И снова Маргарита не знала, радоваться или печалиться. Муж, брат и бывший возлюбленный сцепились, словно скорпионы в одной банке. Только бы не попасть под случайный укус одного из них…

Генеральные Штаты проходили тяжело и стоили королю седых волос. Он разумно позволил парижанам выпустить пар недовольства и лишь потом начал с ними переговоры. Вернуться в Париж Генриху де Валуа было не суждено, однако горожане утихомирились, хотя Парижем по-прежнему правили лигисты. Лига требовала от короля клятвы верности католицизму, король от Лиги — клятвы верности себе и Франции. От короля хотели полного подчинения, Генрих требовал власти и денег.

По поводу денег депутаты были особенно упорны в своих возражениях. Нет увеличению налогов! Не лучше ли сократить расходы на содержание двора, который обходится Франции слишком дорого? Генрих просто не мог на такое согласиться, но его вопрос, на что же он будет жить, едва не вызвал хохот.

И все же он соглашался и соглашался. Согласился на участие депутатов в выработке законов, на резкое уменьшение содержания двора, на сокращение численности самого двора… Но требовал признать святость власти и, как следствие, ее неприкосновенность.

Нашла коса на камень, Гизы ничего не могли добиться от короля, король от Гизов. Масла в огонь подлило неожиданное наступление испанцев на форт Карманьель. Генрих не сумел использовать этот шанс, напротив, растерявшись, позволил Гизам полностью завладеть ситуацией. Во Франции снова запахло гражданской войной…

И тут…


В огромном дворце в Блуа, обычно славившемся своими праздниками, настроение было мрачным. Король почти не выходил из своих апартаментов на третьем этаже в крыле Франциска I. Этажом ниже комнаты занимала королева-мать. Между этажами, кроме обычной лестницы, существовала потайная винтовая, устроенная прямо в толще стены, бывшей когда-то внешней стеной крепости. Король и королева-мать могли встречаться, не попадаясь на глаза даже собственным придворным.

Екатерина Медичи в те дни была занята устройством судьбы любимой внучки — Кристины Лотарингской, дочери Клод и Карла Лотарингского. Кристину было решено выдать замуж за великого герцога Фердинанда Медичи. Отчаявшись уничтожить собственную дочь Маргариту и таким образом освободить ее супруга Генриха де Бурбона для женитьбы на Кристине, королева-мать торопилась пристроить внучку, словно предчувствуя собственный близкий конец. Чувствовала она себя все хуже, но сдаваться не собиралась.

Вообще-то, у Екатерины Медичи было воспаление легких, однако свадебные торжества никто не отменил, таковым оказалось желание самой королевы-матери.

Бабушка пожелала дать любимой внучке роскошное приданое. В приданое было определено 600 тысяч экю, в том числе на 50 тысяч драгоценностей. Но не менее дорогими оказались подарки. Из парижского дворца королевы-матери привезли гобелены, сотканные не так давно во Фландрии из шелка, золота и серебра.

В Блуа для заключения брака приехал представитель герцога Орацию Ручеллаи. Несмотря на нехватку денег в казне, которую так оплакивал король, празднества получились пышными и дорогими, что окончательно убедило депутатов Генеральных Штатов, что королевская семья тратит слишком много.

Противостояние между королем и Лигой усилилось, вскоре Генрих понял, что единственным выходом для него оказывается убийство Генриха де Гиза. Собственный уход в монастырь, как на том настаивали лигисты, он не рассматривал.

Король просто счел, что не может поступить иначе.

— Я решил, что он должен умереть. Либо умру я.

Екатерина едва не лишилась чувств, услышав такие слова.

— Сын мой, умоляю вас не делать этого. Может, есть надежда договориться с герцогом…

— Хватит уже уговоров! Я только и делаю, что уступаю.

Королева не смогла убедить сына не совершать убийство, оставалась надежда, что сам де Гиз будет осторожен.

Но Генрих де Гиз был слишком уверен в своей победе над незадачливым королем, в конце января он спокойно явился по приглашению Генриха Валуа к нему в кабинет.

Это было даже не убийство, многочисленная королевская охрана просто искромсала тело Генриха де Гиза, залив всю приемную короля кровью герцога! И все же он долго держался на ногах, призывая на помощь своих друзей. Но его сторонники были далеко, а вокруг только озверевшие от вида и запаха крови члены «Сорока Пяти» — личной охраны короля.

Генрих де Валуа мог быть доволен — его заклятый враг и ненавистный соперник перестал существовать!

Труп Генриха де Гиза было приказано сжечь в подвале дворца, а пепел бросить в Луару, чтобы сторонники не могли даже поклониться его праху. Застарелая ненависть диктовала потерявшему голову королю довольно дикие решения.

Но он своего добился — Лига была обезглавлена, потому что в тот же день убили и дядю герцога кардинала Лотарингского. Со стороны Гизов больше некому было претендовать на трон Франции. У Генриха де Валуа оставался один противник — Генрих де Бурбон, король Наварры, но как раз с ним король готов договариваться, несмотря на протестантство.


Генрих де Валуа отправился к королеве-матери сообщить новость.

— Мадам, де Гиза больше нет. Он убит. Теперь я правлю Францией безо всяких Гизов, их дом уничтожен!

Екатерина Медичи, и без того чувствовавшая себя плохо, едва не потеряла сознание.

— Сын мой, вы только что потеряли Францию…

Король только дернул плечом:

— Глупости!

Глядя ему вслед, мать рыдала. Он повторял ее ошибки, за которые расплата еще предстояла.

В начале января в Юсон приехал недобрый вестник… Услышав новость, фрейлина в ужасе прижала руку к губам и даже присела, но потом, быстро опомнившись, бросилась в спальню к королеве:

— Мадам, страшное известие!

— Что случилось? — Маргарита с трудом разлепила смежившиеся веки. Она допоздна не спала, занятая воспоминаниями о прошлых приятных днях (и ночах) с герцогом де Гизом, гадая, почему от него нет писем. Генрих де Гиз в Блуа, там собрались Генеральные Штаты, которые вовсе не были на стороне Генриха Валуа. Возможно, Гизам удастся добиться от короля многого, в том числе и послабления ее собственной опалы. Маргарите не так уж хотелось возвращаться в Париж, но ей были нужны деньги! Чтобы хорошо жить в Юсоне, тоже нужно платить.

Услышав о страшной гибели своего бывшего возлюбленного, единственного человека, на помощь которого она могла рассчитывать, Маргарита на несколько минут онемела, потом из глаз просто брызнули слезы. Казалось, судьба ополчилась на нее, всерьез решив погубить. Хотелось кричать: «За что?!»

Конечно, любовь к Генриху де Гизу, из-за которой король Карл и королева-мать столь жестоко избили ее, давно растаяла, хотя Маргарита до самой смерти вспоминала красавца герцога добрым словом. Но не только безвременно погибшего возлюбленного оплакивала королева, даже имея родственников и мужа, она осталась одна-одинешенька на белом свете. Брат и мать готовы уничтожить ее, мужу она мешала, любовники все на час и не шли ни в какое сравнение с прежними, тем более с Гизом…

Одиночество, тоска, сознание опасности для жизни и одновременно собственной ненужности были просто невыносимы. Захотелось вдруг просто подняться на крепостную стену и шагнуть вниз, чтобы оборвать изломанную, исковерканную жизнь. Маргарита столько перенесла, будучи просто игрушкой в руках своих родственников, что не видела смысла защищаться и дальше.

Гиз — первая настоящая ее любовь — убит, причем так жестоко! Когда-то только за то, что посмела любить герцога, Маргарита была избита братом, что привело к бесплодию. Мать, видя, как терзают ее дочь, не заступилась, но и потом столько раз ломала ее жизнь… Выдали замуж за нелюбимого, к тому же бывшего протестантом, фактически толкнув на преступление пред господом, потому что (теперь Маргарита это точно знала) разрешение на их брак с Генрихом Наваррой не было получено.

А когда она решила если не полюбить, то хотя бы наладить отношения с супругом и стать верной, хорошей женой в надежде, что получится родить ребенка, мать, нимало не считаясь с чувствами и намерениями дочери, подсунула ее супругу одну из своих красоток-шлюх. Шарлотта де Сов сделала все, чтобы поссорить их с Генрихом. Отношения позже так и не восстановились.

Но и после Маргариту то не пускали к мужу, то прогоняли к нему. Ни дня, ни часа не было покоя… Но хуже всего, что родить так и не удалось, хотя брат во всеуслышание обвинял ее в рождении ребенка от Шамваллонна. Генрих обвинял, а мать молчала, хотя прекрасно знала, что у дочери вообще не может быть детей и что она сама в этом в немалой степени виновата.

Мысли Маргариты постепенно от погибшего Гиза ушли к матери. Екатерина Медичи часто поддерживала обвинения против собственного дитя, даже не дав себе труда узнать, справедливы ли эти обвинения. За что, почему она так не любила именно эту дочь? Но какая разница самой Маргарите, которая всю жизнь боялась строгую мать, старалась либо не попадаться ей на глаза, либо молчать в ее присутствии. Может, Екатерина Медичи не любила дочь, потому что ее любил отец?

И теперь королева-мать готова уничтожить собственного ребенка только потому, что дочь посмела не подчиниться ее воле. Так, может, здесь, в Юсоне, вдали от строгого, почти ненавидящего взгляда выпуклых глаз, жить лучше? Пусть опасно, пусть не очень комфортно и обеспеченно, зато без необходимости постоянно держать ответ и чувствовать, что снова сделала что-то не то.

Неожиданно Маргарита поняла, что так и есть. Именно в Юсоне, вроде в тюрьме, она была более всего свободна. Здесь она хозяйка, она устанавливает порядки и диктует правила. Здесь нет постоянного присмотра, нет дрожи в коленях, когда требуют в кабинет королевы. Здесь она королева, в том числе и своей судьбы. Пусть только в Юсоне, пусть за крепостными стенами, ограничивающими только вершину горы, но она свободна!