Испанцы изумленно наблюдали, как вокруг якобы осажденного города развернулся настоящий балаган, на осаду не похожий ни в малейшей степени. Не война, а настоящий праздник.

В середине сентября даже испанский гарнизон не выдержал всей дури, которую ежедневно наблюдал со стен, и решил сложить оружие. Амьен взят с минимальными потерями, которые оказались весьма выгодны для самой Габриэль д’Эстре. При одном из крайне редких штурмов был смертельно ранен командующий артиллерией, на этот пост королевская любовница немедленно выдвинула своего отца.

Так легко французы войн еще не вели, нашлись те, кто задумался: не лучше ли вообще поручить все женщинам, если им так легко удается побеждать и на поле боя? Очень довольный Генрих в качестве подарка возлюбленной присвоил ее графству Бофор статус герцогства, Габриэль становилась герцогиней де Бофор!

Париж откликнулся новым памфлетом, теперь французы называли королевскую шлюху «навозной герцогиней». Никак не получалось у Габриэль добиться любви или хотя бы уважения парижан! При этом «веселого Анри» они продолжали любить, считая жертвой ненасытной шлюхи.

Несмотря на подпорченную радость Габриэль принялась готовить в Париже торжественную встречу королю‑победителю! Какая разница, как он победил? Без потерь… разве это плохо?

Где‑то там на севере король со своей любовницей и толпой придворных изображал осаду Амьена, а в Юсоне все текло по‑прежнему. Маргарита нашла особую прелесть именно в такой жизни — спокойной и не подверженной настроениям двора или короля. Здесь она была королевой, и недоставало ей только денег, всего остального было с избытком. Королева не желала заниматься политикой, с нее достаточно любви.

Но одного допустить Маргарита не могла: пребывания шлюхи на французском престоле. Удивительно, но сама не зная удержу в любовных приключениях, легко прощая мужу неверность в любых вариантах, будучи готовой изображать дружбу с фавориткой, Маргарита никак не желала признавать право женщины низкого происхождения дарить Франции королевских наследников. Спать с королем — пожалуйста, рожать многочисленных детей и тратить казну — и это возможно, но только не давать свою кровь наследнику престола! Для этого нужна принцесса, а если и герцогиня, то получившая такой титул не после ублажения короля в постели, а по праву рождения.

И чтобы не допустить на трон низкородную шлюху, завладевшую не только сердцем короля, но финансами страны, Маргарита готова противиться разводу, даже при угрозе отказа ей в содержании. Заступиться за королеву теперь некому, герцог де Гиз убит, Испании после Нантского вердикта она не нужна, оставалось надеяться только на благоразумие папы римского и противодействие «сладкой потаскушке» серьезных сил при самом дворе.

Переписка с Сюлли стала интенсивней.

Маргарита просто валяла дурака, она писала и переписывала прошения в Рим, каждый раз стараясь, чтобы таковые не выглядели убедительными ни в малейшей степени, мол, на развод согласна, только вот… Все же она была дочерью Екатерины Медичи. Новые и новые варианты с рассуждениями о том, как лучше склонить папу для признания брака недействительным, не спеша отправлялись в Париж, так же не спеша там обсуждались, и снова затевалась долгая переписка. Интересно, что сам Генрих супругу не подгонял. Габриэль д’Эстре бесилась от ярости, но ничего поделать со столь медленным развитием событий не могла.

Осень еще не заставила деревья скинуть свой наряд и даже совсем пожелтеть, но дожди зарядили не на шутку, ограничив передвижения в замке и вне него. Но королеву, сидящую взаперти на горе, волновала не погода. Из Парижа принесли вести, оценить которые ей было очень трудно. Генрих болен, сказалось‑таки неуемное увлечение женщинами. К воспалению промежности, где уже не проходил фурункул, не позволяя королю даже ездить верхом, теперь добавились камни в мочевом пузыре. Больной страдал невыносимо, но не только из‑за болей, его приводила в ужас угроза перестать быть прекрасным любовником.

Генрих прекрасно понимал, что неразборчивость в связях рано или поздно приведет к беде, но пропустить хоть одну мало‑мальски привлекательную обладательницу крепких бедер не мог. У кого он подцепил венерическую болезнь? Сам король подозревал, что в монастыре, у настоятельницы, но какая теперь разница?

Болеть Генрих предпочел в замке Монсо у любовницы, чем серьезно нарушил ее собственные планы. Габриэль вовсе не собиралась развлекать дурно пахнущего сифилитика, к тому же серьезно опасалась заразиться сама. Король ничего не мог, но и Габриэль от себя не отпускал, а ведь она так надеялась весело провести время в постели с Бельгардом, пока Генрих в Фонтенбло занимался делами…

Но во время заседаний Совета у короля резко обострилась болезнь, началась лихорадка, дали о себе знать и камни в мочевом пузыре. Врач короля Ла Ривьер сокрушенно качал головой:

— Сир, остается только вмешательство.

Хирургического вмешательства Генрих боялся сильно, прекрасно зная, что в результате него может лишиться не только камней в пузыре, но и способности совершать мужские подвиги. О способности к зачатию и вообще можно не мечтать. Хотя по поводу последнего Ла Ривьер сомневался давно.

И вот наступил день, когда откладывать хирургическую операцию, даже грозившую королю серьезными неприятностями, было нельзя, боль стала невыносимой, а лихорадка и высокая температура уже не снижались.

Маргарите о королевских бедах написал Брантом. Он не пытался шутить, потому что все было крайне серьезно. Король болен, причем болен смертельно, шансы выкарабкаться невелики, но если это и произойдет, то больше детей у Генриха, скорее всего, не будет. Слишком мала вероятность благополучного во всех отношениях хирургического вмешательства при таких осложнениях. Если бы король решился на него раньше…

Итак, едва живой Генрих в Монсо… Маргариту меньше всего интересовало восстановление мужских способностей мужа, пусть об этом думает любовница! Но вот положение самой любовницы ее интересовало серьезно. У Габриэль д’Эстре два сына и дочь, Генрих признал мальчиков своими сыновьями, но это только пока он жив, никто бастардов на трон не допустит. Если король выживет после операции, но останется бесплодным, то фаворитке не позавидуешь, сейчас она дорога Генриху как мать его детей…

Маргарита вдруг усмехнулась: ну что за дурак?! Почему он уверен, что любовницы рожают именно от него, ведь сам король отнюдь не верен даже своей ненаглядной Габриэль (не от нее же подцепил сифилис?), почему же он надеется, что его шлюхи верны? Это король старается не замечать сохранившуюся связь между Габриэль д’Эстре и ее Бельгардом, для остального двора это не секрет. Брантом не раз открыто писал, что пока Генрих валяется в постели с одной, его красотку развлекает прежний любовник.

Королеве вдруг стало смешно: а что, если и дети Бельгарда? Но это значит, что Генрих тащит после себя на трон не просто сына шлюхи, но еще и прижитого ею от мелкого дворянчика?! Замечательно!

Маргарита взялась за письмо, нет, не Брантому. С тем можно переписываться только о придворных сплетнях, королева хотя и была весьма признательна приятелю за сообщаемые новости, позволявшие оставаться в курсе всех дел двора, но серьезно обсуждать с ним вопросы будущего королевства не собиралась.

Письмо адресовано в Рим, но попадет туда кружным путем, чтобы не вызвать подозрений…

«Некий человек лишь делает вид, что намерен жениться на итальянке. Видимость этого брака нужна только для получения развода. Как только развод будет получен, он заключит брак с известной вам дамой и заставит признать прижитых с нею детей, которые, возможно, и его детьми не являются…»

Адресат поймет, о ком идет речь, хотя в письме нет никаких имен, поймет и от кого послание, хотя оно не подписано и запечатано перстнем, каких много.

Отправив послание, Маргарита задумалась еще серьезней. Если Генрих умрет, страна снова окажется ввергнута в гражданскую войну. Никто не позволит назвать королем бастарда «сладкой потаскушки», Габриэль в фаворе только у короля, но никак не у Франции. Шлюха это прекрасно чувствует, а потому бесится неимоверно. Но у Франции из всех прямых наследников крови Карла Великого только она — Маргарита! И сейчас перед ней на пути к трону лишь едва живой король и салический закон, запрещающий править страной женщине. Закон, который давно всем надоел, который готовы при необходимости отменить.

Маргарита почувствовала, как все внутри похолодело: неужели это ее шанс? Если умрет Генрих, она может ввязаться в борьбу за престол! Жалко ли ей мужа? Разве чуть‑чуть, этот человек принес столько горя и страданий, столько унижений, что особых чувств Маргарита не испытывала. Свою болезнь Генрих подцепил сам, никто его из одной постели в другую не гонял, королева даже перекрестилась, мысленно радуясь, что муж не наградил сифилисом и ее тоже. Сейчас Маргарита думала только об одном: не упустить время, а значит, она должна знать обо всем, что происходит в Монсо, Фонтенбло или Париже, немедленно!

Сложность в том, что теперь ей не на кого рассчитывать, больше нет поддержки от Генриха де Гиза, нет Франсуа, а затевать новую резню католиков и протестантов королева не собиралась. Значит, нужны сторонники только среди двора и среди парижан. С парижанами сложнее, потому что они, хотя и ненавидят королевскую шлюху, самого короля обожают. Им кажется, что в нищете и голоде виноват не «веселый Анри», а его любовница. А вот саму Маргариту Париж уже забыл… Но в случае смерти Генриха именно на ненависти к «сладкой потаскушке» можно сыграть.

Пока королева прикидывала, чем грозит и что сулит ей гибель супруга, сам Генрих мучился от невыносимой боли в Монсо. Собравшиеся врачи пришли к выводу, что без операции августейший пациент погибнет в ближайшие дни. Горячие ванны и компрессы из миндального масла на некоторое время облегчали страдания короля, но не излечивали. Хирургического вмешательства Генрих боялся, потому что его вынуждены были откровенно предупредить о возможных последствиях. — Лучше смерть, чем мужское бессилие!