Кто знает, как повернула бы история, случись это. Марии всегда была нужна твердая мужская рука, потому что править сама она оказалась практически не способна, Шотландия — и без того раздираемая проанглийскими и профранцузскими настроениями из‑за глупого поведения своей королевы — была окончательно ввергнута в гражданскую войну. Эдинбург не Париж, там королеве не простили поспешного замужества с убийцей ее супруга Дарнлея и потребовали призвать графа Босуэла к ответу. В результате второй муж Марии граф Босуэл бежал на континент, а она сама в Англию. Печальный конец этой истории известен.

Возможно, сумей Екатерина Медичи добиться развода Антуана де Бурбона с его Жанной и последующей женитьбы на Марии Стюарт, события в Шотландии и Англии не были бы столь трагичными, зато сама Франция лишилась бы веселого короля Анри IV — им через много лет стал сын Антуана и Жанны Генрих Наваррский, которого прочили в мужья Маргарите.

Жанна д’Альбре, конечно, всего этого не знала, хотя была очень расстроена поведением супруга. Антуан де Бурбон, назначенный главнокомандующим королевской армией, легко уступил регентство при юном Франциске, а потом и малолетнем Карле королеве‑матери Екатерине Медичи и, казалось, вполне довольствовался своим положением придворного, совершенно забыв, что у него дома жена и двое детей.

Но бракоразводный процесс между первым принцем крови Антуаном де Бурбоном и Жанной д’Альбре, королевой Наваррской, не состоялся по причине гибели мужа, все же король Наварры был военным человеком.

Гордость не позволяла Жанне, искренне любившей мужа, напоминать о себе и детях, она жила в своем Беарне как ни в чем не бывало. Подрастал и ее сын Генрих де Бурбон, грозивший стать соперником Валуа.

Вот об этом Генрихе, одно время даже жившем при французском дворе вместе с отцом, а еще о собственной дочери Маргарите и размышляла королева‑мать.

Маргариту, несомненно, пора выдавать замуж, девушка она очень красивая и весьма горячая, как бы чего не натворила. Роман с де Гизом явный тому пример. Проучили ее, конечно, за дело, сказано ведь было, чтобы о Генрихе де Гизе и думать забыла! Ничего, за одного битого двух небитых дают, может, поумнеет…

Однако все оказалось куда хуже, чем решили участники этой драмы. Сгоряча Маргарита сумела добраться до спальни и даже не позволить придворным заметить, насколько сильно избита. Но немного погодя ее вдруг начало рвать, поднялась температура, а низ живота болел так, что невозможно разогнуться. Перепуганная гувернантка суетилась, не зная, что предпринять. Позвать врача означало выдать тайну избиения. Это от придворных под платьем и толстым слоем пудры можно скрыть кровоподтеки и царапины, а как скрыть от врача? Но, видя, что ее подопечная при смерти, мадам Кюртон отважилась отправиться к королеве.

Екатерина не могла заснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ними вставало то изуродованное бешенством лицо сына, то окровавленное — дочери. Она сама несколько лет поощряла неврастению Карла, чтобы тот как можно скорее стал невменяемым и освободил трон для обожаемого матерью Генриха. Но теперь впервые испугалась дела рук своих. Карл стал не просто неврастеником, он все чаще впадал в бешенство и что мог натворить при этом, знал один господь.

А Маргарита? Королева старалась гнать от себя мысль о том, что брат избивал сестру ногой в живот и та, даже уходя, держалась за живот.

И вдруг…

Екатерина помчалась в спальню принцессы сама:

— Что?!

Но обессиленная побоями, болью и сильной рвотой, едва живая Маргарита даже не глянула на мать. В тот момент ей хотелось просто умереть, а еще чтобы сдохли мать и брат.

Был вызван личный врач королевы, уж он‑то не проболтается. Утром от знаменитых помощников Екатерины магов Руджиери была принесена мазь, быстро залечивающая раны, и порошок, снимающий боль.

Маргарита пришла в сознание только к утру. Королева‑мать спешно вернулась в свои покои, объявив, что принцесса подхватила краснуху, свирепствовавшую в Париже, а потому неделю пролежит у себя и никому к ней ходить нельзя.

Конечно, никто не поверил, при дворе действительно уже знали о ночной экзекуции, правда, не догадывались об истинных ее последствиях.

Весь день принцесса лежала без сил, старательно изображая сон. Делать это приходилось, чтобы не видеть мать, заботливо интересующуюся ее здоровьем. Маргариту пороли часто, приказ «высечь!» был у матери любимым. Но секла принцессу обычно гувернантка мадам Кюртон, и еще неизвестно, кто мучился при этом больше — строптивая принцесса или строгая, но доброжелательная Кюртон. Иногда порола сама мать, доставалось и от брата, но чтобы так… Маргарита понимала, что Карл не убил ее только случайно, попади нога короля не по рукам, которыми принцесса прикрывала лицо и живот, а в висок или солнечное сплетение, она лежала бы уже не на своей постели. За что? За то, что позволила себе увлечься Генрихом де Гизом?

Маргарита вдруг подумала, что ее‑то могут просто избить, как случилось сегодня, а вот с Генрихом де Гизом расправиться куда жестче. Король и его брат против де Гиза — это слишком опасно. Как бы прекрасному герцогу не пришлось поплатиться жизнью за такую страсть.

Наверное, будь он женат, братья сквозь пальцы смотрели бы на любовь их сестры и Генриха де Гиза. Семья никогда не позволит им с Генрихом пожениться, значит, ему нужно жениться на другой. Но представить любимого в объятьях этой другой, даже просто исполняющим супружеский долг, было для Маргариты выше ее сил. Нет, они не посмеют!

Маргарита ни минуты не сомневалась в том, кто осуществил кражу письма и передал его королю. Это сделал ненавистный дю Гаст. Мерзкий миньон до такой степени подчинил себе брата короля Генриха Анжу, что герцог смотрел на мир глазами своего фаворита. Одной из тех, против кого почти открыто воевал дю Гаст, была Маргарита. Недавняя любовь брата к сестре быстро превратилась сначала просто в ревность, а потом почти в ненависть. У Маргариты и Генриха Анжу был недолгий, но весьма бурный роман. Кровосмесительная связь с собственным братом? Но в те времена таким мало кого удивишь, все спали со всеми тайно и открыто. Дю Гаст был фаворитом Генриха Анжу и делить свою власть над герцогом ни с кем не собирался, ему очень хотелось унизить, уничтожить принцессу. Маргарита отвечала фавориту тем же, презирая мужчину с женскими замашками. Именно после появления при Генрихе Анжу дю Гаста образ брата для нее заметно потускнел. Сознавать, что дорогой Генрих способен обнимать этого хлыща, неприятно…

Дю Гаст пытался ухаживать и за самой Маргаритой, но получил весьма резкий отпор, принцесса откровенно дала понять, что презирает фаворита, причем сделала это открыто, при всех. Дю Гаст затаил ненависть, и теперь Маргарита пожинала плоды своей опрометчивости.

Фаворит сумел соблазнить одну из ее фрейлин и похитить со стола принцессы письмо. Собственно, само письмо принадлежало фрейлине королевы‑матери Фюльви, предназначалось Генриху де Гизу, но внизу Маргарита сделала довольно откровенную приписку для возлюбленного. Нет, в ней не было ничего компрометирующего, просто уверения в любви.

Этого хватило, чтобы мерзавец дю Гаст показал письмо своему герцогу, Генрих Анжу отнес его брату, а король с помощью матери едва не убил сестру. Повод почти надуманный, слишком мелкий, чтобы даже ругать, но Карл и Екатерина Медичи так боялись даже просто любовного союза Маргариты с Гизом, что буквально взбесились.

Постепенно мысли лежавшей без сна Маргариты вернулись от мерзкого дю Гаста к самому Генриху де Гизу.

Во второй половине дня проведать сестру пришел и король Карл. — Марго…

Она снова сделала вид, что спит, но по дрожанию ресниц брат понял, что сестра притворяется.

Карл с ужасом смотрел на опухшее, все в кровоподтеках лицо Маргариты, глаз заплыл из‑за синяка, губа разбита… Но жалость снова заглушалась раздражением, король чувствовал, как изнутри поднимается что‑то ужасное.

— Марго, не делай вид, что ты спишь. Я пришел извиниться.

Маргарита открыла один глаз, второй прятался под синяком, разбитые губы прошептали:

— Я слишком плохо выгляжу, сир.

— Не зови меня королем, тебе я прежде всего брат.

Усмехнуться бы, да слишком все болело. В голосе Карла раздражение, кто знает, к чему оно может привести, временами король совершенно неуправляем.

Король поднялся, нервно прошелся по спальне, насколько позволяли небольшие ее размеры. Чувствовалось, что он взволнован, потрясен видом избитой Маргариты, что одновременно хочет извиниться перед ней и оправдаться перед собой. Карл долго что‑то говорил, даже руками размахивал, принцесса не прислушивалась, голос короля просто жужжал сквозь страшный гул в голове.

Выговорившись, король немного постоял, наблюдая за свернувшейся калачиком, безучастной ко всему сестрой, презрительно фыркнул и бросился вон. Маргарита прикрыла глаза. Но сквозь туман и боль всплыли слова брата. Он что‑то говорил про завтра и про Генриха? Ну, про Гиза ясно что — клял на чем свет стоит, а завтра… что будет завтра?

— Мадам Кюртон, завтра бал или прием?

Та удивилась:

— Завтра охота, мадам, потому во дворце ничего не предвидится.

— Какая охота, ведь король не собирался охотиться?

— Собрался, причем приказал отправиться с ним приору Ангулемскому и Гизу тоже.

У Маргариты все похолодело внутри. Приор Ангулемский, собирающийся на охоту одновременно с Генрихом де Гизом, означал только одно: герцога приказано убить. Принцесса хорошо знала основное умение своего незаконнорожденного брата Ангулемского, тот большой мастер тайных убийств. Надо предупредить об опасности Генриха, даже если за этим последует новая экзекуция!

— Мадам де Кюртон, сейчас вы отправитесь к герцогу де Гизу и предупредите его, чтобы на охоту не ездил, это слишком опасно. А потом можете рассказывать о моей просьбе брату.