Мария повернулась к Паулету:

— Вы позволите вашему священнику окрестить этого ребенка?

— Нет, — ответил он. — Крещение этого ребенка меня не касается.

— Это касается нас всех, — решительно произнесла Мария и, повернувшись к одной из женщин, стоявших рядом, сказала: — Принесите мне таз с водой.

— Значит, ребенка будете крестить вы? — спросил Паулет.

— Светским людям разрешается совершать обряд крещения, если нет священника.

Паулет сердито смотрел на нее, размышляя, как бы ему помешать ей выполнить ее намерение, но ничего не сказал. Вскоре вернулась женщина с тазом. Взяв ребенка на колени, Мария брызнула водой на маленькое личико, произнеся при этом:

— Я крещу тебя Мария, во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Паулет прорычал:

— Вам пора возвращаться в собственные апартаменты.

— Я готова, — ответила Мария и, улыбаясь, передала ребенка в руки матери. — Не бойся, дорогая Барбара, — шепнула она. — Все будет хорошо. Гильберт вернется к тебе. Они не могут наказать невиновного.

Затем она поцеловала Барбару в лоб и, повернувшись к Паулету, повторила:

— Я готова.

В ее апартаментах творилось такое, что у нее вырвался крик тревоги и протеста. Ящики письменного стола были выдвинуты, сундуки выпотрошены, и почти все ее имущество пропало. Мария стояла, с отчаянием глядя на этот беспорядок, а Паулет с удовлетворенной улыбкой наблюдал за ней.

— По крайней мере, — произнесла Мария, — у меня нельзя украсть две вещи — мою английскую кровь и мою католическую веру, в которой, с благословения Господа Бога, я намереваюсь умереть.

Алейн вошел в комнату и сел возле своего подопечного.

— У меня есть новости для вас, — сказал он. — Ваша юная дама находится в тюрьме в Тауэре.

Жак поднял уставшие от бессонницы глаза на своего тюремщика.

— Это правда?

— Конечно, правда. Мы забрали ее от королевы и поместили туда. Комнаты королевы обыскали и нашли достаточно, чтобы отправить ее на плаху.

— Этого не может быть. Она никогда не делала ничего, чтобы заслужить подобную участь.

— Некоторые думают иначе.

Что они делают с Бесси в Тауэре?

— Вам не стоит волноваться насчет ее безопасности. Если она будет вести себя благоразумно и вы тоже… тогда я не удивлюсь, если состоится приятная маленькая свадьба, после которой настанет вечное веселье.

— Что вы знаете об этом деле? Скажите мне честно.

— Что королева Скоттов находится в смертельной опасности.

— Она не совершила никакого преступления, пытаясь бежать.

— Вы, кто писал для нее все эти письма, знаете, что дело намного серьезнее.

— Я знаю, что она невиновна ни в каком преступлении.

— Участвуя в заговоре против жизни нашей великодушной государыни Елизаветы! Разве это — не преступление? Вам следует соблюдать осторожность. Такие разговоры пахнут изменой.

— Она не участвовала в заговоре против жизни Елизаветы.

— Если бы вы рассказали все, что знаете, вас бы выпустили отсюда, и вашу Бесси из Тауэра. Тогда не будет никаких препятствий для вашей свадьбы, и как знать… Я полагаю, вы смогли бы найти приятное место при дворе, поскольку мой господин вознаграждает тех, кто делает ему приятное, а он — человек весьма влиятельный.

Жак облизал сухие губы. Что ему предлагают? Свободу и Бесси. Это все, чего ему хотелось в жизни. За что? За предательство королевы. Он разрывался надвое. Он жаждал Бесси, мирной жизни, хотел забыть об опасности, вернуться во Францию.

Алейн тайком поглядывал на него.

«Весьма приятный парень, — думал он. — Из тех, кто не так легко идет на предательство. Но как он сможет отказаться от того, что ему предлагают, когда просидит здесь чуть дольше?»

— Дадим ему время, — сказал Уолсингем. — Затем, когда у нас будут его показания против нее, мы получим все, что нам нужно для достижения нашей цели.


Бабингтон знал, что конец близок. Все получилось совсем не так, как он мечтал. Заговор был раскрыт: вина Бабингтона, как и его друзей-заговорщиков, была, несомненно, доказана.

Их пытали и признали виновными в измене. У него не оставалось иллюзий насчет уготованной ему судьбы. Он, как и каждый в Англии, знал, какая жестокая смерть ждет изменников.

Его и Болларда допрашивали в присутствии специальной комиссии вместе с еще пятерыми: Джоном Сэведжем, Чидиоком Тичбурном, Робертом Барнвеллом, Томасом Салисбери и Генри Донном. Было бесполезно отрицать свою вину.

Когда Бабингтона свели лицом к лицу с Боллардом, он обвинил последнего во всем, что произошло. Какую храбрость и сдержанность проявил священник! Он посмотрел на присяжных и заявил:

— Моя вина в том, что я убедил Энтони Бабингтона стать участником этого заговора. Пролейте мою кровь, если желаете, но освободите его.

Это было благородно, но не произвело никакого эффекта на суд. Все были приговорены к страшной смерти.

И вот час настал. Узников вывели из камер, подвесили на колья и провезли с холма Тауэра через город к Сен Жиль Филдс, где был возведен эшафот. Толпы ждали, чтобы увидеть, как эти люди умрут, возможно, самой ужасной смертью, какую мог придумать человек.

Боллард, оставшийся храбрым до конца, должен был умереть первым. Те, кому было суждено умереть минутами позже, наблюдали, как их собратьев-заговорщиков вешали, затем обрезали веревку до того, как человек умрет, и четвертовали еще живого.

Настал черед Бабингтона. Твердо решивший не дрогнуть в последний час, он повернулся к толпе и заявил, что присоединился к заговору не ради личной выгоды, а потому что верил, что делает дело справедливое и достойное похвал. Палач схватил его. Он был еще жив, когда перерезали веревку, сдавившую ему шею. Он увидел занесенный нож палача; затем почувствовал, как острая сталь вонзилась в его тело.

Прощайте все мечты о величии земном.

— Прости меня, Господи Иисусе, — воззвал он. И с этими словами умер.


На улицах люди судачили об этой сцене возмутительной жестокости. У Джона Сэведжа оборвалась веревка, на которой он был повешен. Какие ужасные муки он испытывал, пока оставался жив!

Когда Елизавете доложили об этой экзекуции, она велела правдиво рассказать о том, как вели себя зрители, и, услышав, что они наблюдали молча, отдала приказ, чтобы такое не повторилось на следующий день, когда будут казнить остальных заговорщиков.

Тем, кто должен был быть казнен на следующий день, повезло больше, чем тем, кто принял смерть до них. Королева приказала, чтобы их просто повесили.


Елизавета размышляла.

Берли заверял ее, что настало время предпринимать действия против королевы Скоттов. Уолсингем был полностью согласен с ним.

В руке Елизавета держала письмо от Лестера, который сейчас находился в Голландии. Он сверх меры был поражен, что эта глупая шотландка замышляла покушение на жизнь его возлюбленной королевы. Самым простым способом предотвратить подобные случаи в будущем было подсыпать немного яда. Лестер настаивал, что при сложившихся обстоятельствах это было бы вполне законным и освободило бы его дорогую госпожу от беспокойства, которое, как он понимал, она будет испытывать, если ей придется подписать смертный приговор той, которая, как и она сама, была королевой.

«Нет, Роберт, — подумала Елизавета. — Мои католические подданные не обвинят меня в ее убийстве».

Но что же делать?

— Переведите ее в Тауэр, — предложил Уолсингем.

Королева отрицательно покачала головой. Она не забывала, что в Лондоне имелась сильная группировка католиков. Елизавету глубоко потрясло, когда она узнала, что среди ее подданных оказались люди, готовые покуситься на ее жизнь.

— Я не стану переводить ее в Лондон, — заявила Елизавета. — Она должна поехать в замок Фотерингей, где ее допросят. Если ее признают виновной, то пусть она примет свою участь там.

Глава 18

Фотерингей

Перед отъездом из Чартли Марию заставили расстаться со многими ее друзьями, в том числе с Барбарой Керль, которая горько плакала при расставании; но Элизабет Керль, которую Мария очень любила, получила разрешение сопровождать королеву в Фотерингей. С ней также ехали Джейн Кеннеди и Эндрю Мелвил, ее мажордом.

Замок представлял собой мрачную крепость, стоящую на северном берегу реки Нен в графстве Нортхемптоншир. Мария уже не думала о побеге, как это бывало с ней, когда она входила в свои прочие тюрьмы, так как ее охватило предчувствие неизбежной гибели, и она уверовала, что никогда живой не покинет это место.

Войдя в большой холл, Мария задержалась на несколько мгновений, осматривая его. Паулет резко сказал, что он должен препроводить ее в апартаменты.

Они прошли мимо капеллы к комнатам, отведенным для королевы. Апартаменты оказались большими; их стены были украшены картинами.

Мария следовала за Паулетом, держа на руках своего маленького скайтерьера, и вдруг почувствовала, как сердце маленького создания бешено забилось.

— Спокойнее, малыш, — прошептала она. — По крайней мере, они не разлучили нас… и никогда этого не сделают… пока я жива.


В конце большего зала Фотерингея находилось возвышение, украшенное гербом Англии. На нем стояло кресло, обитое красным бархатом.

В этом зале собрались лорды Англии, приехавшие допрашивать Марию о ее участии в заговоре с целью покушения на жизнь их королевы. Среди них были лорд Берли и сэр Фрэнсис Уолсингем. Елизавету представляли министр юстиции, генеральный прокурор и королевский адвокат. Мария должна была сама защищать себя.