Мэг Кэбот - Королева сплетен в большом городе

— Нет, — непреклонен месье Анри. — Мне это не нужно. Я создал бизнес для своих сыновей…

— Которые о нем и знать не желают, — горько сетует по-французски его жена. — И ты это знаешь, Жан. Эти ленивые свиньи только и хотят, что ходить по дискотекам.

Хм-м-м… Она собственных сыновей тоже называет свиньями? И…. кажется, она сказала… дискотека?

— …Я самостоятельно справляюсь с работой, — высокомерно добавляет месье Анри.

— Правильно, — фыркает мадам Анри. — А на меня у тебя не хватает времени. И на сыновей тоже. Они так распустились, потому что ты вечно торчишь здесь. А ведь у тебя больное сердце. Доктор сказал, что тебе нужно избегать стрессов, чтобы дело не кончилось ударом. Ты все время повторяешь, что тебе хотелось бы работать меньше… оставить на кого-нибудь магазин, чтобы побольше отдыхать, чтобы мы могли проводить больше времени в Провансе. И ты хоть пальцем пошевелил для этого? Нет.

— Я живу тут рядом, за углом, — встреваю я, изо всех сил стараясь не показать, что понимаю все, о чем они говорят. — Я могу приходить сюда, когда вы захотите. Может, вам нужно больше времени, чтобы побыть с семьей?

Мадам Анри встречается со мной взглядом.

— Возможно, — бормочет она на родном языке, — она не такая уж и дурочка.

— Пожалуйста, — едва сдерживаясь, чтобы не закричать, говорю я. Если я такая уж дурочка, то почему живу на Пятой авеню? Хотя, конечно, люди, которые судят о других по авеню, Сами дураки. — Ваши платья просто восхитительны. Когда-нибудь мне хотелось бы открыть свой собственный магазин. Мне очень хочется научиться этому у лучшего мастера. И у меня есть рекомендации. Вы можете позвонить менеджеру магазина, в котором я работала…

— Non, — отрезает месье Анри. — Мне это не интересно. Он протягивает мне мое резюме.

— Ну и кто из нас дурак? — кисло произносит мадам Анри.

Но месье Анри, возможно увидев слезы, которыми вдруг наполняются мои глаза (Какой кошмар! Расплакаться но время собеседования с работодателем!), вдруг смягчается.

— Мадемуазель, — говорит он и кладет руку на мое плечо. — Это не потому, что я считаю, будто у вас нет таланта. Просто у нас очень маленькая мастерская. А мои сыновья сейчас учатся в колледже. Это очень дорого. Я не смогу платить зарплату еще одному человеку.

И тут я с изумлением слышу, как мои губы произносят четыре слова, которые я не надеялась говорить в течение ближайших пары миллионов лет. Сразу же после этого мне хочется себя застрелить. Но поздно. Они уже вырвались:

— Я буду работать бесплатно.

Боже! Нет! Что я говорю?

Но это сработало. Месье Анри заинтригован. Его жена улыбается так, как будто выиграла в лотерею.

— Вы имеете в виду обучение? — Месье Анри опускает бифокальные очки на нос, чтобы рассмотреть меня поближе.

— Я… я… — Боже! Как я выпутаюсь из этой истории? Я ведь даже не знаю, действительно ли хочу этого. — Да, что-то вроде. А потом, когда вы увидите, как много я работаю, мы сможете предложить мне платное место.

Это уже лучше. Именно так я и поступлю. Я буду работать на него как подорванная, и он не будет знать, как обходился без меня раньше. А потом, когда он без меня уже не сможет, я пригрожу тем, что уйду, если он не будет мне платить.

Уверена, это не лучшая стратегия, чтобы получить работу. Но в данный момент другой возможности у меня нет.

— Договорились, — соглашается месье Анри. Он сует очки в карман и протягивает мне руку. — Добро пожаловать.

Пожимая в ответ его руку, я чувствую каждую мозоль на его пальцах и ладони.

— Спасибо.

Глядя на это, мадам Анри замечает на чопорном французском:

— Она и впрямь такая дуреха!

Что вы знаете о длине шлейфа свадебных платьев?

В основном шлейфы бывают трех типов длины:

короткий шлейф — он едва касается пола;

шлейф для венчания в церкви — его длина около 4 футов;

шлейф для венчания в соборе — длина 6 футов (или еще больше, но только если вы принадлежите к королевской семье).

Я измеряю окна и кровать в квартире Чаза и Шери и плачу. И не могу остановиться. Я совсем расклеилась. Я понятия не имела, что дома кто-то есть. Поэтому, когда сонный Чаз выходит из спальни, держа в руке измятую книжку в мягкой обложке и произносит: «Господи, что ты здесь делаешь?», я взвизгиваю, выпускаю из рук сантиметр и начинаю падать.

— С тобой все в порядке? — Чаз протягивает ко мне руку, чтобы удержать, но уже поздно. Я падаю на пятую точку прямо посередине его гостиной.

Это все из-за их кривого паркета. Он во всем виноват.

— Нет, — всхлипываю я, — не в порядке.

— Что случилось? — Не могу сказать, что Чаз смеется, но все-таки уголки его рта подозрительно дрожат.

— Это не смешно, — заявляю я. Жизнь на Манхэттене практически лишила меня чувства юмора. Конечно, когда мы с Люком лежали в постели или, развалившись на диване его мамы, смотрели по ее же плазменной панели (искусно спрятанной за подлинным гобеленом шестнадцатого века, изображающим пасторальную сцену) шоу «Выдохни и танцуй», все было прекрасно.

Но через минуту после того, как Люк уходил на занятия — с девяти до пяти ежедневно, — все мои комплексы по поводу ненадежности моего положения возвращались, и я опять начинала думать, что сейчас как никогда близка к тому, чтобы вылететь из Нью-Йорка, как Кати Пенбейкер, и что единственным отличием между нами является то, что я не страдаю, как она, распадом личности.

Что клинически доказано.

— Прости, — говорит Чаз. Он смотрит на меня сверху вниз и старается не улыбаться. — Скажи мне, пожалуйста, почему ты рыдаешь в моей квартире средь белого дня? Люк не разрешает тебе этого делать в доме ею мамы или есть какая-то другая причина?

— Нет. — Я все еще сижу на полу. Так удобнее плакать. Чаз и Шери тщательно убирают свое жилище, и поэтому я не боюсь испачкать платье. — Шери отдала мне ваш запасной ключ, чтобы я померила окна и кровать. Я собираюсь вам сшить шторы и покрывала.

— Ты нам сошьешь шторы и покрывала? — радуется Чаз. — Здорово. — Увидев, что я продолжаю плакать, он перестает улыбаться. — Или нет. Если ты плачешь из-за этого.

— Я плачу не из-за покрывала, — говорю я, вытирая слепя тыльной стороной ладони. — Я плачу потому, что я неудачница.

— Раз так — надо выпить, — вздыхает Чаз. — Налить тебе чего-нибудь?

— Алкоголь не решит проблему, — завываю я.

— Не решит, — соглашается со мной Чаз, — но я весь вечер читал Витгенштейна, и он помог мне избавиться от мыслей о самоубийстве. Ты присоединишься ко мне? Я собираюсь сделать джин с тоником.

— Да-а-а, — икаю я. Вдруг немного джина приведет меня в порядок? У бабули это всегда получалось.

Некоторое время спустя я уже сижу рядом с Чазом на обитом золотистой тканью диване. Подушки на нем тоже золотые. Если бы я не знала, что они были списаны из одной юридической фирмы, я бы решила, что они из китайского ресторана. Дорогого, но все-таки ресторана. Я рассказываю Чазу о плачевном состоянии моих финансов.

— И теперь, — завершаю я свой монолог, держа в руках высокий, запотевший и почти пустой стакан, — я получила работу, не скажу, что о такой я всю жизнь мечтала, но все-таки на ней смогу чему-то научиться. Но мне за нее не платят, и я понятия не имею, где взять денег, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру. Сейчас я не могу даже на временную работу устроиться, ведь у меня на это не будет времени, я же должна буду ходить к месье Анри. А еще я столько трачу на еду! Честно говоря, не знаю, как выкручусь, если только не продам свою коллекцию. У меня нет денег даже на метро, чтобы добраться отсюда домой. И я не могу рассказать об этом Люку, просто не могу, он, как мадам Анри, решит, что я дура. И у родителей я тоже не могу попросить, у них нет денег, я взрослая и сама должна себя содержать. Наверное, мне придется извиниться перед месье Анри, сказать, что я совершила ошибку, и пойти в ближайшее кадровое агентство в надежде, что там для меня найдется хоть какая-то работа.

Я всхлипываю.

— Или я это сделаю, или мне придется вернуться в Энн-Арбор и снова пойти работать в магазин, если мое место еще никто не занял. А если я вернусь, все станут судачить о том, как Лиззи Николс пыталась устроиться в Нью-Йорке, но у нее, как и у Кати Пенбейкер, ничего не получилось.

— Это та, которая любила уводить чужих парней? — спрашивает Чаз.

— Да, — отвечаю я. Как хорошо, что парень Шери уже знает обо всем, что касается людей, с которыми мы с Шери общались, и ему не нужно ничего объяснять, как Люку.

— По-моему, — говорит он, — они не будут сравнивать тебя с ней. Ведь у нее, кажется, не все в порядке с головой?

— Вот именно, ей можно простить то, что она не прижилась в этом городе. А мне нет!

Чаз задумывается над моими словами.

— А еще, по словам Шери, она шлюха.

По-моему, у меня сейчас начнется мигрень.

— Мы можем вообще оставить Кати Пенбейкер в покое?

— Ты первая начала, — замечает Чаз.

Что я здесь делаю? Зачем сижу с парнем моей лучшей подруги на диване и рассказываю о своих проблемах? Тем более что ее парень является еще и лучшим другом моего парня.

— Если ты расскажешь Люку, — рычу я, — хоть что-то из того, что я тебе сегодня сказала, я тебя убью. По-настоящему убью.

— Верю, — со всей серьезностью отвечает Чаз.

— Вот и хорошо. — Я не очень уверенно поднимаюсь на ноги. Чаз не пожалел джина. — Мне нужно домой. Скоро Люк вернется.