То, что опасность нешуточная, Маргарита поняла в один из зимних дней начала 1591 года. Гарнизон швейцарцев был усилен французами. Принимая туда новеньких, никто не задавал вопроса о принадлежности к католичеству, это быстро становилось понятно, ведь человеку приходилось посещать мессу. Это едва не привело к печальным последствиям.

— Что за шум, Генриетта?

Молоденькая служанка была явно перепугана:

— Мадам, там бунт…

— Какой бунт?

Маргарита пыталась сообразить, как бежать, ведь Юсон не Ажен, отсюда не удерешь на лошадином крупе.

В комнату, как-то странно усмехаясь, вошел солдат из новеньких. Королева обернулась и замерла, потому что в руке у него был… пистолет! Рука эта начала приподниматься…

Медленно проползла мысль: «А вот и все…»

Раздался отчаянный визг Генриетты и сразу после этого выстрел. Никто не успел ничего понять, ворвавшиеся в комнату швейцарцы повалили нападавшего на пол, пистолет отлетел в сторону. Маргарита продолжала с изумлением смотреть на происходившее. Ясно, что солдат выстрелил, и выстрелил в нее, но боли королева не чувствовала.

— Мадам, вы живы?

— Кажется, — развела руками Маргарита.

Зато сам нападавший был мертв, его успели застрелить уже поверженным на пол.

Пока гарнизон разбирался с тем, кто это, как смог попасть в покои королевы, Маргарита приходила в себя. Королева не успела испугаться, пока на нее покушались, но теперь постепенно осознала, что была на волосок от смерти.

Подходы к донжону (башне крепости) были перекрыты, лестница втащена наверх, донжон отделился от остальной части замка, как и полагалось в случае тревоги.

Но тревога оказалась напрасной, убийца был одиночкой. Маргарита пожалела, что его не взяли живым, чтобы была возможность хотя бы допросить и узнать, кто прислал. Нужно же знать, с какой стороны в следующий раз ожидать опасность.

Пулю позже нашли, переодевая хозяйку ко сну, горничная заметила дыру на платье, оказалось, что королеву спасло множество юбок, смертоносный снаряд в них просто запутался, не причинив вреда самой хозяйке.

Королева смеялась:

— А говорят, что нет пользы от такого количества ткани в нарядах. Была бы сейчас с дырой не юбка, а я!


Маргарита прекрасно понимала, что уже самим своим существованием страшно мешает супругу.

— Анри, кажется, не на шутку влюблен в свою сладкую потаскушку?

— Ах, мадам… Вам просто нужно вернуться в Париж. Этого будет достаточно, чтобы король дал отставку всем своим фавориткам.

Комнату огласил звонкий смех королевы:

— Вы смешны! Последние годы Анри имел всего одну шлюху на содержании — Габриэль, которая нарожала ему щенков и еще нарожает. Именно потому, что мой дорогой муженек больше не таскает в постель всякую ночь новую красотку, я и твержу, что он влюблен. — Маргарита на мгновение о чем-то задумалась, но потом мотнула головой, словно отметая какие-то свои мысли. — Конечно, можно заподозрить, что у петушка повис его хохолок, но, думаю, это не так.

Королева встала, постояла, задумчиво глядя в окно, вздохнула:

— Он хочет развод… Об этом открыто говорит в письме Сюлли.

— Нет, он не посмеет!

— Кто?

— Король! Столько лет держать вас в замке, а теперь еще и развестись?!


И снова Маргарита от души посмеялась:

— Господи, какое же вы дитя, Женевьева! Вы полагаете, что меня можно держать в замке столько лет против моей воли? Тем более я давно являюсь его владелицей. Отсюда до Испании куда ближе, чем до Парижа. И до Наварры, которая обижена на своего Анри за предательство, тем более. Я могла бы вернуть себе Париж уже хотя бы потому, что осталась единственной, в ком течет кровь Валуа. Но вы зря думаете, что это приятное занятие — быть королевой.

— Почему, ведь королеве все позволено?

— Королеве?! Королеве не позволено ничего. Я куда счастливей здесь, в Юсоне, чем была в Лувре. Здесь я хозяйка себе, а там мною правит двор. Если бы еще не опасаться покушений…

Королева вернулась в кресло, села, вытянув ноги к огню. Женевьева подумала, что она и на пятом десятке лет хороша. Конечно, щеки несколько одутловаты, стан располнел, а ведь говорят, у Маргариты была самая тонкая талия при дворе… Но все равно хороша, потому что в ней все еще есть женская сила. И почему господь не дал королеве детей? Спросить бы, но Женевьева помнила, что этот вопрос никогда не обсуждался рядом с Маргаритой: видно, была своя тайна…

— Я готова дать королю развод, если он гарантирует мне спокойствие и кое-какие блага…

— Вы отдадите другой право называться королевой?

— Лучше не называться королевой, но не бояться нападения из-за угла или отравы в каждом глотке вина. Когда побываешь в качестве дичи, которую желают загнать, очень хочется убежать куда-нибудь подальше и не слышать криков охотников. Пусть женится на ком попало, эта сладкая потаскушка уже обобрала почти до нитки самого короля, она оберет еще и Францию. Я хочу только, чтобы мои владения были неприкосновенны и чтобы обо мне забыли в Париже.

У Женевьевы невольно вырвалось:

— Забыли в Париже!

— Просто вы не знаете, что такое двор, не представляете, каково быть в клубке змей и каждый день бояться за свою жизнь. Поверьте, в жизни есть немало других радостей, кроме блеска балов и шипения придворных.

Но как бы ни убеждала королева свою юную собеседницу, та не могла поверить, что Маргарита Валуа, известная своей любовью к роскоши, к блеску двора, к многочисленным любовным похождениям, может вот так запросто отказаться от всего этого. Королева рассмеялась:

— От чего отказаться? Разве сейчас я стала меньше любить роскошь? Или наряды? О любви и говорить не стоит. Но я делаю все это для себя, а не чтобы поразить очередную фаворитку своего мужа или соперничать с ней. Молодых красавцев вокруг меня много, но я знаю, что они спят со мной ради денег, но не ради предательства, и хочу, чтобы так было всегда. А Париж… Анри сказал, что он стоит мессы, возможно. Но для меня он не стоит жизни. Если я и вернусь в Париж, то только когда меня там совсем забудут и когда пожелаю сама.

Конечно, Маргарита не стала рассказывать своей воспитаннице о письме от министра финансов Сюлли, которое получила. Она была хитра и умела выискивать крупицы выгоды во всем не хуже своей матери.

Анри хочет развод? Давно пора. Ей было совершенно наплевать на то, с кем спит или на ком намерен жениться ее номинальный супруг. Маргарита никогда не любила Генриха, но была верна договору с ним, заключенному в первые дни семейной жизни: не мешать и не предавать друг друга. Только когда они с Генрихом Валуа вынудили ее принять меры к своей защите, Маргарита выступила против мужа и брата. И если бы не предательство собственных горожан, ни за что не позволила подчинить себя.

И в Париж она могла вернуться, только если там не будет Анри. Быть королевой, чтобы снова и снова испытывать унижения, помогая рожать его любовницам? Нет уж, с нее хватит! Развод был бы выходом для всех, она согласна, только нельзя продешевить. Если сладкой потаскушке позволительно выкачивать из королевского кошелька деньги, то почему бы и бывшей жене не получить свою толику, причем немалую? Генриху нужна свобода? Пусть платит.

Маргарита боялась только двух вещей: не продешевить, но и не перестараться, чтобы король не пришел к выводу, что строптивую супругу проще отравить, нежели разводиться. Следовало пройти по краешку и не сорваться…

«Я доверяюсь вашей осторожности и чистоте ваших помыслов и с нетерпением буду ждать результата…» Сюлли прекрасно поймет, чего именно хочет королева, как и то, что королю лучше пойти на уступки, чем затевать многолетний спор или вообще убийство.

Генрих IV был весьма озабочен. Министр уже доложил все о неутешительном состоянии королевской казны и теперь ожидал распоряжений. Но король был настроен говорить о другом.

— Вам не кажется, что Франции нужен наследник, чтобы она снова не оказалась ввергнута в войну внутри себя?

Не понимая, какого ответа ждет от него король, Сюлли промямлил нечто невразумительное. Генрих воспринял это как согласие, собственно, оно и не было нужно, король скорее рассуждал вслух.

— Скажите, Сюлли, какой, по вашему мнению, должна быть новая королева Франции?

Осторожный министр финансов чуть приуныл. Он прекрасно понимал, что второй такой столь терпимой к любовным похождениям супруга, как Маргарита Валуа, не найти. Разве что позволить и этой королеве вволю наставлять мужу рога? Но тогда где уверенность, что она родит наследника от самого короля?

А Генрих, вдохновленный молчанием собеседника, принялся перебирать всех возможных невест Европы. По его словам, получалось, что достойной просто не существует, одна стара, другая слишком юна, третья до безо-бразия некрасива, четвертая заведомо нездорова…

— О, сир, если так перебирать, то вы никогда не найдете подходящей с королевской кровью. Может, лучше жениться на достойной девушке просто знатного происхождения и наплодить детей на радость всей Франции?

— Да! — воодушевленно воскликнул Генрих. — Я сам об этом думаю. Моя жена должна быть красивой и способной подарить мне сыновей. Думаю, лучшей, чем герцогиня де Бофор, мне не найти!

Сказать, что у Сюлли вытянулось лицо, значит не сказать ничего. Чтобы скрыть свое смущение, он попытался закашляться. Король заметил это и с изумлением уставился на министра финансов:

— Что вам не нравится в этой кандидатуре?

— Она должна устраивать вас, сир…

— Не пытайтесь увильнуть. Что не так?

Не мог же Сюлли открыто сказать, что, женившись на этой особе, Генрих потеряет уважение французов уже через день. Габриэль д'Эстре не любила не одна Маргарита Валуа, над королевской влюбленностью и готовностью сложить к ногам любовницы всю Францию открыто смеялись уже все. Весьма едкие куплеты распевали на улицах и площадях, открыто порицая своего пока еще любимца. Из-за женщины растерять любовь нации… стоит ли того герцогиня?