Теперь он очутился в подземной камере. Он видел того, кто вел допрос; он чувствовал влажный запах реки, резкий запах уксуса. «Они используют его, — подумал он, — когда боль становится невыносимой и жертва теряет сознание. Они не позволяют человеку пребывать в этом блаженном состоянии, вновь и вновь приводя его в сознание, пока не добьются желаемого результата».

Начался допрос.

— Шарль Балье, вы привезли с собой письма из Фландрии. Кто дал вам эти письма?

— Я не могу этого сказать.

— Это глупо, Шарль Балье; но пусть будет так. Кому вы везли эти письма?

— Я не могу этого сказать.

— Что написано в этих письмах?

— Вы видели их. Вы читали их.

— Вы знаете, что они зашифрованы. Вы можете прочесть их, Шарль Балье?

— Я не могу.

— Вы скрываете. У нас есть способы заставить говорить тех, кто хранит секреты от нас.

Они подвели его к деревянному желобу; он увидел веревки, ролики; а когда они дотронулись до него грубыми руками и содрали с него одежду, то еще до того, как его положили на это сооружение, он уже предчувствовал боль в суставах.

И вот он уже лежит там, испуганный человек, безмолвно взывающий: «О, Божья Матерь, помоги мне это выдержать».

Последовали вопросы; он отрицательно качал головой. Он услышал, как вскрикнул человек, и с удивлением понял, что кричит он сам, поскольку пытка началась.

— Шарль Балье, кому предназначались эти письма?

— Я не знаю… я не могу сказать.

Боль повторилась снова, более мучительная, чем когда-либо, раздирая его конечности.

— Я ничего не знаю… Мне нечего сказать.

Все повторялось вновь и вновь… волны боли; он потерял сознание, но ненавистный уксус снова приводил его в чувство, и он вновь и вновь испытывал боль. Не надо больше… он больше не выдержит. Все его тело, его мозг кричали об этом.

Но у них не было жалости. Как долго может выдержать человек? Он не знал. Теперь имело значение только одно. Он должен был остановить эту боль.

Человек кричал: «Норфолк… Лесли…»

И Балье не мог поверить, что это его голос выдает тайны, которые он поклялся хранить. Ему на губы плеснули воды. Она была прохладной и успокаивающей.

— Ну вот, — произнес голос, — теперь вы становитесь умнее. Было глупо с вашей стороны так долго страдать. Сейчас… расскажите нам, что содержат эти письма… и больше не будет боли.

Но боль была. Он чувствовал, что никогда не избавится от нее. Кто-то прикоснулся к его разорванным конечностям, и он вскрикнул.

— Вы же понимаете, что мы должны знать больше. — Голос был мягким, но многозначительным. — Письма предназначались Норфолку и епископу Росскому… и другим. Вы расскажете нам все. Но прежде всего, что в них написано?

Он не отвечал.

— Следует еще раз повернуть винт, — произнес голос.

Тогда он закричал:

— Нет… Нет… Я все расскажу. Это Ридольфи. Папа… Король Испании… Придет Альба…

Он стонал, но они успокаивающе склонились над ним.


Граф и графиня Шрусберийские пришли в апартаменты королевы, и, как только Мария взглянула на их лица, она поняла, что у них очень плохие известия.

Она попросила всех присутствующих покинуть ее, и, когда они вышли, она воскликнула:

— Умоляю вас, говорите скорее.

— Раскрыт заговор Ридольфи, о котором ваше величество прекрасно знает.

— Ридольфи? — переспросила Мария.

— Норфолк в Тауэре. Лесли тоже там. Произвели много арестов. Вы еще не слышали, чем кончилось это дело, мадам.

— Но… — воскликнула Мария, умоляюще глядя на Бесс, — это ужасно.

— Это действительно было бы ужасно, если бы этот заговор имел успех. Трудно представить, что бы из этого вышло. Но мы получили новые указания от ее величества.

Мария пыталась сосредоточить внимание на том, что они говорили. Норфолк в Тауэре! Ридольфи! Это означало, что Елизавета раскрыла, что король Испании и папа римский собирались вмешаться в английскую политику.

«Но я никогда не желала этого, — говорила она самой себе. — Я никогда не собиралась причинить вред Елизавете. Я просила только восстановить мои права… мой собственный трон… чтобы мой сын был со мной… воспитывать его, как моего наследника. Я никогда не хотела связываться с англичанами».

Норфолк! Ради нее он оказался втянутым в заговор против собственной королевы. А наказание за измену… Она не смела подумать, что готовит будущее.

— Королева приказывает, — продолжала Бесс, — чтобы вы оставались в этих комнатах и ни под каким предлогом не покидали их. Некоторых ваших слуг следует отослать отсюда. Вам разрешено оставить не более десяти мужчин и шесть женщин.

— Я никогда не отошлю прочь моих друзей.

Бесс пожала плечами. Она была потрясена, рассержена на себя и на своего мужа. Прекрасное положение дел, когда заговор такого масштаба рождается под их носом, а они ничего не знают об этом.

Это будет конец для Норфолка — в этом она была уверена. Будет ли это концом для Марии, королевы Скоттов? Вполне возможно, так как если будет доказано, что она участвовала в заговоре против Елизаветы, то она действительно заслуживает смертной казни.

Несомненно, графу и графине Шрусбери придется доказывать свою невиновность.

Бесс редко была так потрясена. Они жили в тревожные времена, и Шрусбери мог иногда вести себя глупо, особенно из-за своей прекрасной королевы, поэтому Бесс должна думать за них обоих.

— Вы хорошо сделаете, ваше величество, если сами выберете шестнадцать человек, которые останутся с вами, — резко заявила она. — Если вы не сделаете этого, тогда мы сами выберем их для вас.

Шрусбери сравнительно мягко произнес:

— Ваше величество должно понять, что вы подвергаете себя смертельной опасности.

Мария нетерпеливо ответила:

— Я находилась в смертельной опасности с того момента, как попросила убежища у вашей повелительницы.

— Но, — предупредил Шрусбери, — никогда не были в такой опасности, как сейчас.

— Пошли, пошли, — сказала Бесс. — Бесполезно выражать соболезнования ее величеству. Если она участвовала в заговорах против нашей королевы, то она прекрасно понимает, какому риску себя подвергала. Будет лучше, ваше величество, если вы сами сделаете выбор… и поскорее; я вас вновь предупреждаю, что если вы не сделаете выбор, то он будет сделан за вас.

Она сделала знак графу, и они вместе покинули королеву. Мария тотчас позвала Сетон: которая слышала все, стоя в передней. Сетон ничего не сказала. Слова были не нужны. Еще никогда в жизни Сетон не испытывала такого страха за свою госпожу.


В апартаментах королевы воцарилась глубокая меланхолия.

— Как я могу выбирать из всех, кого я так люблю? — вновь и вновь спрашивала Мария. — Как я смогу обойтись хоть без одного из них!

Вошла Бесс. Она с неодобрением обращалась с Марией в присутствии посторонних, но когда они оставались наедине, она позволяла себе проявить немного симпатии. В душе она считала Марию дурой… окруженной дураками. Так много попыток и ни одной удачной! Бесс благодарила Бога, что они не удались. Ее волновало, чтобы никто не мог сказать, что она оказала какую-то помощь королеве Скоттов. Неудивительно, что здоровье графа Шрусбери пострадало из-за этой миссии. Ничто в королевстве не может быть опаснее, чем охранять королеву Скоттов.

— Ваше величество, — холодно произнесла она, — если вы не решите, кто из ваших слуг должен уехать, а кто останется, то нам с графом не останется другого выхода, как решить это за вас.

Мария отвернулась со слезами отчаяния на глазах; но она все еще не могла заставить себя сделать выбор.


Перед ней стоял подавленный Вилли Дуглас. Он был одним из тех, кому предстояло покинуть ее.

Вилли выглядел загнанным в тупик; он не мог поверить, что должен уехать. Мария крепко обняла его и поцеловала.

— О, Вилли, я никогда не забуду…

— Ваше величество, — прервал ее Вилли, — мы должны вырвать вас из рук этой жестокой женщины. Мы должны вернуть вас обратно в Шотландию; там ваше место.

— Ты поедешь в Шотландию, Вилли?

Тень усмешки скользнула по лицу Вилли.

— Там явно помнят Лохлевен, ваше величество. Они разрежут меня на куски, если поймают.

— Этого никогда не должно произойти. Поезжай во Францию с Джорджем, Вилли.

— Я не позволю им поймать себя, ваше величество. Я собираюсь вернуть вас на ваш трон, помните это.

— О, Вилли, как я смогу вынести это! Как! Тебя и многих из тех, кого я люблю, отрывают от меня! Но будь уверен, что никогда не будет забыто, что ты рисковал своей жизнью ради меня, пока у меня есть хоть один живой друг…

Когда Вилли ушел от нее, Сетон подвела ее к постели, и они легли рядом, тихо плача. Мария думала обо всех тех, кто рисковал своей жизнью, чтобы быть с ней; Сетон думала о том, что сулит им будущее.


Когда Марию лишили возможности покидать свои комнаты в замке, предоставив право заботиться о ней только одной или двум из ее дам, ее меланхолия переросла в болезнь, и снова те, кто любил ее, стали бояться за ее жизнь.

Ее врач-француз в отчаянии умолял Сесила, недавно пожалованного титулом лорда Берли, отменить запрещение лечить королеву. Берли, шокированный тем, что заговор Ридольфи медленно раскрывался, несмотря на применение пыток к слугам Норфолка и другим участникам заговора, не ответил на просьбу врача. А когда Мария написала французскому послу, прося о помощи, письмо было перехвачено шпионами Берли и тоже не принесло никакого облегчения.