Мелвил тихо всхлипывал, идя рядом с ней.

— Горе мне, — сказал он, — что на меня ляжет такая тяжелая обязанность, привезти это ужасное известие в Шотландию.

— Не плачь, Мелвил, мой добрый и верный слуга. Лучше радуйтесь, что видите конец долгих страданий Марии Стюарт. Знайте, друг мой, что этот мир всего лишь суета сует, и он полон горя. Я — католичка, вы — протестант, но Христос один, и я призываю его в свидетели, что я умираю, верная своей религии, будучи верной дочерью Шотландии и Франции. Передайте от меня привет моему дорогому и горячо любимому сыну. Скажите ему, чтобы, помня о моем примере, он никогда слишком не полагался на человеческую помощь, а только на помощь Господа Бога…

У Мелвила продолжали течь слезы, и она отвернулась от него, так как его печаль лишала ее присутствия духа.

— Прости, Господи, тех, кто жаждал моей крови, как олень жаждет ключевой воды, — проговорила она. — Ох, Мелвил, осушите ваши глаза. Прощайте, мой добрый друг. Молитесь за свою королеву и госпожу.

Процессия во главе с шерифом и его людьми направилась в зал. За ними шли сэр Эмиас Паулет и сэр Друэ Драри, далее следовали граф Кентский и Роберт Бийл. Граф Шрусберийский шел перед Марией, чей шлейф несли Мелвил, Джейн и Элизабет. Процессию замыкали врач, хирург и аптекарь королевы.

В зале недалеко от помоста, возведенного для этой страшной цели, полыхал огонь в огромном камине. Помост площадью около четырех квадратных метров и высотой меньше метра имел ограждение вокруг. На помосте была плаха и топор.

Примерно сотне зрителей разрешили стоять в зале.

Марии трудно было подниматься на помост, настолько болели у нее ноги, и сэр Эмиас шагнул вперед, чтобы помочь ей.

Она улыбнулась ему.

— Благодарю вас, сэр, — сказала она. — Это последние хлопоты, которые я доставляю вам.

Она увидела, что на помосте стоит стул, покрытый черной тканью, и села на него, пока Бийл зачитывал смертный приговор.

Когда он закончил, она спросила, нельзя ли привести ее духовника, чтобы она могла вместе с ним воздать последнюю молитву. Но ей отказали в этом, а священник из Петерборо, выступивший вперед, пытался заставить ее сменить свою веру. Она ответила ему, что умрет в той вере, в которой жила.

Час настал. Теперь она должна подготовиться к казни. Два палача вышли вперед и стали умолять ее о прощении.

— Прощаю вас и весь мир от всей души, — сказала она им, — ибо я надеюсь, что смерть положит конец всем моим мукам. Идите, Джейн. Идите, Элизабет.

Обе женщины не в силах были тронуться с места. Джейн замотала головой, как будто до сих пор не осознала, что происходит.

— Нет, нет, — с укоризной обратилась к ней Мария. — Тебе должно быть стыдно плакать. Посмотри, как я счастлива, что мне предстоит покинуть этот мир.

Они так дрожали, что не могли помочь ей, и она сама сняла образок и четки.

— Мне бы хотелось, чтобы это передали графине Аранделской на память обо мне, — произнесла она.

Но Буль, палач, возразил:

— Нет, это мое — Он выхватил их у нее и положил в свой сапог.

На мгновение гнев Джейн Кеннеди возобладал над ее горем.

— Отдайте их мне, — крикнула она. — Вы слышали желание ее величества.

Буль отрицательно замотал головой, и Мария вмешалась:

— Отдайте их ей. Она заплатит вам больше, чем они этого стоят.

Но палач продолжал качать головой и прорычал, что это теперь принадлежит ему и он сохранит это.

— Это неважно, — тихо сказала Мария. — Подойдите, помогите мне снять платье.

Стоя в нижней юбке из темно-красного бархата и в камзоле из шотландки, она посмотрела на Джейн, державшую платок с золотой каемкой, которым она должна была завязать глаза Марии. Руки Джейн так дрожали, что она не могла удержать его, и ее слезы закапали на платок, когда она наклонилась за ним.

— Не плачь больше, Джейн. Лучше молись за меня. Давай я придержу платок.

Она так и сделала. Элизабет и Джейн завязали ей глаза. Она стояла величественная, но все же достойная сожаления: платок скрывал от нее плаху, топор и лица, искаженные страданиями или оживленные любопытством.

«Это конец, — подумала она, — я никогда больше не увижу этот мир».

Паулет знаком приказал Элизабет и Джейн покинуть помост, и их отвели прочь, а Марию подвели к подушечке, на которую она должна была встать на колени.

Граф Шрусберийский поднял свой жезл. Щеки у него были мокрыми от слез.

— На тебя, Господи, я уповаю, — взмолилась королева. — Отпусти мне мои прегрешения. В твои руки, о Господи, вверяю я мою душу.

В зале царило напряженное молчание. Топор уже был занесен, но в этот момент заметили, что Мария обеими руками обхватила плаху под подбородком. Буль сделал знак второму палачу убрать их. Тот сделал это, и топор опустился. Удар пришелся Марии по голове и не отрубил ее. По залу пронесся тяжелый стон. Буль ударил снова и вновь промахнулся. Топор упал в третий раз. Голова Марии покатилась по эшафоту.

С победным криком Буль схватил ее за каштановые волосы. К ужасу всех присутствующих голова с седыми короткими волосами покатилась от него, а в руке он сжимал каштановый парик.

— Боже, спаси королеву Елизавету, — произнес он.

— И накажи так всех ее врагов! — закричал священник из Петерборо.

Вряд ли кто-то мог спокойно наблюдать эту сцену. Буль шагнул, чтобы забрать подвязки королевы, которые, как и образок, были его добычей. В это время из-под красной бархатной нижней юбки выполз жалобно скулящий маленький скайтерьер Марии; он побежал прочь, но остановился, съежившись от страха, между головой своей хозяйки и ее телом.

Элизабет и Джейн выступили вперед.

— Мы умоляем вас, — обратились они к Паулету, — позволить нам забрать тело ее величества. Не оставляйте его здесь, чтобы его осквернили те, кто хватается за нижнее белье королевы.

Граф Кентский приказал им убираться. У них больше нет госпожи; им следует рассматривать ее судьбу как предупреждение.

Горько плачущих Джейн и Элизабет оттащили от их госпожи, но маленькую собачку никак не удавалось убрать, так как она огрызалась на всех, кто приближался к ней.


Лондон обезумел от радости. Прекрасный дьявол из Шотландии больше не существовал. Их королеве больше не грозит опасность; протестантская Англия в безопасности. Пусть пылают костры! Это было предлогом не хуже других, чтобы потанцевать и повеселиться.

Король Франции с горечью воспринял это известие, и по Марии, королеве Скоттов, служили панихиды в соборе Нотр-Дам. Король Испании выслушал сообщение о казни невозмутимо. Строительство судов на верфях должно быстро продвигаться. Смерть Марии не внесет изменений в мечты Филиппа II.

Елизавета беспокоилась.

— Я никогда не желала этого, — говорила она. — Я никогда не желала, чтобы она умерла!

Так клялась она своим подданным-католикам, но спала спокойнее в своей постели после смерти ненавистной соперницы. А все те, кто жил ради Марии и служили ей, продолжали оплакивать ее.

Жак Hay и Гильберт Керль долго оставались в тюрьме, так как их упрямство не внушило их тюремщикам любви к ним. Бесси Пьерпонт вскоре освободили из Тауэра, но она не вышла замуж за Жака Hay, продолжавшего оставаться государственным преступником. В конце концов она стала женой йоркширского помещика по имени Ричард Степлтон. А Жак Hay, когда его со временем освободили, вернулся на родину во Францию и там женился на француженке. Гильберт Керль, выйдя из тюрьмы, вернулся к своей жене Барбаре, и они вместе с их дочерью Марией, которую крестила королева, и со своей сестрой Элизабет уехали в Антверпен, где прожили счастливо до конца своих дней.

Джейн Кеннеди вышла замуж за Эндрю Мелвила. Когда они возвратились в Шотландию, король Иаков осыпал их почестями за то, что они усердно служили его матери. Однако именно из-за этой благосклонности погибла Джейн, так как, когда она переправлялась через Ферт-оф-Форт, направляясь на встречу с невестой Иакова Анной Датской, корабль перевернулся, и она утонула.

Скайтерьер Марии после ее смерти отказался есть и умер от страданий.


Для того чтобы доказать всему миру, что она не желала смерти королеве Скоттов, Елизавета приказала устроить ей пышные похороны в Петерборо. Когда останки Марии везли в кафедральный собор, на черном бархатном покрове гроба лежала золотая корона. Гроб с ее телом оставался в соборе в течении двадцати лет, пока ее сын Иаков не приказал перевести его в Вестминстерское аббатство и поместить в центральном нефе церкви Генриха VII.

Много было друзей, оплакивавших Марию. Сетон, которая сама еще недолго прожила в своем монастыре; Джейн и Эндрю Мелвил; чета Керль; Бесси; Жак; все ее друзья в Шотландии и во Франции; были такие и в Англии, так как все, знавшие ее, даже такие, как Шрусбери и Паулет, не могли без уважения вспоминать о ней.

Королева Скоттов умерла. Но многим казалось, что она все еще жива, потому что для них — и для многих после них — она не могла умереть никогда; и в грядущие века найдутся те, кто будет любить и оплакивать ее.