Мэг Кэбот - Королева сплетен в большом городе

Прессе понадобилось не так уж много времени на выяснение, кто та таинственная подруга, к которой ходит Джилл Хигггинс, но к машине я ее уже не провожала, и в таблоидах мои фотографии больше не появлялись.

По городу мгновенно распространилась новость о том, что Джилл Хиггинс, невеста века, воспользовалась услугами сертифицированного дизайнера свадебных платьев, некого месье Анри. Еще одной новостью было то, что маленькое ателье начали осаждать орды невест, жаждущих, чтобы мы немедленно занялись их свадебными нарядами. Жан-Полю и Жан-Пьеру пришлось временно стать охранниками-вышибалами и следить затем, чтобы папарацци оставались на улице, а невесты проходили внутрь.

Как только Анри поняли, что теперь на них свалилась куча заказов, они перестали возмущаться, что я не сообщила им о своих познаниях во французском.

К тому же месье Анри и пальцем не притронулся к платью, которое мне принесла Джилл. Он сначала пытался, но когда я изложила ему свой замысел, он заявил, что это сделать невозможно и что мама Джона Мак-Дауэлла сотрет меня в порошок.

Однако его жена спокойно взяла платье в руки, протянула его мне и нежно возразила мужу:

— Анри, пусть она это сделает.

Я это оценила. Особенно учитывая ту самую «дуреху». Она явно изменила свою точку зрения, и вот теперь платье — платье Джилл — висело на специальных плечиках в задней комнате, где я каждый божий день спарывала то, что нашила прошлым вечером, приходила от этого в ужас и снова принималась за работу.

Говорят, самая кромешная тьма наступает перед рассветом. У меня достаточно большой опыт работы, чтобы убедиться в справедливости этого высказывания. За неделю до Рождества — а я обещала, что платье будет готово до него, чтобы осталось время что-то подделать перед торжеством, назначенным на канун Нового года, — я была абсолютно уверена, что не успею закончить работу… или, что еще хуже, закончу, но результат будет ужасающим. Это вам не шуточки — переделать шестой размер в двенадцатый.

Но я знала одно. Это возможно. Только очень и очень трудно. Требовались многие часы изнурительной работы ножницами и не менее изнурительного шитья и поглощения огромного количества диетической колы. Я приходила в ателье к половине третьего, как только заканчивалась моя смена у «Пендергаста, Лоуглинна и Флинна» — на данный момент это была единственная работа, за которую мне платили, — и сидела до полуночи, а иногда и до часу ночи, потом тащилась домой, падала в кровать, просыпалась в половине седьмого, наскоро принимала душ и снова возвращалась в адвокатскую фирму. Я редко видела Люка. Но ничего страшного в этом не было — Люк тоже был страшно занят сдачей своих, экзаменов. Он собирался пройти двухгодичный курс за один год, поэтому занятий, а следовательно, и экзаменов у него было в два раза больше. Это практически то же самое, как сделать из платья шестого размера платье двенадцатого.

Но хотя я практически не видела его в эти последние две недели, я имела возможность смотреть, сколько мне вздумается, на коробку под елкой, которую он купил вместе с маленькой подставкой и установил напротив окна, чтобы ее мерцающие огоньки были видны с улицы. Я заметила коробку, когда однажды вечером пришла домой после долгой и мучительной битвы с шотландкой на платье Джилл. Ее нельзя было не заметить (я имею в виду коробку).

Она была огромна.

Серьезно, коробка была размером с маленького пони. Или по крайней мере, с коккер-спаниеля… Она была чуть ли не больше самой елки. Это, разумеется, не было похоже на коробочку с кольцом.

Но, как сказала Тиффани, когда я упомянула об этом:

— Он наверняка из этих.

— Из каких? — спросила я.

— Из тех парней, которые не хотят, чтобы их девушка догадалась, что они дарят, и поэтому упаковывают свой подарок в миллион коробочек, которые кладут одну в другую. И все для того, чтобы у тебя не было возможности потрясти и определить, что это такое.

Это действительно имело смысл. Люк прекрасно знал, что я не умею хранить секреты (хотя с момента переезда в Нью-Йорк я сильно изменилась). Правда-правда, я повзрослела. Между неспособностью держать язык за зубами и неумением удержаться и не развернуть раньше времени рождественский подарок, в сущности, не такая уж большая разница. По правде говоря, я уже умудрилась слегка надорвать серебряную оберточную бумагу на коробке, правда, совершенно случайно, когда пылесосила комнату. Но я сумела сдержаться и приклеила ее обратно.

Тиффани права, и Люк действительно один из тех, кто любит вкладывать коробку в коробку… Это так на него похоже.

Именно поэтому я сделала то же самое с кошельком из гладкой кожи от Коча. Коробку, в которую я положила коробочку с подарком, мне дала миссис Эриксон. В ней хранилась жидкость для мытья посуды, которую соседка когда-то давно привезла из Нью-Джерси. Миссис Эриксон понадобилось два года, чтобы всю ее использовать.

Я надеялась, что Люк не станет принюхиваться, от коробки сильно воняло этой жидкостью.

И вот завтра уже Рождество, и я волнуюсь, как ребенок перед встречей с Санта-Клаусом в супермаркете. Но не из-за подарка — хотя мысль о нем и заставляет меня трепетать — и не из-за того, что мы проведем следующую неделю в разных частях света, я волнуюсь, как Джилл воспримет свое новое платье. Ведь несколько дней тому назад мне удалось собрать его в единое целое, и даже мадам Анри, посмотрев на то, что у меня получилось сказала: «Bien. Tres bien».

В ее устах это было высокой оценкой. Еще больше порадовало то, что месье Анри, почесав подбородок, походив вокруг, задав два-три уточняющих вопроса по поводу шотландки, посмотрел на платье, потом на меня и сказал: «Paifait».

Не абы что, а «Отлично»!!!

Но не его критики я боялась так сильно. Мы должны удостовериться, что и Джилл оно понравится.

Она приходит через час после того, как мы закрылись, опустили жалюзи и выключили свет в передней комнате, как будто из ателье все уже разошлись по домам. Разумеется, это делается, чтобы обмануть папарацци.

Точно в семь часов вечера раздается звонок в дверь. Мадам Анри бежит открывать, не включая свет. Две темные фигуры проскальзывают внутрь. Сначала я решаю, что Джилл привела с собой жениха, и злюсь на нее — все знают, что это Плохая примета, когда жених видит платье до свадьбы.

Но потом я вспоминаю, Джилл приходила на все примерки одна-одинешенька и выглядела такой затравленной не только из-за прессы, но из-за своей полной социальной изоляции, ведь ее семья жила далеко, а подружки знали о свадебных нарядах даже меньше, чем она сама.

Теперь я даже радуюсь, что она привела Джона с собой. Ведь он делает все, чтобы облегчить ей жизнь, — даже вмешался в составление брачного контракта и потребовал справедливых условий для Джилл, пригрозив родителям, что в противном случае вычеркнет их из списка приглашенных на свадьбу. Этот смелый шаг имел такой головокружительный успех, что мистер Пендергаст заказал по дополнительному бокалу шампанского для каждого сотрудника фирмы на рождественской вечеринке (с которой мне пришлось уйти пораньше, чтобы продолжить работу над платьем Джилл). Я пропустила из-за этого главное событие вечера. Роберта, напившись в хлам, приставала к Дэрилу, мастеру по копирам. К большому огорчению Тиффани, которая фотографировала вечеринку на камеру мобильного телефона, а потом рассылала всем фотографии по e-mail, они заперлись в кабинке туалета.

Вот почему, когда мадам Анри убеждается, что можно зажечь свет, я с изумлением понимаю, что Джилл привела с собой не любящего и любимого Джона, а какую-то пожилую женщину, с которой они похожи, как две капли воды, и которую она представляет как свою маму.

Мое удивление быстро сменяется облегчением. Ура, наконец-то у Джилл появился союзник — кроме меня и ее будущего мужа.

— Здравствуйте, Лиззи, — Миссис Хиггинс трясет мою руку так же тепло и энергично, как и ее дочь, не сознавая, что делает мне больно (что касается Джилл, это вполне объяснимо, ведь она ежедневно поднимает тяжеленных тюленей). — Я так рада с вами познакомиться, Джилл столько о вас рассказывала. Она сказала, что вы практически спасли ей жизнь… этими, как их, дорогая, «Юделсами»?

— «Йоделсами», — стесняясь, отвечает Джилл. — Извини, но мне пришлось ей рассказать о том- случае в туалете…

— Да ладно, чего уж там, — смеюсь я. — Если хочешь, у нас в задней комнате их полно. — Из-за всей этой свалившейся на меня горы работы я совершенно забыла о низкоуглеводной диете. Понятия не имею, сколькоя успела за это время набрать лишнего веса, но это и не важно. В данный момент мне на это наплевать, так сильно я волнуюсь по поводу платья Джилл.

— Нет, спасибо, — улыбается Джилл. — Все в порядке. А ты? У тебя все готово?

— Да, — отвечаю я. — Пойдем.

И я веду ее в примерочную, а месье и мадам Анри усаживают миссис Хиггинс на стул и угощают шампанским.

Дрожащими руками я помогаю Джилл расправить богатую ткань цвета слоновой кости и, пытаясь скрыть нервозность, рассказываю:

— Этот фасон, Джилл, называется ампир. Линия талии проходит под грудью. Благодаря этому крою, юбка ниспадает мягкими, струящимися складками, а это именно то, что больше всего подходит девушкам твоей комплекции. Стиль ампир стал популярным при, Жозефине, жене Наполеона Бонапарта, его форма, напоминает древнеримские тоги, которые она, вероятно, видела в произведениях искусства того периода. Как видишь, мы сделали его без рукавов, у тебя такие красивые плечи, что мы решили открыть их. А это та самая шотландка, которая пристегивалась к старому платью, — мы сделали из нее пояс, который закрепили под грудью, видишь? И наконец, мы приготовили к этому платью перчатки, я решила, что они обязательно должны быть длинными, выше локтя, они почти касаются свисающих бретелей… Вот так. — И я подвожу ее к огромному, в полный рост, зеркалу. — Ну, и что ты об этом думаешь? Мне кажется, тебе нужно поднять волосы, оставив несколько вьющихся прядей. Так ты будешь похожа на греческую статую…