Она почти испуганно вздрогнула:

— Нет, что вы, откуда?

— Вот и я думаю: откуда?

Генрих свел все к шутке, но самому было не до шуток, он больше не верил Габриэль. Если она способна обманывать сейчас, то где гарантия, что не делала этого прежде? Его предупреждали, что у мадам прежний любовник — Бельгард, что они не расстались. Может ли быть, что и дети не от самого короля?

Габриэль женщина чуткая, почувствовав изменение в настроении Генриха, она удвоила усилия, и на некоторое время тяжелые мысли покинули голову бедного короля. Потом закрутили дела, которых набралось за время болезни немало, но он не забыл своих сомнений. Любовница сделала все, чтобы он не понял истинных сроков беременности, но теперь король уже знал все: Бельгард спал с той, которую он хотел назвать королевой, всегда оказывался в нужное время и в нужном месте словно случайно, он был третьим в их постели, и сознавать это невыносимо больно.

Генрих любил по-настоящему, а его столько лет обманывали, дурачили, наверное, и насмехались…

Она хотела быть королевой? Но стоит надеть на палец обручальное кольцо, а на чудесную головку корону, как он станет и вовсе не нужен…

— Почему же нет согласия на развод, ведь столько времени прошло? Может, ваша супруга в действительности против?

Его супруга, конечно, была против, но знать об этом Габриэль не полагалось.

Пока король болел, был создан целый регентский совет, готовый помешать восшествию на престол бастарда — сына Габриэль д'Эстре, — несмотря на то что король признал его своим сыном. И никого не было за этого мальчика, кроме самой Габриэль. Франция явно давала понять, что признает самого Генриха, позволяет ему иметь сколько угодно любовниц и даже прощает траты, но вот пустить на трон детей его шлюх не готова.

Ничего не говоря фаворитке, Генрих поручил вести переговоры с семейством Медичи о Марии. Племянница Тосканского герцога, по слухам, была красивой, хотя и весьма дородной особой. Зато Франции могли простить огромные долги, да еще и дать приданое…

Габриэль родила уже четвертого ребенка, хотя теперь Генрих вовсе не был уверен, что это его дитя. Когда крестили этого малыша, названного Александром, Сюлли заметил по поводу расходов на крестины «Сына Франции»:

— Не существует никаких Детей Франции…

Габриэль возмутилась и потребовала отставки министра. Вот тогда она впервые услышала, как король может разговаривать с ней другим тоном. Генрих сухо заметил:

— Если бы мне пришлось выбирать, то я скорее отказался от десятка таких любовниц, как вы, чем от одного такого преданного помощника, как он!

Фаворитке понадобились немалые усилия, чтобы вернуть расположение короля. Больше она что-то говорить против кого-либо не рисковала. Теперь главной задачей стал развод Генриха и Маргариты и королевская корона на собственной голове. Ради этого Габриэль готова стать милостивой к Маргарите, почти бывшей королеве выделены средства для уплаты долгов, а также задержанное содержание…

— Ничего, я пока тебя потерплю, но как только стану королевой, ты у меня не то что в Юсоне, даже в Бастилии жить не сможешь! Я не прощу стольких лет ожидания!


Дзаметта был великолепным мастером, его умение шить обувь такую, чтобы не жала, не терла и не была похожа ни на чью другую, всегда приводило в восторг королевскую семью. Маргарита тоже заказывала свои туфельки у Дзаметты… И дом у него стоял очень удобно — за высоким забором, скрытый от чужих глаз…

К чему это? А к тому, что Дзаметта быстро перешел от шитья обуви к другим услугам и доходы его неизмеримо выросли. Мастер давал деньги в долг, проценты добавляли достаток, пока он шил туфельки, деньги делали деньги. Многие итальянцы умели делать деньги в Париже. Дзаметта стал банкиром.

Давал он деньги когда-то Маргарите де Валуа, ссужал средствами и нынешнюю фаворитку Габриэль д'Эстре герцогиню де Бофор. Ссужал короля, когда тот оказывался гол как сокол после подарков любовнице. Король бывал в доме Дзаметты… без своей Габриэль, потому что даже самые горячие любовницы приедаются, особенно если они сами не слишком верны.

У мастера сохранились мерки королевы Наварры Маргариты де Валуа, потому присланные им в Юсон туфельки оказались впору, несмотря на то что сама она весьма поправилась. Переписка между мастером и опальной королевой стала интенсивной… Ищейкам фаворитки и в голову не приходило, что именно через мастера передаются те послания королю, о которых она сама не должна знать, как не должны знать и многие другие.

Король знал все, что творится в далекой Оверни, вовсе не из донесений официальных лиц, а из посланий Маргариты Дзаметте. Но бывшему обувщику приходили письма из Рима. Почему такая честь? Значит, было за что…

Однажды Маргарита прислала необычное предложение, Дзаметта даже не сразу решился передать его Генриху IV. К удивлению банкира, король согласился:

— На Пасху… Если выживет, значит, она чиста, сделаю ее королевой.

В следующий приход к Дзаметте Генрих увидел большой черный крест, висящий в изголовье кровати.

— Этот?

— Да.

Тронуть крест король не решился, протянул руку и отдернул. Банкир мысленно усмехнулся: неужто столь грешен? Сам Дзаметта держал присланный из Рима подарок спокойно, может, потому, что он предназначался для другого, вернее, другой?


Предсказатель смотрел на молодую красивую женщину мрачно, в ее будущем не видно ничего хорошего.

— Что?

На стол перед астрологом лег большой кошелек с монетами. Тот усмехнулся:

— Вы считаете, мадам, что если заплатите больше, я смогу предсказать вам иную судьбу? Нет, ее не изменишь, все, что можно, вы уже сделали…

— Что вы увидели?

Это был уже третий предсказатель, к которому обратилась фаворитка. Первый сказал, что она больше никогда не выйдет замуж. Посмеявшись, королевская любовница отправилась к другому, но там прогноз был еще хуже:

— Все надежды рухнули из-за ребенка…

И теперь третий, кажется, готов сказать нечто еще худшее.

— Вы умрете до наступления Пасхи.

— Что?!

Услышав о прорицаниях, король посмеялся, но от Габриэль не укрылось, что смех был несколько натянутым.

Умереть до наступления Пасхи? Ну уж нет! Она еще станет королевой, а Пасха бывает каждый год…

Габриэль утроила, удесятерила усилия, она на коленях умоляла короля жениться. Наконец, Генрих обещал сделать ее королевой… после Пасхи. Ей бы обратить внимание на предупреждение, но перед самым Великим постом король прилюдно надел на палец возлюбленной перстень в знак обручения. И в тот же день попросил у Великого герцога Тосканского портрет его племянницы Марии Медичи, конечно, ни слова не сказав любовнице.

— Теперь только бог и смерть короля могут помешать мне стать королевой Франции!

Она не слышала, как в ответ на столь заносчивое громкое заявление один из присутствующих тихо произнес:

— Да будет на то воля божья…


В последний день Масленицы Генрих IV объявил, что готов жениться на фаворитке в первое воскресенье после Пасхи, и в знак обручения подарил ей перстень, который получил сам, когда короновался.

Радости Габриэль, надевшей на палец кольцо, не было предела. Она не верила никаким предсказателям, не желала ничего слушать, она готовилась к свадьбе. А сообщение о разводе все не присылали. На всякий случай Габриэль решила даже не отходить от короля ни на шаг, отправившись вместе с ним в Фонтенбло. Было решено, что Пасху они проведут вместе.

Но исповедник короля решительно отмел такую мысль:

— Мадам должна уехать и провести эти дни отдельно. Королю не стоит проводить Светлое Христово Воскресенье вместе с любовницей, это повредит его репутации. Да и мадам стоило бы пожить вдали от суеты в спокойном доме…

Король почему-то побледнел… Но требованию духовного наставника пришлось подчиниться. Договорились, что Габриэль проведет эти дни в доме банкира Дзаметты, надежно укрытом от чужих глаз, спокойном и в отношении короля и его семьи всегда приветливом.

Генрих прощался со своей возлюбленной странно, словно видел ее в последний раз.

Что почувствовала Габриэль? Что это конец.

Она умирала страшно, судороги были такими, что двое сильных мужчин не могли удержать. Когда больную привязали к кровати, ее тело, выгибаясь, ломало суставы. Такого ужаса врачи еще не видели, в королевскую любовницу словно вселился дьявол, она крушила все вокруг, рвала привязи, билась головой об изголовье… потом затихала, немного приходила в себя, и… все начиналось снова.

Ребенок, который был в ее чреве, погиб, но удалить его не представлялось возможным. Приходя в себя, Габриэль требовала написать королю, просила, чтобы тот срочно приехал. Потом снова и снова впадала в безумные метания. Фаворитка боролась со смертью в доме Дзаметты, в котором пожелала расположиться сама, вокруг суетилось множество людей, но никто не мог облегчить ее страданий. И никто не обратил внимания на большое распятие, повешенное над кроватью, где спала, а потом умирала любовница короля. Распятие совсем недавно прислали Дзаметте из Рима…

Позже его обвиняли в отравлении фаворитки, но самое тщательное расследование ничего не выявило, ведь она ела за общим с собственной сестрой и еще несколькими дамами столом, вопреки наветам никакой диковинный фрукт герцогине не предлагали. Блюда осторожная Габриэль давала попробовать сначала фрейлинам, но никто из них даже не чихнул, все были живы и здоровы.

Те, кто видел страшную борьбу герцогини со смертью, долго не могли прийти в себя. Такого еще не бывало. Когда накатывал очередной приступ, она рычала нечеловеческим голосом, металась, обрывая самые крепкие привязи, кажется, обладала нечеловеческой силой. Но потом приступ заканчивался, глаза становились осмысленными, герцогиня требовала перо и бумагу и пыталась писать письма королю с требованием приехать. Но тот почему-то не торопился. Не получал писем или чего-то ждал?