Дамы напряглись, поняв, что это еще не все сюрпризы королевы Наварры. В третий раз Маргарита появилась в оранжевом с черным робе, который по черным вставкам был столь обильно украшен, что снова понадобилось время, чтобы оценить выдумку. Дамы завистливо ахали, кавалеры превозносили красоту и изящество Маргариты, королева Луиза тихонько вздыхала, ей никогда не суметь вот так, а королева‑мать улыбалась так, словно отменный вкус дочери лично ее заслуга.

О несчастном герцоге Алансонском, обиженном в своих лучших чувствах, совершенно забыли, а зря… Попыталась напомнить только чувствовавшая зависть и досаду Шарлотта де Сов:

— Мадам вернулась, но герцог от нее сбежал… Два неудачника.

— Забудьте о герцоге, — посоветовал король Наварры, которого, если честно, весьма впечатлила собственная жена.

Понимая, что может сегодня ночью не дождаться Генриха Наваррского в своей постели, Шарлотта де Сов ринулась в атаку:

— Ну почему же? Его стоит пожалеть…

Генрих намек понял: если он отправится к жене, то Шарлотта в отместку пригласит Франсуа. Он постарался не смотреть на Маргариту, подчинив свое внимание де Сов. Правда, это не вполне удалось, уж больно хороша оказалась королева Наваррская, глаза сами то и дело искали ее в толпе придворных.

Чувствуя угрозу, Шарлотта де Сов удесятерила внимание к любовнику, явно собравшемуся изменить ей с женой! Сама Маргарита вовсе не старалась привлечь именно мужа, а когда Генрих словно случайно оказался рядом и намекнул, что не прочь провести ночь с ней, посмотрела на мужа столь странно, что тот даже смутился.

Не воспользоваться таким успехом Маргарита просто не могла, она нашла возможность шепнуть Шарлотте:

— Держите моего мужа крепче, а то он явно намерен стать именно таковым…

Де Сов только зубами заскрипела: нет уж, Генриха Наваррского ты у меня не получишь!

Генрих действительно ночь снова провел в спальне у Шарлотты, а та показала все, на что способна! К утру выдохшийся король Наварры забыл о прелести собственной жены, которой восхищался на балу.

Пока двор глазел на наряды королевы Наварры и восхищался ее вкусом, грацией и приветливостью, через заднюю дверь Лувра в темноту шагнул человек, закутанный в старый плащ. В суете дворца даже слуги не обратили внимания на скромно одетого мужчину невысокого роста, которого почти у двери ждала столь же скромная повозка. Лишь один слуга Этьен ткнул в бок своего приятеля, толстого помощника повара Жильберта:

— Глянь, лицо оспой изрыто, точь‑в‑точь как у нашего монсеньора.

Жильберт, пропустивший не один стакан вина по поводу свадьбы своей сестры, махнул рукой:

— Дался тебе этот рябой урод. Пусть идет! Если бы он пытался войти, тогда другое дело… А так выходит ведь…

Человек с рябым лицом действительно был монсеньором Франсуа Алансонским, затеявшим побег, а фокус с переодеваниями его сестры — способом отвлечь всеобщее внимание от исчезновения опального герцога.

Франсуа уехал к Бюсси, чтобы возглавить протестантское войско, завербованное бывшим любовником Маргариты. Он без труда выбрался из Лувра, добрался до ворот Сент‑Оноре, где пересел в карету и бросил, наконец, старый плащ, оттуда до аббатства Сен‑Жермен‑де‑Пре. Бюсси уже ждал у проделанной в стене дыры.

Через несколько минут кони уносили Франсуа Алансонского и его фаворита прочь от Парижа к Эвре.

Утром в Лувре поднялся переполох — исчез монсеньор Франсуа Алансонский! Брат короля не простой дворянин, искали повсюду, король лично обходил апартаменты дам, чтобы убедиться, что брата ни у одной из них под кроватью нет. По тревоге были подняты все, Генрих гнал от себя мысль, что брату удалось удрать, ведь это означало, что он может встать во главе противников короля. Во все концы были отправлены конные дворяне с приказом доставить беглеца живым или мертвым, но герцог был уже далеко… Первым, на кого пало подозрение, был, конечно, Генрих Наваррский. Но Шарлотта де Сов клятвенно уверяла, что король Наварры провел всю ночь в ее постели, где его, собственно, и обнаружили утром. Да и сам король помнил, что Генрих Наварра и впрямь ни на шаг не отходил от красотки.

Следующей заподозрили Маргариту, все же она дружила с Франсуа и поддерживала его. Но к королеве Наварры невозможно было подступиться, та… рыдала! Причем лила слезы так, словно потеряла великую драгоценность, у нее даже поднялась температура. Полюбовавшись на плачущую дочь и убедившись, что та не валяет дурака, а действительно горюет, королева‑мать махнула на нее рукой. Откуда Екатерине Медичи знать, что рыдала королева Наварры из‑за… обиды на Бюсси, который обещал хоть на полчасика заглянуть в Лувр, как раз когда она переодевается, и обещания не выполнил!

— Он меня забыл…

Никто не понимал, кого именно имеет в виду королева, обливая слезами подушку. Считали, что брата и жалеет, что не взял с собой…

Спектакль, разыгранный Маргаритой на балу, а потом поневоле в ее спальне, удался на славу, ее не обвинили в организации побега и не посадили под замок, хотя сомнения у матери остались. И у короля тоже, потому он поручил своему любимцу Дю Гасту следить за королевой Наварры с удвоенным старанием.

Противостояние королевы Наварры и миньона стало более яростным.

Миньон, прекрасно зная свою безнаказанность, вел себя уж откровенно хамски. Однажды он счел возможным даже не поздороваться с Маргаритой. Она подозвала к себе кого‑то из придворных:

— Спросите у сеньора, неужели ему неизвестны правила хорошего тона?

Ответ, переданный ей Дю Гастом, был уничтожающим:

— Сеньор знает, но не считает себя обязанным соблюдать их со всеми…

Вообще‑то это была откровенная пощечина, за которую Дю Гаста следовало вызвать на дуэль, только кому? Маргарита с трудом сумела сдержать злые слезы, особенно заметив насмешливый взгляд Шарлотты де Сов. Просить защиты не у кого, король Наварры не станет заступаться за оскорбленную супругу, чтобы не нажить врагов среди всемогущих миньонов, жаловаться королю бесполезно, для него правы только те, кто подставляет свои зады, о королеве‑матери и вовсе думать нечего. Второй брат бежал, бывшие любовники либо казнены, либо тоже сбежали. При дворе она одна, и заступиться перед хамом некому.

Маргарита вдруг почувствовала такую тоску и одиночество, что слезы снова едва не брызнули из прекрасных глаз.

Генрих Наваррский замер. Из‑за двери, ведущей в покои его супруги, явно доносился звон шпаг! Он попытался войти, но дверь была закрыта, на резкий стук и его требование открыть сделали это не сразу. Там явно кто‑то или что‑то пряталось. В кабинете Маргариты короля Наварры ожидало забавное зрелище — его супруга в мужском костюме, с едва перехваченными лентой волосами, стояла, держа в руке шпагу. По растрепанным волосам и раскрасневшемуся лицу было понятно, что именно звуки ударов ее шпаги он и слышал из‑за двери.

Но острый взгляд Наварры заметил еще и колыхнувшуюся штору, которая, как он знал, закрывала дверь на потайную лестницу. Кто‑то уходил или пока прятался?

— Что вы делаете, мадам?

— Фехтую, — спокойно пожала плечами Маргарита, предварительно сдунув со лба прилипшую прядку волос.

— Это я вижу. Зачем?

Королева хмыкнула и, с яростью вонзив шпагу в спинку кресла, уселась во второе.

— Учусь защищать свою честь, сир.

— На нее кто‑то покушается? — Генрих попытался свести все к шутке, но жена была серьезна.

— Меня не раз оскорбляли, а заступиться некому.

— Вас обидел Дю Гаст?

— Как вы наблюдательны! Не прошло и двух лет, и уже заметили.

Генрих твердо решил не обращать внимания на выпады супруги, Маргарита всегда славилась острым языком.

— Дю Гаст не кресло. Боюсь, пока вы научитесь фехтовать так, что сможете вызвать миньона на дуэль, он успеет умереть от старости.

Королева разозлилась окончательно:

— А что мне делать, если вокруг не осталось мужчин?!

— Ваши слова оскорбительны.

— А вы вызовите меня на дуэль, я отвечу за свои слова!

— Я не воюю с женщинами, предпочитаю с ними спать.

Генрих развернулся и отправился прочь. Вслед ему неслось:

— Вы только на это и способны!

Не будь это его собственная супруга, он ответил бы даже женщине. Однако Генрих чувствовал ее правоту. Дю Гаст вел себя просто хамски, а он, муж, не собирался заступаться за честь жены. Но королю Наварры вовсе не хотелось, сидя в Лувре под замком, наживать себе врага в лице короля.

Маргарита, когда за мужем закрылась дверь, швырнула подушкой с такой силой, что сбила большой канделябр.

— Мадам…

— Самое неприятное, что он прав. Дю Гаст столь силен и так владеет шпагой, что пока я научусь, мерзавец действительно успеет состариться. И я тоже!

Карлотте, выслушивавшей эту тираду, показалось, что о втором мадам сокрушалась куда сильнее.

Маргарита вздохнула уже спокойней:

— Придется действовать по‑другому.

На следующее утро король обнаружил у себя в спальне листок с едким куплетом:

Есть слух, что в прежние года

Скромней монархи наши жили:

Молились, и пажи тогда

Подстилкою им не служили…

Найти автора не удалось, того, кто принес в королевские покои куплет, тоже, король вымученно улыбнулся и демонстративно бросил листок в камин, но через несколько дней эти стихи распевал уже весь Париж.

Стоял один из теплых деньков, какие бывают только осенью, когда солнышко, словно жалея людей, решает отдать им последнее тепло перед ненастьем и холодами. По парку, мирно беседуя, прогуливались две дамы. Со стороны могло показаться, что Маргарита де Валуа и герцогиня Неверская обсуждают фасон новых платьев, их лица не выглядели ни озабоченными, ни хмурыми. В действительности же разговор шел самый что ни на есть серьезный и даже страшный.