Конференция открылась в Йорке в начале октября. Представители Марии выступили с обвинениями в адрес тех ее подданных, которые организовали заговор против нее и заключили ее в тюрьму замка на острове Лохлевен. Они обвинили Морэя в захвате регентства и в управлении от имени младенца — сына Марии, а также в незаконном присвоении всего, что принадлежало ей, а именно: ее драгоценностей, а также арсеналов Шотландии. Мария желала, чтобы эти мятежные подданные признали свои ошибки и восстановили ее на троне.

Морэй, Мэйтленд и Мортон забеспокоились. Уклончивость королевы Англии лишила их уверенности в том, какую помощь они могут ждать от нее. Морэй послал к Елизавете, чтобы спросить, имеет ли комиссия полномочия провозгласить Марию виновной в убийстве. Если нет, то они не хотели выставлять обвинение. Елизавета ответила, что все происходящее на конференции должно стать известно ей и что судебное заключение должно быть сделано согласно ее приказам.

Морэй был в растерянности и не знал, как приступить к делу. Он стремился не оскорбить Елизавету, которая могла возразить против публичного обвинения в убийстве и измене в адрес королевы. Поэтому в ответ на утверждение Марии он заявил, что Ботуэлл убил Дарнли, изнасиловал королеву и держал ее пленницей в Данбаре, пока не развелся со своей женой и пока не был заключен так называемый брак между ним и Марией; и что он, Морэй, и шотландские лорды подняли войска, чтобы защитить Марию от этого тирана.

В то же время у Морэя имелись переводы писем, которые Мария якобы написала Ботуэллу на французском, и он раздумывал, как бы получше использовать их. Он начал с того, что конфиденциально показал их Норфолку, который был назначен президентом конференции.

Когда Норфолк читал эти письма, проникнутые огромной страстью и непринужденностью, его еще сильнее потянуло к королеве Скоттов. Если она действительно написала их, то она являлась убийцей и изменницей, но какой возбуждающей женой она могла бы стать! Он видел Марию и был поражен ее красотой; она показалась ему великодушной и готовой полюбить его. Но он не знал, какой огонь скрывала добрая внешность. Норфолк был весьма тщеславным человеком и уверовал, что преуспеет с Марией там, где потерпели крах Дарнли и Ботуэлл.

Если же письма не были подлинными — а Мария почти наверняка заявит, что они подложные, — то будет весьма пикантно раскрыть правду о том, что случилось в замке Холируд и в Керк о'Филде в те насыщенные событиями дни.

Желание Норфолка жениться на королеве усилилось. Он не хотел заглядывать далеко вперед, но был уверен, что с его помощью она сможет вернуть себе шотландский трон. А что касается Англии… Он был связан родственными узами с Елизаветой по материнской линии. А Елизавета уже не юная девушка. Она так и не вышла замуж; и многие утверждали, что не выйдет никогда. Что, если у нее не будет наследников, претендующих на английский трон? Мария будет первой претенденткой.

Перспектива стала еще более захватывающей после прочтения этих эротических писем. У него может быть жена, которая не только принесет ему корону, а возможно, и две; он получит еще и чувственную любовницу, изощренную в искусстве любви.


Мэйтленд Летингтонский разыскивал Норфолка. У Мэйтленда имелись свои причины не желать, чтобы всплыли обстоятельства убийства Дарнли.

Однажды по вине Дарнли его жизнь оказалась в опасности, и если бы не вмешалась Мария, он мог бы лишиться ее. Мария никогда не забывала, что он муж Мэри Флеминг, одной из четырех Мэри, которые провели с ней детство. Ради его жены, если уж не ради него самого, королева сделала все возможное, чтобы спасти его.

Он не сделал бы и шагу, чтобы предотвратить убийство Дарнли. Зная это, многие сильно подозревали его в заговоре. «Будет лучше, — думал Мэйтленд, — если никто не станет углубляться в эту историю».

Он очень любил свою жену и знал, что она озабочена делом королевы. Мэри постоянно просила его делать все возможное для Марии.

Мэйтленд, поразмышляв, решил, что лучше всего сможет помочь себе и послужить королеве, если предотвратит обвинение в убийстве, выдвигаемое против нее. Самым полезным человеком в этом деле мог стать Норфолк.

Он мгновенно оценил Норфолка: тщеславный до предела, высокомерно осознающий свое положение первого пэра, жаждущий власти, стремящийся добавить еще одну наследницу к трем, на которых уже был женат и состояние которых перешли к нему.

— Милорд, — обратился Мэйтленд, — я пришел тайно поговорить с вами. Я уверен, что вы самый мудрый из членов королевской комиссии, а поскольку вы — самого высокого происхождения, то я считаю, что план, который я предложу, не может показаться вам недостижимым.

Норфолк насторожился.

— Королева Скоттов — молодая женщина, которой нет и двадцати шести. Она склонна к фривольности и нуждается в муже, который руководил бы ею.

— Я уверен, что вы правы, — ответил Норфолк.

— Я убежден, что нет никого более подходящего на эту роль, чем вы.

Норфолк сразу оживился. То, что исполнение его тайных желаний предлагалось одним из самых могущественных шотландцев, могло бы удивить кого-нибудь менее самонадеянного. Но Норфолк тотчас сказал самому себе: «Это — правда. Ей действительно нужен муж. А кто более подходит на роль мужа королевы, чем первый пэр Англии?»

— Этот план не кажется неприятным вашей светлости? — спросил Мэйтленд.

— Неприятным! Конечно же, нет. Я видел королеву и нашел ее самой привлекательной женщиной. И я согласен с вами, что она нуждается в муже, который присматривал бы за ней. Она восхитительно женственна… и, как вы упомянули… склонна к фривольности… и очень нуждается в направляющей руке.

— Пусть некоторое время это дело останется в тайне, — предложил Мэйтленд, — но мне хотелось бы, чтобы вы знали, что я сделаю все, что в моей власти, чтобы осуществит это.

— Я не забуду вашего дружеского участия, — слегка напыщенно произнес Норфолк — Конечно, есть еще… Ботуэлл…

— Это не составит трудности. Можно организовать развод. Многие считают этот брак незаконным.

— А королева?

— Будет вполне готова избавиться от Ботуэлла навсегда ради брака с вашей светлостью.

— Вы уверены, что это так? — Норфолк улыбался: он всем сердцем верил в это. Его сестра Маргарет часто намекала, что Марии нравится говорить о нем. Что может помешать его замыслам, если Маргарет помогает ему в Болтоне и Мэйтленд Летингтонский покровительствует этому союзу?

— Я действительно надеюсь. Было бы хорошо, если бы дело, выдвинутое против королевы, свелось к ее поспешному и невообразимому браку с Ботуэллом. Я думаю, было бы неразумно продолжать разбирательство убийства. Если невиновность королевы не будет доказана, то может оказаться под угрозой ее право на шотландский трон, а это могло бы, конечно, повредить будущему королевы.

— Я вижу, что в этом вы правы, — с готовностью ответил Норфолк.

— Мы должны работать в этом деле сообща, ваше светлость, и, я повторяю, тайно. Другие могут не понять все то хорошее, что может получиться в случае успеха нашего плана.

Норфолк улыбнулся в знак согласия. Он был очень доволен.


Следующей задачей Мэйтленда было встретиться с Морэем.

— Я выспрашивал Норфолка насчет возможности брака с вашей сестрой, — сказал он.

— И молодой самодовольный фат в восторге от перспективы стать мужем королевы?

— Это так. И это хорошая перспектива, поскольку она означает решение нашей проблемы. Выйдя замуж за Норфолка, королева поселится в Англии, и необходимо будет назначить заместителя, который занялся бы делами в Шотландии.

В глазах Морэя читалось размышление.

Это был выход. Он твердо решил остаться на положении регента; но ему нужен был мир Шотландии. Пока королева являлась узницей в Англии, по всей Шотландии могли возникать фракции, выступающие в ее поддержку. Но если убрать ее с дороги путем законного брака, тогда другое дело.

— Необходимо снять самые отвратительные обвинения, выдвигаемые против нее, — сказал Мэйтленд.

Морэй был разочарован. Ему так хотелось предать широкой гласности эти письма из шкатулки.

— Вряд ли Норфолк сможет жениться на убийце, хоть она и королева, — настаивал Мэйтленд. Морэй задумался. В том, что предлагал Мэйтленд, был глубокий смысл.


Леди Скроуп была вне себя от возбуждения. Она услышала от своего брата, что кое-кто из шотландских лордов за его брак с Марией. Она была уверена, что в таком случае успех обеспечен.

Ее занимали мысли о будущем малыша; и Мария, хотя пребывание рядом с леди Скроуп болезненно напоминало ей о собственном маленьком Джеймсе, которого она потеряла, от всего сердца посвятила себя планам, связанным с рождением этого ребенка. Она приходила вместе с леди Скроуп в детскую, проверяла колыбель и приготавливаемые вещи, выслушивала подробности приготовлений к родам, и однажды Маргарет прошептала:

— Кто знает, возможно, недалек тот день, когда вы, ваше величество, будете заниматься подобными приготовлениями.

— Ах, кто может знать, — ответила королева. Она подумала о тех месяцах, когда она ждала рождения Джеймса. Какими грустными, жестокими были те месяцы! Она вспомнила, как сидела за столом, ужиная, а Дэвид Риццио пел и играл на лютне… и как убийцы ворвались, оттащили его от нее и вонзили ножи в его трепещущее тело. Бедный Дэвид! И это случилось в те месяцы, когда она ждала маленького Джеймса!

Но насколько было бы иначе ждать родов безмятежно, как ждала их Маргарет Скроуп, думая только о будущем ребенке, да о возможном романе своего брата с плененной королевой.

Такой безмятежности можно позавидовать. «Станет ли это когда-нибудь и моей участью?» — думала Мария. Она устала от своего одиночества. Если этот брак когда-нибудь станет возможным, она будет приветствовать его.