрожали, так хотелось их потрогать руками, чтобы понять, как это создано.

Миссис Эриксон права. Месье Анри знает толк в этом деле. Я смогу многому у него научиться — не только шитью, но и тому, как организовать успешный бизнес.

Плохо, что мадам Анри такая…

— Это очень нервная работа, — продолжает месье Анри. — Для женщин, которые приходят к нам… это самый важный момент в жизни. Платья должны быть абсолютно безупречны и сшиты вовремя.

— Я жуткий трудоголик, — заверяю я его. — Я шью свадебные платья ночами напролет, даже когда этого не требуется.

Месье Анри даже не делает вид, что слушает.

— Наши клиентки могут быть очень требовательными. Сегодня они хотят одного, завтра — другого…

— Я очень покладистая, — отвечаю я. — И хорошо умею ладить с людьми, можно даже сказать, что я живу ради них. — Боже! Что я несу? — Но я никогда не стану убеждать клиентку надеть то, что ей не идет.

— У нас семейный бизнес, — говорит месье Анри с внезапной решимостью и с громким стуком захлопывает портфолио. — Я не собираюсь нанимать посторонних.

Но… Нет, он меня не выгонит. Я должна узнать, как сделаны эти оборочки.

— Я понимаю, что не отношусь к вашей семье. Но я хорошо знаю свое дело, а тому, чего не знаю, очень быстро учусь.